СЗД ИССКСТ ВС ЧИТ
– Тот хаос сам себя создает, именно потому.
НЕТ
– Знаю.
ВС В ГЛЗ СМТРЩ
– Знаю. Но что с вами случилось? Где вы облучились? И Радист?
ЧИТ
– Те его распечатки?
СКЖИ ИМ НЕ АСТРМ ВС
– Кому? Не Астромант – что?
КРСТА КРСТА
– Что?
ПЛИ КН ИО МА К И Л И
Тогда я понял, что то внутреннее разложение, тот клеточный шум, к нему ведущий, – не уникальная болезнь, что Пассажир заразился ею, как заразились все шпионы, воры, изобретатели, агенты, разносчики хаоса Астроманта. И именно ее они разносят потом по миру, распространяют по всей Солнечной системе. Ибо что я тут делаю? Сижу над буквенным хаосом, исходящим из руки укушенного Астромантом человека, и дописываю смыслы, дорисовываю очертания. Нет никакой разницы: Астромант, космоарт, злокачественный рак, энтропия письменного слова. Никакой разницы.
(Не так ли именно я уплывал?)
Он смотрел на меня единственным рабочим глазом то с гневом, то с отчаянием, взгляд его пронизывал меня навылет.
Схватившись за раму, я завис над Пассажиром.
– Зачем ты собирал весь этот космоарт, если уже знал, что это отходы машины, слепой выброс гейзера?
СМТР ВС ТВ НЕ АСТРМ СМТРИ
– Что? Искусство? Красота в глазах смотрящего, знаю.
ВСЕ И ТК НКА
– Что значит – «все»?
СМТРИ
И он закрыл глаз.
Проглотив раздражение и горечь, я отправился к грузовому люку 4С, куда до этого перенес из «жемчужины» выкраденный Пассажиром космоарт; затем заглянул в его каюту, с глупой надеждой, что, возможно, найду там какие-то намеки. Намеки на что? Ибо сколько бы я ни вглядывался в висевшие в пустом складе клубы дадаистической механики, на меня не снизошло никакое озарение, не проявился никакой новый смысл. В каюте же я застал образцовый порядок – Пассажир прибрался в помещении, прежде чем отправиться к Астроманту. До запертого в тяжелых контейнерах багажа в любом случае было не добраться без шифра или ацетиленовой горелки. Я искал личные записи Пассажира – может, он вел дневник. Но даже если и так, то спрятал его в каком-то из контейнеров. Мне вспомнился обыск в каюте Навигатора. Почему мы считаем, будто предметы расскажут о мыслях использующих их людей лучше, чем в состоянии о них рассказать сами люди? Ну да, в присутствии предметов мы ничего не скрываем, предметам мы не врем. Кто стыдился перед шкафом, заливался краской перед стулом, чувствовал себя голым в присутствии чемодана? Следует также учесть, что если ты сам выбрал себе окружение, в котором живешь, оно отражает облик твоей души столь же надежно, как если бы ты вдавил лицо в глину – там, в отражении, ты сразу увидишь, найдешь на ощупь себя самого. Я замер, зависнув перед светящимися туманностями, огненными медузами сверхновых, золотой инкрустацией галактики. Какое спасительное искусство из жил Астроманта снилось Пассажиру под этими картинами? В воздухе свободно парила единственная книга – тот самый том поэзии Уитмена, плотно обтянутый аптечными резинками, но с толстой закладкой в месте последнего чтения.
Когда я слушал ученого астронома
И он выводил предо мною целые столбцы мудрых цифр
И показывал небесные карты,
диаграммы для измерения звезд,
Я сидел в аудитории и слушал его, и все рукоплескали ему,
Но скоро – я и сам не пойму отчего —
мне стало так нудно и скучно,
И как я был счастлив, когда выскользнул прочь
и в полном молчании зашагал одинокий
Среди влажной таинственной ночи
И взглядывал порою на звезды.[198]
Роль закладки играли фотографии космоарта из лунных коллекций. Пассажир явно годами выслеживал на аукционах и выставках «оригинальные» экспонаты, то есть добытые с Астроманта – еще до того, как узнал, что такое Астромант. Я пытался взглянуть на них глазами Пассажира. Какой общий знаменатель ему удалось найти? «Красота в глазах смотрящего». Да, но он утверждал, что не только красота, но и вся картина мира, конструкт реальности, который мы носим в головах, все это есть производная нашей первобытной обусловленности, чтобы дополнять любой наблюдаемый хаос образцами целенаправленного разума.
Мы летаем на космолетах, поскольку способны заметить в полночной чаще грозный образ несуществующих тигров.
На снимки экспонатов наложилось свежее воспоминание о космоарте, выловленном Пассажиром из руин «Беовульфа». У него имелась цель, имелось убеждение в ее справедливости. Каким образом обойти «стоп» прогресса, если мы не повторим путь Астроманта?
А чему должны были служить мои визиты в виллу Профессора у моря, зачем я выкрадывал его газетные заметки, что такого пытался извлечь из слов душевнобольного гения?..
Я хотел задать еще несколько вопросов, но когда вернулся в лазарет, Пассажира уже не было в живых.
На четвертый день внешние датчики «Бегемота» впервые зарегистрировали снижение напряженности солнечного излучения. Апогей миновал, интенсивность шторма постепенно снижалась. Еще пара дней, и мы сможем вывести корабль из-за планетоидов, сможем протолкнуть Астроманта. Я думал во множественном числе, хотя знал, что без Навигатора мне этот маневр не выполнить. И точно также я знал, что он, в свою очередь, прекрасно справится без меня.
Я постучал в его каюту. Он не хотел открывать, или его там не было. Я заглянул в кают-компанию, в библиотеку, в машинное отделение, во внутренние грузовые люки. Мы вполне могли разминуться в «Бегемоте», даже особо не прячась. Я вернулся на мостик. На пультах и панелях управления мерцали сотни огоньков. Отыскав в шкафчике под потолком курсовой справочник, изучил диаграммы: какой диод какую историю рассказывает о том, что происходит внутри космолета, а также – какая кнопка какие приказы отдает; эти диаграммы были подлинными Древами Познания и Древами Власти. Контрольные лампочки бортового калькулятора указывали на повышенное потребление мощности вычислительной машины. Возле самого калькулятора, однако, Навигатора не было, я проверил. Откуда еще он мог вести расчеты с помощью электронного мозга? Что ж, существовала одна такая специальная линия связи.
Там я его и нашел, в каюте Капитана. Он просматривал полосы спектрограмм, зависнув над открытым терминалом.
– Ты уже принял решение?
– Сколько дней до конца бури?
– А, значит, все-таки чего-то ждешь? Может, крепких парней из «Репетуги»?
Он плутовато улыбнулся, блеснув глазами из-под гривы светлых волос.
– Не бойся, связь вернется в самом конце, может, тайные флотилии не успеют принять вызов.
Похоже, он уже открыто издевался. Уже не «Доктор», уже нагло на «ты». А ведь я ему в отцы гожусь.
Но воспоминаний о том разговоре в кают-компании уже не стереть, как и не взять назад поспешные признания.
– Ты рассчитывал траекторию, – я показал на терминал. – Ты знаешь, что у нас не осталось другого выхода. Безопасно туда внутрь не войти, а на более долгие операции у нас нет времени. Как только вернется связь, нас начнут вызывать с Марса, Ио и Луны-один. Мы должны протолкнуть Астроманта на новую орбиту. Вернемся на частном чартере. Даже если кто-то чудом туда доберется, ему все равно не войти. Марабу сторожит Сезам.
– И давно ты это спланировал?
Я оцепенел. Ведь его не было тогда на совещании команды, он не мог слышать, что я говорил. Кто-то ему сказал? Кто? Пока он сидел под замком, у него бывали другие.
Как вырваться из этой спирали подозрений? Невозможно.
– Ну так что ты собираешься делать? Я слушаю.
Пожав плечами, он вернулся к лентам.
– Переместить Астроманта и прилететь потом на чартере. До чего же несущественная разница: отсутствие множественного числа у местоимения.
– За искусством?
– За искусством, – кивнул он. – Но оно ведь тебя не интересует, верно? И наука, видимо, тоже, раз ты так боишься прогресса? Да?
– Нет, нет. Даже если бы я… – Как вырваться из спирали подозрений? Единственный совет тогда дал Электронщик: вести себя так, как если бы мы верили в правдивость и чистоту намерений других игроков. Даже если на самом деле не верим. – Хорошо, допустим, что фундаментальную основу Вселенной составляет жесткий предел прогресса. Что тогда будет важнейшей целью человечества? Разработка метода спасения цивилизации от гибельного столкновения с этой границей. Прогрестика – это наука о защите человека от разума.
Он убрал ленты, погасил терминал. Я его встревожил, он не мог понять, говорю ли я серьезно.
– Наука против разума?
– Ну так представь себе, что Астромант продолжает разрастаться, в течение тысячи, миллиона лет, на всю Солнечную систему.
– Я думал над этим. От чего ты тут на самом деле защищаешься? Он либо дает вам изобретения, либо нет.
– Кто? – взорвался я. – Кто?! Ведь там никого, ничего нет! Хорошо, искусство. Ты приглядывался к этому космоарту? Там ничего нет. Красота в глазах смотрящего. Точно так же не Астромант создает смыслы – это мы обрисовываем во мраке хищника, наше представление о хищнике. Возможно, так было с самого начала, и, возможно, это чистейшая наука; мы встретили здесь, среди звезд, квинтэссенцию науки.
Он смотрел на меня почти с ужасом.
– Что-то с тобой не так, Доктор. Ты тоже вернулся от Астроманта, – он покрутил рукой в воздухе, – с поехавшей крышей. Сам-то хоть понимаешь, что несешь полнейшую чушь?
– Чушь?
– Что с тобой там случилось? – он протянул ко мне руку. – И этот приказ для Марабу. Послушай…
– Чушь?
– Сам подумай. Как так может быть? Пусть даже существует такой «стоп» прогресса. И не Астромант, только – в глазах смотрящего. То есть кого? Всех тех космонавтов, всех нас в космических кораблях, на системных базах, которые сталкивались с испражнениями Астроманта? Каким чудом именно наш, их разум вдруг преодолел барьер «стопа»?
– Да, да, ты прав… Это должна быть причина, – я начал загибать пальцы, – во-первых, независимая, во-вторых, охватывающая космонавтов и вообще внеземной системный персонал, может, за исключением коммунистических государств, но не охватывающая всех людей на Земле, в-третьих, такая, которая не существовала всегда, но возникла полтора десятка лет назад – когда точно начался культ Астроманта?