– Офицеров перестреляли… – вторил Алексей девушке. – Тысяча девятьсот девяносто четвёртый год…
– Да, он самый, – подтвердила Кристина. – Август месяц на дворе… Жара…
– Господи… Что со мной? И ты не Кристина Вишневская, в девичестве Хлюстовская?
– Насчёт меня ты почти что угадал. Я – Кристина Хлюстовская, но Вишневской никогда не была. Был такой в нашем роду Вишневский, белый офицер. Женился на моей прабабке. Бежал вместе с ней к староверам от преследования большевиков, там и укрылся. Девочка у них родилась… А прабабка умерла от родильной горячки… В нашем роду об этой давней истории все знают. Вишневский же так у староверов и остался. Что с ним потом стало – никто не знает. Помер наверное…
– Я жив… Не мог я умереть… Дело у меня ещё незаконченное осталось.
И тут Кристина всплеснула руками.
– Я поняла! Ты – Васька Хлюстовский из Старого Тартаса! Давно я тебя не видела, почитай, что с юношеских годов. Ты всё кладом колчаковким интересовался. Пытался его найти! Да один раз чуть в болоте не утонул! Перепугался насмерть. С той поры чудить стал… Слышала я, что крепко горькую пьёшь…
– Я – Алексей Вишневский… – коротко отрезал Старовер. – Бывший офицер армии Сибирской Директории, личный телохранитель адмирала Колчака.
– Ясное дело… – как-то быстро согласилась Кристина. – А я тогда – Анна Каренина.
Старовер недоверчиво посмотрел на девушку.
– Нет, ты не можешь быть Анной Карениной. Я помню, что этот роман написал Лев Николаевич Толстой.
В горницу вошёл Григорий, за ним – участковый.
– Как он? – почти что одновременно спросили мужчины.
Девушка пожала плечами.
– Назвался Алексеем Вишневским, штабс-капитаном, а потом – капитаном армии адмирала Колчака и его личным телохранителем. Видать, с ума рехнулся, бедолага.
– М-да… – Владимир почесал за ухом. – Неудобно как-то получилось… Я не разобравшись ударил его…
Алексей, несмотря на все усилия Кристины заставить его лежать смирно, сел на кровати и с интересом и недоумением взирал на мужчин.
– Сдаётся мне, что это мой троюродный брат Василий Хлюстовский, – высказалась Кристина.
Владимир ударил себя руками по ляжкам.
– Точно! А я-то думаю: кого он мне напоминает! Надобно проехаться в Старый Тартас, его мать проведать. Да поговорить с ней. Коли он – отвезу потом домой.
– Да так вашу через так! В больницу его надобно, к психиатру, – деловито заметил Григорий. – Человек совсем потерялся. Не помнит, кто он есть на самом деле. Слыхал я, что Василий пил по-чёрному. Видать, разумом-то окончательно помутился. Вот и мерещатся белые офицеры с Колчаком.
– Владимир, ты поезжай в Старый Тартас прямо сейчас, – распорядилась Кристина. – Дело важное… Он вообще не помнит, какой сейчас год.
– Бедолага… – посочувствовал Владимир.
И тут Старовер встал с кровати.
– Я не сумасшедший. Вы мне не верите… Николая Хлюстовского помню, а к Василию Хлюстовскому не имею никакого отношения. Я даже не знаю, кто это такой… Просто я долго спал и…
– И…? – Кристина вопросительно воззрилась на Старовера. – Не помнишь, какой сейчас год… – закончила она фразу.
Старовер кивнул.
– Я в замешательстве… Потому, что ещё не помню многого… Но точно знаю: заснул я в 1921 году от рождества Христова.
Кристина и мужчины многозначительно переглянулись.
– Говорю же: к психиатру его надобно отвезти… – наставительно произнёс Григорий.
– Отвезу! – Пообещал Владимир. – Но к матери его всё же проедусь…
Владимир, не откладывая дела «в дальний ящик», отправился в Старый Тартас.
Дом Варвары Хлюстовской стоял на отшибе. Владимир частенько бывал в Старом Тартасе по долгу службы, однако с местными Хлюстовскими не пересекался. Василий, хоть и считался на селе дурачком и пьяницей, был тихим, не буйствовал. И потому хлопот никому, кроме матери не доставлял. Работал он до недавнего времени пастухом, кроме кнута да коров ему ничего больше не доверяли.
Варвара недавно вышла на пенсию, хлопотала по хозяйству. Как говорится: что посеешь, то пожнёшь. И к нынешней деревни после развала колхоза это имело прямое отношение.
Варвара приняла участкового радушно, с пониманием выслушала его.
– Не может Васька в Венгерово ушлёпать. Нечего ему там делать. В лесу он обустроился, ещё с начала лета. Шалаш смастерил, всё ходит клад ищет. Грибы собирает, силки на мелкое зверьё ставит. Да я ему пожрать приношу. Так, что не обессудь. Тот мужик, ваш Старовер, верно очередной кладоискатель. Умом тронулся… Видала я тут такого лет пятнадцать назад. Всё ходил местных стариков про обозы колчаковские расспрашивал…
– И что потом?
– С учителем венгеровским скорифанился Павлом Назаровичем Бобровским, – продолжила Варвара. – Говорят, к староверам они вместе ходили, про клад колчаковский расспрашивали. Да пустое это всё…
– М-да… Знаю, что Бобровский увлекается историей края. И про колчаковский клад он ещё нам в школе рассказывал.
– Так вот этот клад уж который год мой Васька ищет. Чуть через него в болоте не утоп… А голову ему мой дед заморочил. Всё про Николая Хлюстовского рассказывал. Мол, тот прибыл в Спасское с колчаковким обозом и отрядом офицеров. Офицеры якобы погибли, а обозы пропали… Капитан Вишневский их спрятал где-то в лесу.
– Вишневский говорите… – Владимир задумался.
«Странно, а ведь Старовер назвался Алексеем Вишневским, белым офицером… Неужто точно про клад знает? Или документы какие имеет?..» – подумал Владимир.
– Но всё же к Василию меня проводите, – попросил участковый. – Потолковать с ним хочу.
Варвара отвела Владимира к шалашу своего сына. Тот сидел на голой земле с лопатой в обнимку. Рядом стояла початая бутыль самогонки.
– День добрый, Василий! – поприветствовал участковый.
– Угу… – коротко ответил тот и обратился к матери: – Пожрать принесла?
Женщина протянула ему узелок с едой. Василий развязал его и с аппетитом накинулся на домашние оладьи.
Внешне Василий действительно чем-то походил на Старовера: худой, в простой рубахе, бородатый, на шее висел крупный крест.
– Как продвигаются поиски? – участливо поинтересовался Владимир.
– Успешно… – отрезал кладоискатель, поглощая очередной оладий. – Помочь хочешь? Так вот в помощниках не нуждаюсь… Много здесь вас ходит…
Владимир насторожился.
– А кто к тебе приходил, Василий? Чего хотел?
– Бывший учитель истории Павел Назарович Бобровский раза три приходил… Всё картой интересовался, которую я со слов прадеда нарисовал.
Владимир сморгнул.
– Стало быть, Бобровский тоже клад начал искать?
Василий усмехнулся.
– Ты, участковый, вроде как у него учился… Да в одном селе с ним живёшь… А того не знаешь, что учитель по молодости все здешние леса облазил…
Владимир покачал головой.
– Да слыхал я про это… Ничего он не нашёл. А из собранных материалов создал краеведческий музей, которым теперь и заведует. Надо же на пенсии чем-то заниматься…
Василий откупорил бутыль самогонки и смачно из неё глотнул. Утерев рот тыльной стороной руки, он тихо сказал:
– Бобровский ещё тот хрен с горы… Хитрый чёрт…
Владимир внимательно смотрел на Василия – у него сложилось впечатление, что перед ним сидит человек одержимый идеей кладоискательства. Но он психически нормальный.
– А что делать станешь с кладом, коли найдёшь? – поинтересовался Владимир.
Василий усмехнулся.
– Знамо что… Только не скажу я тебе ничего… – ответил он участковому и снова приложился к бутылке.
Кристина ушла домой, оставив Старовера на попечение Григория. Хозяин быстро собрал на стол.
– Поешь, набирайся сил…
Старовер, неуверенной походкой, подошёл к столу, сел на стул и потянулся за отварной картофелиной.
Неожиданно его мозг пронзило воспоминание.
…Церковь Святого Спаса. Алексей в форме белого офицера и Кристина Хлюстовская стояли перед алтарём. Кристина одета в цветастое белое с голубым платье… Голова её прикрыта ажурной шалью вместо фаты, потому как вдова. Подле неё – старший брат Николай, отец Станислав и мать Злата. Из-за аналоя вышел батюшка Александр…
Алексей и семейство Хлюстовских чинно поклонились, осенили себя крестным знамением.
– Слыхал я, дети мои, хотите вы обвенчаться? – вымолвил батюшка, смерив взором Кристину и Алексея. Те дружно кивнули. – Что ж похвально, потому как красная чума расползается со страшной силой и не признаёт силу Господа и церкви.
– Точно так… – по-военному подтвердил Алексей. – И пасынка Глеба, я хотел бы на свою фамилию переписать.
– Усыновить мальчика хотите? – уточнил батюшка.
– Да, таково наше с Кристиной решение, – подтвердил Вишневский.
Батюшка увлёк Алексея Вишневского в сторону.
– Вот вы, как человек военный, служили в царской армии в чине капитана, скажите: это конец России?
Алексей побледнел. Ему хотелось крикнуть в церкви во весь голос: НЕТ! НЕТ! Я БУДУ БОРОТЬСЯ ДО ПОСЛЕДНЕЙ КАПЛИ КРОВИ! ЭТО НЕ КОНЕЦ!!!
Но он сдержался и дал обстоятельный ответ отцу Александру:
– Положение серьёзное. Большевики захватили Тобольск, Омск. Говорят, в Иркутске произошёл большевистский мятеж. Значит, красные контролируют Транссибирскую магистраль вплоть до Иркутска. Мне страшно подумать, что стало с адмиралом Колчаком и его окружением… Теперь одна надежда на атамана Семёнова и бесстрашного барона Унгерна[42]. В Даурии скоплены большие военные силы, но ими надо правильно распорядиться.
Отец Александр осенил себя крестным знамением.
– Господь не оставит нас… Я обвенчаю вас, господин капитан… – сказал он. – Но только после исповеди. Вам есть в чём покаяться?
У Алексея затряслись руки, он с трудом совладал с собой.
– Вижу, что есть… – многозначительно заметил священник.
Исповедь далась капитану тяжело. Ведь он – солдат, а значит, убивал на войне и выполнял приказы командира. И он покаялся… Однако об одном капитан не мог упомянуть даже в исповеди перед Всевышним: о приказе адмирала Колчака, о золоте, которое надо сохранить для борьбы с красной чумой. И он его сохранит, чего бы это ни стоило…