– Как? Как ты могла?.. – недоумевал Алексей. – Ты предала меня… – И тут догадка пронзила мозг капитана, словно удар молнии: – Неужели здесь вчера был Анатоль?
Алексей выбежал из квартиры, по лестнице спустился с третьего этажа. Консьерж сидел на своём месте…
– Фёдор! – обрался к нему капитан. – Скажи мне: кто вчера приходил в десятую квартиру?
Федор немного поразмыслил.
– Дык, ваше благородие, мужчина вчерась приходили-с. Красивый, таких бабы любят. Правда, одеты просто, сразу видно с чужого плеча. Саквояж при нём увесистый был… Назвалися родственником Ирины Григорьевны Аристовой… Так вот, значит, и было… А потом, ближе к вечеру, мужчина энтот, то бишь родственник, сама Ирина Григорьевна, её горничная, все при чемоданах – ушли-с. Дык что же случилося, ваше благородие?
– Ничего… – едва слышно ответил Алексей.
Не помня себя от гнева, он взлетел вверх по лестнице и заперся в квартире. Вынул из кобуры пистолет, взвёл курок и приставил оружие к виску…
Неожиданно раздался резкий телефонный звонок. Алексей замер с пистолетом около виска. Телефон продолжал назойливо звонить, словно хотел сказать: «Не пришло ещё твоё время умирать, Вишневский!»
– Чёрт знает что такое! – выругался Алексей, отвёл пистолет от виска, ловким движением убрал оружие в кобуру и поднял телефонную трубку.
– У аппарата!
Раздался голос старшего адъютанта Колчака ротмистра Князева:
– Капитан Вишневский?
– Так точно…
– Приказ Верховного правителя: всем офицерам личного конвоя срочно вернуться в ставку!
– Слушаюсь!
Алексей положил трубку на телефонный аппарат. В это момент он подумал, что его матушка – прозорливая женщина. А Ирина ушла из его жизни навсегда. Затем надел шинель, фуражку и отправился в ставку.
1994 год. Село Венгерово
Владимир гнал милицейский газик по изъезженной грунтовой дороге, ведущей из Старого Тартаса в Спасское. В голове участкового пульсировала лишь одна мысль: по приезде сходить в местный краеведческий музей и поговорить с бывшим учителем истории, а ныне директором музея, Павлом Назаровичем Бобровским. Машина на полном ходу влетела в село, резко развернулась и помчалась к краеведческому музею.
День клонился к вечеру и Владимир в душе не сомневался в том, что Бобровский сейчас занимается экспозицией. Однако участковый ошибся – бывший учитель в последнее время целыми днями пребывал в музее, изучая документы и фотографии давних лет, повествующие об истории края, особенно белом движении.
Он собрал множество документов и записи очевидцев о том, что золото было действительно похищено из Золотого эшелона и спрятано: то ли в районе реки Омь, то ли её притока реки Тартас.
Недавно в руки Бобровского попал дневник некоего штабс-ротмистра Вячеслава Пахомова, написанный в начале двадцатых годов, как раз в тот момент, когда по здешним лесам орудовала банда белых офицеров. Дневник штабс-ротмистра, выкупленный у старушки за две бутылки спирта, представлял собой кладезь информации. И бывший учитель надеялся почерпнуть из него сведения о колчаковском золоте.
Однако дневник сильно пострадал от времени, многие листы его истёрлись. Вероятно, кто-то неоднократно перечитывал рукопись. Однако Павел Назарович так и не смог добиться от старушки: кто это мог быть. Бабка плохо слышала, с трудом разговаривала и была совершенно одинока. В Малом Тартасе, где она жила, поговаривали, что её дед был белым офицером и заделал ребёнка местной красотке. Однако на этом роман не закончился: офицер тайно навещал свою возлюбленную и даже передал ей на хранение некоторые вещи, вероятно, и этот дневник. Из чего Бобровский сделал вывод: штабс-ротмистр Вячеслав Пахомов – и есть прадед бабки Ефросиньи, у которой он выкупил дневник.
Завладев рукописью, Павел Назарович тотчас прочёл её и пришёл в сильное волнение. В ней открывались факты, о которых никто не знал. В подлинности дневника бывший учитель не сомневался и доверял всему, что было в нём написано. Однако время и вода сильно испортили рукопись, и прочесть её было непросто. Поэтому Бобровский не однократно перечитывал её, пытаясь воссоздать из оставшихся крупиц текста события прошлого.
В тот самый момент, когда милицейский газик приближался к музею, Павел Назарович, сидел за письменным столом в своём крохотном рабочем кабинете, вдоль стен которого теснились стеллажи с книгами, старинными записками, журналами различных годов выпуска. Директор музея разложил перед собой рукопись, смачно отхлебнул чая из помутневшего от времени стакана и вознамерился углубиться в чтение, вооружившись лупой.
Не успел он это сделать, как услышал скрип тормозов.
– Кого ещё там нелёгкая принесла?.. – проворчал он, закрыл рукопись и убрал её в верхний ящик письменного стола.
Ответом на его вопрос стал появившейся на пороге кабинета участковый.
– Доброго здоровьечка, Павел Назарович! – бодро поприветствовал визитёр.
Бывший учитель по опыту знал (ведь он преподавал в классе Владимира историю края), что тот просто так не потревожит.
– И тебе того же, Володя… Проходи… – Бобровский сделал широкий жест рукой.
Владимир боком прошёл в кабинет и опустился на хромоногий стул для посетителей.
– Ну-с, представитель власти, слушаю тебя, – сказал бывший учитель и пригубил чай. – Кстати, чайник только что вскипел… Чайку не налить?
– Не-а… – отмахнулся участковый. – Я вот к вам по какому вопросу… Григорий Венгеров возвращался с сенокоса и подобрал на дороге Старовера. Чудной мужик… Словно с того света вернулся… Про Колчака толкует, то штабс-капитаном называется, то капитаном царской армии…Говорит, что служил в личном конвое Колчака… Понятно, что бедолага не в себе… Да и не помнит даже, какой нынче год…
Бобровский от такого рассказа опешил и застыл со стаканом в руке. Опомнившись, он дрожащей рукой поставил его на стол.
– У Венгерова, говоришь? – переспросил Бобровский.
– Ну, да у Венгерова. Так вот, чудак это Алексеем Вишневским назвался. Я грешным делом думал, что это брат Кристины вконец свихнулся, по лесам за золотом добегался. Ан, нет! С братом всё в порядке, сидит в шалаше в лесу, в полном уме и здравии.
При упоминании об Алексее Вишневском сердце Бобровского отчаянно забилось.
– Был такой, капитан Вишневский. Точно служил у Колчака. Пришёл в Спасское с обозом лютой зимой 1920 года. Никто толком не знал, что привёз. Селяне лишь догадки строили: кто говорил золото колчаковское, кто – документы тайные, которые не должны попасть в руки большевиков. Однажды селяне проснулись, ан обоза как не бывало. Был при Вишневском местный наш Николай Хлюстовский денщиком. Так вот здешние леса знал отменно, говорили увёл обоз в леса, там и спрятали офицеры всё его содержимое… Кстати, обоз сопровождали только офицеры, начиная от унтеров, заканчивая капитаном. А этот полоумный Старовер, небось, потомок Вишневского. От какого-нибудь побочного сына, о котором никто ничего не знает. Была у Вишневского жена из наших местных, молодая вдова Кристина Хлюстовская… Ушла с мужем к староверам, там они от красных прятались. Умерла она родами. Девочку тогда её мать забрала и воспитала, как родную дочь. Ещё у Кристины от первого мужа, который погиб в Первую мировую на фронте, сын был. Советскую власть не любил, однако в Отечественную воевал. А, когда вернулся подался к староверам… Вот так… А что с капитаном Вишневским стало неизвестно. А вот его офицеры банду сколотили, по лесам промышляли. Много хлопот советской власти доставили. Пытались изловить их, но тщетно… Говорят, ушли в Манчжурию.
Владимир в общих чертах знал историю о таинственных колчаковких обозах – Павел Назарович рассказывал её ещё на уроках истории, будучи учителем. Так Бобровский изложил участковому уже известную информацию, размещённую на музейных стендах, умолчав о том, что узнал из дневника штабс-ротмистра Вячеслава Пахомова.
– А фотографии этого Вишневского у вас в музее нет? – неожиданно спросил Владимир. – Хотя откуда ей взяться…
Павел Назарович усмехнулся.
– А вот это ты зря, Володя. Сейчас я покажу тебе альбом… Там фото ссыльных поляков собраны, в том числе Хлюстовских, Бобровских, Ярушевских. И не только…
Павел Назарович, кряхтя поднялся, протиснулся между столом и стеллажом, провёл указательным пальцем по книгам и ловким движениям извлёк с полки альбом.
– Вот… Здесь и поляки, и офицеры колчаковские и сам Колчак… Все фото подлинные… – пояснил директор музея, положив альбом на письменный стол. – А на экспозиции – копии…
Бобровский трепетно открыл альбом. Материалы он собирал сам и относился к ним с особым уважением и аккуратностью.
– Присаживайся поближе… – пригласил Бобровский гостя и открыл альбом.
Перед глазами участкового прошла череда старинных фотографий почти что столетней давности. На каждой был запечатлён человек, который когда родился, жил и умер в Омской губернии или имел отношения к значимым историческим событиям.
Наконец, перелистывая страницы альбома одну за другой, Павел Назарович добрался до истории Сибирской директории. На Владимира со старого фото строго взирал адмирал Колчак. Далее шли министры, советники, генералы, служившие директории. Их бывший учитель перелистал…
– А вот и особый личный конвой Колчака… – победным тоном произнёс Бобровский. – Правда, удалось раздобыть фото не всех офицеров… Ты посмотри внимательно… Вот он, капитан Алексей Дмитриевич Вишневский! – Павел Назарович ткнул указательным пальцем в старое пожелтевшее о времени изображение красавца-офицера.
Владимир вгляделся в лицо Вишневского.
– Не фига себе! Так он как две капли воды похож на Старовера!
Бобровский усмехнулся.
– А я тебе про что толкую: Старовер ваш – потомок капитана Вишневского. Небось, золото колчаковское искал, умом тронулся. Вот и выдаёт себя за своего пращура.
Владимир оторвался от фото и широко раскрытыми изумлёнными глазами вперился в бывшего учителя.
– Правильно Григорий Венгеров говорит: его надобно ко врачу отвезти, к психиатру.