– Не имею ни малейшего понятия.
Идя по полутёмному холодному коридору, Кейт раздумывал над тем, что каждая раса на борту «Старплекса» имеет некую особенность, которая доводит остальных до белого каления. Как он знал, у людей одной из таких приводящих в бешенство черт было составление аббревиатур из начальных букв слов так, чтобы они снова образовывали слово. Такое явление называлось акронимом на всех нелюдских языках, потому что только в языках людей нашлось для него слово. Ещё на ранних стадиях проектирования «Старплекса» родился документ, называвшийся МОРЖ – сокращение от «Межрасовый обобщённый регламент жизнеобеспечения»; этот документ описывал климатические условия в помещениях, где предполагалось присутствие представителей всех четырёх рас.
Да уж, думал Кейт, моржу в таком собачьем холоде было бы куда как комфортней.
Все расы Содружества дышат кислородно-азотной смесью, хотя ибам для стимуляции дыхательного рефлекса нужна существенно большая концентрация углекислоты, чем людям. Силу тяжести в общих помещениях договорились установить на уровне 0,82 земной – нормальный уровень для валдахудов, слегка пониженный для людей и всего лишь половина того, к которому привыкли ибы. Влажность держали высокой – синусы валдахудов смыкались в слишком сухом воздухе. Освещение общих зон было краснее, чем привыкли люди – что-то вроде яркого земного заката. Кроме того, свет обязательно должен быть рассеянным – родную планету ибов постоянно окутывали облака, и прямые солнечные лучи повредили бы тысячи фотосенсоров их сенсорной сети.
Однако проблемы всё равно оставались. Кейт отступил к стене коридора, чтобы разминуться с ибом, и когда тот проезжал мимо, одна из двух синих труб, свисавших с его помпы, выбросила на пол твёрдый серый комок. Главный мозг существа, размещающийся в коконе, не контролировал эту функцию; приучить иба к горшку попросту невозможно. На Плосконе экскременты собирают особые животные-падальщики, извлекая из них питательные вещества, недоступные пищеварительным системам ибов. На борту «Старплекса» эту функцию взяли на себя фантомасы, роботы-уборщики размером с башмак. Один из них на глазах Кейта метнулся через коридор, всосал в себя оставленной ибом комок и снова спрятался.
Кейт уже давно привык, что ибы испражняются где попало; к счастью, их экскременты никак не пахли. Но вот к собачьему холоду, сырости и остальным вещам, с которыми приходится мириться только ради счастья работать с валдахудами…
Кейт замер. Он подходил к Т-образному соединению коридоров и услышал впереди возбуждённые голоса: голос человека, кричащего… кажется, по-японски, и рассерженный валдахудский лай.
– ФАНТОМ, – шепотом сказал Кейт, – переводи, что они говорят.
Нью-йоркский акцент:
– Ты слабак, Тэсима. Дохляк. Ты не заслуживаешь пары.
– Займись с собой сексом! – Кейт нахмурился – компьютер явно недооценил остроту японской идиомы.
Снова нью-йоркский акцент:
– В моём мире ты был бы самым малозначительным членом свиты самой уродливой, самой ничтожной самки…
– Идентифицировать говорящих, – шёпотом приказал Кейт.
– Человек: Хироюки Тэсима, биохимик, – ответил ФАНТОМ через имплант у Кейта в ухе. – Валдахуд: Гарт Дайгаро эм-Хольф, механик.
Кейт стоял на месте, раздумывая, что делать. Они оба взрослые, самостоятельные особи, и, хотя формально он был их начальником, нельзя сказать, что они находились под его командой. И всё же…
Средний сын. Кейт выступил из-за угла.
– Ребята, – спокойно сказал он, – давайте малость успокоимся.
Все четыре руки валдахуда были сжаты в кулаки; круглое лицо Тэсимы пылало гневом.
– Не лезьте в это, Лансинг, – сказал японец по-английски.
Кейт смотрел на них. Что он мог сделать? На корабле не было карцера или гауптвахты, чтобы их туда посадить, да и вряд ли они станут подчиняться его приказам в делах, не касающихся работы.
– Хироюки, давайте я куплю вам выпить, – сказал Кейт. – А вам, Гарт, пойдёт на пользу дополнительный период отдыха.
– Мне пошло бы на пользу, – пролаял валдахуд, – увидеть, как Тэсимой выстрелят в сторону чёрной дыры.
– Да какая вас муха укусила? – Кейт подступил ближе. – Нам ведь дальше жить и вместе работать.
– Лансинг, я же сказал, не лезьте, – огрызнулся Тэсима. – Это не ваше собачье дело.
Кейт ощутил, как кровь прилила к щекам. Он не мог приказать им разойтись, но и позволить персоналу чистить друг другу морду в корабельных коридорах он тоже не мог позволить. Он смотрел на них – на низенького человека средних лет с серыми волосами, и крупного толстого валдахуда со шкурой цвета морёного дуба. Кейт не особо хорошо их знал и понятия не имел, что могло бы их успокоить. Чёрт, он даже не знал, из-за чего они сцепились. Он открыл рот, чтобы сказать… не важно что, хоть что-нибудь, но тут в метре от них скользнула в сторону дверь, и из-за неё выглянула молодая женщина в пижаме – Шерил Розенберг.
– Ради всего святого, да чего ж вы там так орёте? – сказала она. – У некоторых сейчас середина ночи, вообще-то.
Тэсима посмотрел на женщину, слегка склонил голову и пошёл прочь. Гарт, по своей валдахудской природе относившийся к женщинам с почтением, коротко поклонился и двинулся в противоположном направлении. Шерил зевнула и скрылась в каюте; дверь за ней закрылась.
А Кейт остался стоять в коридоре, глядя в спину удаляющемуся валдахуду и злясь на себя за то, что не смог сам разрулить ситуацию. Потом потёр виски. Мы все пленники биологии, подумал он. Тэсима не способен отказать в просьбе симпатичной женщине, Гарт не может не выполнить приказ, отданный самкой.
Когда Гарт исчез за поворотом, Кейт встряхнулся и продолжил путь по холодному сырому коридору. Иногда ему казалось, что он бы отдал всё, чтобы стать альфа-самцом.
Рисса сидела за столом и занималась той частью своей работы, которую ненавидела, – административными обязанностями, которые до сих пор называли бумажной работой, хотя с бумагами она уже давно никак не была связана.
Загудел дверной зуммер и ФАНТОМ доложил:
– Это Карета.
Рисса отложила стилус и поправила волосы. Забавно, подумала она – беспокоиться о причёске, когда посетитель даже не человек.
– Впусти её.
Иб вкатилась в помещение; ФАНТОМ сдвинул в сторону одно из поликресел, чтобы освободить для неё место.
– Прошу прощения, что побеспокоила вас, Рисса, – произнёс красивый женский голос с британским акцентом.
Рисса засмеялась.
– Уж можете поверить, вы мне совершенно не помешали. Что угодно лучше, чем это.
Сенсорная сеть Кареты вздулась, словно парус, чтобы заглянуть к Риссе на стол.
– Бумажная работа, – поняла она. – И правда выглядит скучно.
Рисса улыбнулась.
– Так и есть. Так что, чем могу помочь?
Долгая пауза – очень нехарактерная для иба. Наконец:
– Я пришла подать заявление.
Рисса непонимающе уставилась на неё.
– Заявление?
По сенсорной сети скользнули светляки.
– Мои глубочайшие извинения, если это выражение значит не то, что я думаю. Я имею в виду, что, к моему сожалению, через пять дней, начиная с настоящего момента, я не смогу больше работать здесь.
Брови Риссы полезли на лоб.
– Вы увольняетесь? Оставляете должность?
Сенсорная сеть блеснула.
– Да.
– Но почему? Мне казалось, вам очень нравился наш проект. Но, если вам хотелось бы заняться чем-нибудь ещё…
– Нет, Рисса, дело вовсе не в этом. Наш проект очень интересен и ценен, и для меня было честью участвовать в нём. Но через пять дней другое дело станет более приоритетным.
– Какое?
– Выплата долга.
– Кому?
– Другим интегрированным биосущностям. Через пять дней я должна уйти.
– Куда?
– Никуда. Уйти вообще.
Рисса вздохнула и подняла глаза к потолку.
– ФАНТОМ, ты уверен, что перевёл её слова правильно?
– Уверен, мэм, – ответил ФАНТОМ через ушной имплант.
– Карета, я не понимаю разницы между «уйти куда-то» и «уйти вообще».
– Я не ухожу в какое-то другое место, – ответила Карета. – Я покидаю это место. Я собираюсь умереть.
– Господи! – воскликнула Рисса. – Вы больны?
– Нет.
– Но вам ведь ещё рано умирать. Мы много раз говорили, что все ибы проживают в точности шестьсот сорок один год, а вам едва перевалило за шестьсот.
Сенсорная сеть Кареты стала оранжево-розовой, однако какую бы эмоцию этот цвет ни отображал, ей, похоже, не было людского аналога, поскольку ФАНТОМ не снабдил перевод следующей фразы пояснительным примечанием.
– Мне шестьсот пять земных лет. Это почти ровно пятнадцать шестнадцатых от полного срока.
Рисса смотрела на неё.
– И что?
– За проступок, совершённый в юности, на меня было наложено взыскание в размере одной шестнадцатой части срока жизни. Срок моего существования истекает через пять дней.
Рисса смотрела на неё, не зная, что сказать. В конце концов она повторила «истекает», словно усомнившись в верности перевода и этого слова.
– Это так, уважаемая Рисса.
Рисса секунду помолчала.
– Что за преступление вы совершили?
– Мне стыдно его обсуждать, – ответила Карета.
Рисса ничего не сказала, ожидая, что Карета продолжит говорить. Но та молчала.
– Я делилась с вами большим количеством личной информации о себе и о моём браке, – осторожно сказала Рисса. – Я ваш друг, Карета.
Снова тишина; должно быть, в душе иба происходила внутренняя борьба. Потом она заговорила:
– Когда я была новичком третьего уровня – эта фаза ближе всего соответствует вашей аспирантуре – я представила неверные результаты эксперимента, который проводила.
Брови Риссы снова взлетели.
– Все делают ошибки, Карета. Не могу поверить, что за такое у вас так сурово наказывают.
Огни на сенсорной сети Кареты беспорядочно мигали. По-видимому, это было признаком расстроенных чувств – ФАНТОМ не давал никакой вербальной интерпретации этому миганию. Потом Карета заговорила снова: