Sólarljóð
I*
Убивал и грабил*
жестокий разбойник
встреченных им людей.
Дорогой, где жертву
себе поджидал он,
еще никто не прошел.
Fé ok fjörvi
rænti fyrða kind
sá hinn grimmi greppr;
yfir þá vegu,
er hann varðaði,
náði engi kvikr komask.
Жадный, ел он
всегда в одиночестве,
пищу ни с кем не делил,
пока не пришел
к нему, силы теряя,
путник, дышавший с трудом.
Einn hann át
opt harðla,
aldri bauð hann manni til matar,
áðr enn móðr
ok meginlítill gestr
gangandi af götu kom.
Поесть и напиться
дать усталому
просит разбойника гость.
Со страхом в сердце
ему он доверился,
ранее столь коварному.
Drykks of þurfi
lézk inn dæsti maðr
ok vanmettr vera;
hræddu hjarta
hann lézk trúa
þeim, er áðr hafði vályndr verit.
Еду и питье
он дал истощенному,
помыслы злые презрев.
Бога он чтил,
воздал ему должное,
ужаснувшись своей жестокости.
Mat ok drykk
veitti hann þeim, er móðr var,
alt af heilum hug;
guðs hann gáði,
góðu hánum beinði,
því hann hugðisk váligr vera.
Гость просыпается,
гибель замысливший,
плохо он платит за кров.
Грех овладел им,
и он убивает
многомудрого мужа во сне.
Upp hinn stóð,
illt hann hugði,
eigi var þarfsamliga þegit;
synð var hans svall,
sofanda myrði
fróðan, fjölvaran.
К богу воззвавший
хозяин о помощи
просит, предчувствуя смерть.
Грехи его будет
трусливый убийца
нести, сгубивший невинного.
Himna guð
bað hann hjálpa sér,
þá hann veginn vaknaði;
en sá gat
við synðum taka,
er hann hafði saklausan svikit.
Святые ангелы
сошли с неба
и приняли душу его.
Жизнь в чистоте
ждет ее
близ всемогущего бога.
Helgir englar
kómu ór himnum ofan
ok tóku sál hans til sín;
í hreinu lífi
hon skal lifa
æ með almáttkum guði.
II(8–9)(10–14)
Не властны мужи
над богатством и силой,
хоть сопутствует им успех.
Несчастье приходит
всегда неожиданно,
никому не подвластна судьба.
Auð né heilsu
ræðr engi maðr,
þótt hánum gangi greitt;
margan þat sœkir
er minst of varir,
engi ræðr sættum sjálfr.
Твердо верили
Уннарр и Сэвальди*:
суждено им счастье всегда.
Стали нагими они
и нищими
и как волки загнаны в лес.
Ekki þeir hugðu
Unnarr ok Sævaldi,
at þeim myndi heill hrapa;
nakðir þeir urðu
ok næmðir hvívetna,
ok runnu sem vargar til viðar.
Власть любви
измучила многих,
из-за женщин страдали они.
Вред и раздоры
исходят от женщин,
хоть чистыми создал их бог.
Munaðar ríki
hefir margan tregat,
opt verðr kvalræði af konum;
meingar þær urðu,
þó inn máttki guð
skapaði skírliga.
Вместе были
Свафадр и Скартхединн*,
неразлучные были друзья,
пока не лишила
ума их женщина;
жизнь ее была гибелью их.
Sáttir þeir váru
Sváfaðr ok Skartheðinn,
hvárrgi mátti annars án vera,
fyrr enn þeir œddusk
fyr einni konu:
hon var þeim til lýta lagin.
Белолицая дева
собой заслонила
свет и веселье для них.
Опротивело им все,
что раньше любили,
лишь дева была им мила.
Hvárskis þeir gáðu
fyr þá hvítu mey,
leiks né ljóss daga;
engan hlut
máttu þeir annan muna
en þat ljósa lík.
Мрак ночной
не приносит им отдыха,
сон покидает их.
Разум недужный
рождает ненависть
между двумя друзьями.
Daprar þeim urðu
inar dimmu nætr,
engan máttu þeir sœtan sofa;
en af þeim harmi
rann heipt saman
millum virkðavina.
Злодейство замысливших
рано иль поздно
ожидает жестокая месть.
Из-за девы коварной
пошли они биться
и оба нашли себе смерть.
Fádœmi verða
í flestum stöðum
goldin grimmliga;
á hólm þeir gengu
fyr it horska víf
ok fengu báðir bana.
III*
Быть надменным
не должен никто,
в том я сам убедился.
Многие люди
из тех, кто надменен,
уходят от Бога прочь.
Ofmetnað drýgja
skyldi engi maðr,
þat hefik sannliga sét;
því at þeir hverfa,
en hánum fylgja,
flestir guði frá.
Мощными были
Радню и Вебоди*,
мнили: верной дорогой идут.
Ныне врачуют
несчастьем повержены
раны свои у костра.
Rík þau váru
Ráðný ok Véboði
ok hugðusk gott eitt gera;
núþau sitja
ok sárum snúa
ýmsum elda til.
Верили в силу
свою эти двое,
думали: равных им нет.
Но совсем иначе
их судьбу
повернул всемогущий Господь.
Á sik þau trúðu
ok þóttusk ein vera
allri þjóð yfir;
en þó leizk
þeira hagr
annan veg almáttkum guði.
Чрезмерно они
предавались радости,
но нерадостен был их конец.
И в наказание
оба должны
идти меж морозом и пламенем.
Munaðþau drýgðu
á marga vegu
ok höfðu gull fyr gaman;
nú er þeim goldit,
er þau ganga skulu
milli frosts ok funa.
IV
Никогда не верь
своим недругам,
хоть красива бывает их речь.
Отвечай им тем же
и помни всегда:
легковерный будет наказан.
Óvinum þínum
trúðu aldregi,
þóþér fagrt mæli fyrir;
góðu þú heit,
gott er annars
víti hafa at varnaði.
Так был обманут
Сёрли* доверчивый.
Вигольфр* другом назвался ему.
Нерушимо он верил
убийце брата,
таившему в сердце измену.
Svá hánum gafsk
Sörla inum góðráða,
þá er hann lagði á Vígúlfs vald;
tryggliga hann trúði,
en hinn at tálum varð,
sínum bróðurbana.
С мирными мыслями
он приютил их,
обещавших виру ему.
Вместе пили они,
клялись в дружбе,
но наружу вышла их ложь.
Grið hann þeim seldi
af góðum hug,
en þeir hétu hánum gulli í gegn;
sáttir létusk,
meðan saman drukku,
en þó kómu flærðir fram.
En þá eptir
áöðrum degi,
er þeir höfðu í Rýgjardal riðit,
sverðum þeir meiddu,
þann er saklauss var
ok létu hans fjörvi farit.
Вывезли мертвого
тайной тропою,
в колодец бросили труп.
Скрыть им хотелось
свое преступление,
но всевидящ на небе Господь.
Lík hans þeir drógu
á leynigötu
ok brytjuðu í brunn niðr;
dylja þeir vildu,
en dróttinn sá
heilagr himnum af.
Бог милосердный
призвал его душу
радости рая узнать.
Нескоро убийцы
будут избавлены
от постигшей их кары небес.
Sál hans bað
inn sanni guð
í sinn fögnuð fara;
en sökudólgar
hygg ek síðla muni
kallaðir frá kvölum.
V (II)*
Дис* проси,
доверенных Господа,
чтобы добрыми были к тебе.
Спустя неделю
все, что захочешь,
сможешь ты получить.
Dísir biðþúþér
dróttins mála
vera hollar í hugum;
viku eptir
mun þér vilja þíns
alt at óskum ganga.
Если ты в гневе
другого обидел,
проступок свой искупи.
Осуши добрым делом
пролитые слезы
и будешь утешен сам.
Reiðiverk,
þau þú unnit hefr,
bœt þú eigi illu yfir;
grœttan gœla
skaltu með góðum hlutum,
þat kveða sálu sama.
Обращайся к Богу
с хорошими мыслями,
он — создатель людей.
Много теряет
любой человек,
забывая, что Бог — наш отец.
Á guð skal heita
til góðra hluta,
þann er hefir skatna skapat;
mjök fyrir verðr
manna hverr,
er seinar finna föður.
Спрашивать следует
в нужных словах
обо всем, что нужно тебе.
Ничего не просящий
терпит невзгоды.
Кто молчащего видит нужду?
Æsta dugir
einkum vandliga
þess er þykkir vant vera;
alls á mis verðr,
sá er einskis biðr,
fár hyggr þegjanda þörf.
Поздно пришел я,
хоть позван был вовремя,
к двери святого судьи.
Собрался туда я
за тем, что обещано.
Кто требует — дастся тому*.
Síðla ek kom,
snemma kallaðr,
til dómvalds dyra;
þangat ek ætlumk,
því mér heitit var:
sá hefir krás er krefr.
Грех совершенный
нам смерть отягчает,
из мира страданий уход.
Не делавший зла
не знает раскаянья,
путь его легок и прям.
Syndir því valda,
at vér hryggvir förum
œgisheimi ór;
engi óttask,
nema illt geri;
gott er vammalausum vera.
Волкам подобны
нетвердые в думах,
на измену способны они.
Будет им позже
путь приготовлен
по раскаленным дорогам.
Úlfum glíkir
þykkja allir þeir,
sem eiga hverfan hug;
svá mun gefask
þeim er ganga skal
þær inar glœddu götur.
Как верному другу
полные мудрости
семь советов тебе я даю.
Хорошо их запомни,
чтоб не забыть.
Полезны людям они.
Vinsamlig ráð
ok viti bundin
kenni ek þér sjau saman;
görla þau mun
ok glata aldregi,
öll eru þau nýt at nema.
(III)(33–35)(39–45)(46–50)(51–52)(53–68)(69–74)
Расскажу правдиво,
как счастлив я был
на нашей чудесной земле,
и о том,
почему сыновья людей
противятся близкой смерти.
Fráþví er at segja,
hvé sæll ek var
ynðisheimi í,
ok hinu öðru,
hvéýta synir
verða nauðgir at náum.
Жадность к злату
приводит к несчастью,
стяжатель блуждает во тьме.
Горе исходит
от денег блестящих,
богатство уносит ум.
Vil ok dul
tælir virða sonu,
þá er fíkjask á fé;
ljósir aurar
verða at löngum trega,
margan hefir auðr apat.
Наслаждался я многим,
был радостям предан,
мало о будущем знал.
Создал Бог
мир земной
полным многих утех.
Glaðr at mörgu
þótta ek gumnum vera,
því at ek vissa fátt fyrir;
dvalarheim
hefr dróttinn skapat
munafullan mjök.
Сломлен недугом
долго страдал я,
жизнь не желая терять.
Но тот, кто всевластен,
решил мою участь,
позвав в последний путь.
Lútr ek sat,
lengi ek hölluðumk,
mjök var ek þá lystr at lifa;
en sá réð,
sem ríkr var;
frammi eru feigs götur.
Крепко крученые
путы Хель
опутали тело мое.
Порвать не смог я
те крепкие путы;
легко тому, кто без ноши*.
Heljar reip
kómu harðliga
sveigð at síðum mér;
slíta ek vilda,
en þau seig váru;
létt er lauss at fara.
Чувствовал я,
как отовсюду
страданья грозили мне.
Каждый вечер
девы Хель
бросали в дрожь мою душу.
Einn ek vissa,
hvé alla vega
sullu sútir mér;
Heljar meyar
er mér hrolla buðu
heim á hverju kveldi.
Солнце я видел —
звезду дневную,
в море скрывалось оно.
Тяжкий скрежет
услышал я в ужасе:
скрипели смерти врата.
Sól ek sá,
sanna dagstjörnu
drúpa dynheimum í;
en Heljar grind
heyrðak ek á annan veg
þjóta þungliga.
Солнце я видел
в рунах кровавых,
не знал я большей беды,
некогда мощный,
много дорог
от меня уводили жизнь.
Sól ek sá
setta dreyrstöfum,
mjök var ek þáór heimi hallr;
máttug hon leizk
á marga vegu
fráþví sem fyrri var.
Солнце я видел;
и чудилось мне —
то великий Бог.
Последний раз
пред ним я склонился
медленно в мире живых.
Sól ek sá,
sváþótti mér,
sem ek sæja göfgan guð;
henni ek laut
hinzta sinni
aldaheimi í.
Солнце я видел
в сиянии ярком,
все мысли к нему обратив.
Пенился кровью
поток Гьёльв*
в грозном грохоте волн.
Sól ek sá,
svá hon geislaði,
at ek þóttumk vættki vita;
en gylfar straumar
grenjuðu annan veg,
blandnir mjök við blóð.
Солнце я видел
дрожащим зраком,
полный забот и болезни.
Рвалось на части
в смертной печали
сердце в моей груди.
Sól ek sá
á sjónum skjálfandi,
hræðslufullr ok hnipinn;
því at hjarta mitt
var harðla mjök
runnit sundr í sega.
Солнце я видел,
с миром прощаясь,
не знал я большей беды.
Как дерево стал
язык непослушный,
и остывшее тело — как лед.
Sól ek sá
sjaldan hryggvari;
mjök var ek þáór heimi hallr;
tunga mín
var til trés metin,
ok kólnat at fyrir utan.
Солнце я видел
в последний раз
в тот мрачный день.
Горные воды
накрыли меня,
кончились муки мои.
Sól ek sá
síðan aldregi
eptir þann dapra dag,
því at fjalla vötn
lukðusk fyrir mér saman,
en ek hvarf kallaðr frá kvölum.
Ясной звездой
отлетела надежда,
грудь мою разорвав.
Поднималась она
все выше и выше,
стремилась без отдыха прочь.
Vánarstjarna flaug
þá var ek fœddr,
brott frá brjósti mér;
hátt-at hon fló,
hvergi settisk,
svá at hon mætti hvíld hafa.
Коченея лежал я
на ложе убогом,
бесконечной была эта ночь.
Понял я истину
божьих слов,
что из праха созданы мы.
Öllum lengri
var sú in eina nótt,
er ek lá stirðr á stráum;
þá merkir þat,
er guð mælti,
at maðr er moldu sonr.
Пусть же узнает
Господь всемогущий,
творец земли и неба,
как горько многим
прощаться с жизнью,
хоть родные стоят рядом*.
Virði þat ok viti
in virki guð,
sá er skóp hauðr ok himin;
hversu munaðarlausir
margir fara,
þótt við skylda skili.
По своим делам
получает каждый,
блажен, кто творит добро.
Песком были
на ложе моем,
все блага, что я собрал.
Sinna verka
nýtr seggja hverr,
sæll er sá, sem gott gerir;
auði frá
er mér ætluð var
sandi orpin sæng.
Плотские желания
свойственны всякому,
владеют они слишком многими.
Самой страшной
из всех вещей
была мне святая вода*.
Hörundar hungr
tælir hölða opt,
hann hefir margr til mikinn;
lauga vatn
er mér leiðast var
eitt allra hluta.
У престола норн
я сидел девять дней,
был поднят затем на повозку.
Сияло яростно
ётунов солнце
с низко нависших небес.
Á norna stóli
sat ek níu daga,
þaðan var ek á hest hafinn;
gýgjar sólir
skinu grimmliga
ór skýdrúpnis skýjum.
Чудилось мне,
что на этой повозке
проехал я семь миров*.
Всюду искал я
дорогу торную,
более ровных путей.
Utan ok innan
þóttumk ek alla fara
sigrheima sjau;
upp ok niðr
leitaða ek œðra vegar,
hvar mér væri greiðastar götur.
Слушай же,
что я увидел первым,
в царство мучений придя.
Обожженными птицами
грешников души
кружились над адским огнем.
Fráþví er at segja,
hvat ek fyrst of sá,
þá er ek var í kvölheima kominn:
sviðnir fuglar,
er sálir váru,
flugu svá margir sem mý.
На западе бился
дракон надежды,
упав на Глэвальда* путь.
Чудилось мне,
что крыльями крушит
небо и землю дракон.
Vestan sá ek
fljúga Vánar dreka,
ok fell á glævalds götu;
vængi þeir skóku,
svá víða þótti mér
springa hauðr ok himinn.
Sólar hjört
leit ek sunnan fara,
hann teymðu tveir saman;
fœtr hans
stóðu foldu á,
en tóku horn til himins.
Norðan sá ek
ríða niðja sonu,
ok váru sjau saman;
hornum fullum
drukku þeir inn hreina mjöð
ór brunni Baugregins.
Ветер утих,
успокоились волны.
Вдруг возник ужасающий вопль:
неверные жены
голодным мужьям
мололи в пищу прах.
Vindr þagði,
vötn stöðvaði,
þá heyrða ek grimmligan gný;
sínum mönnum
svipvísar konur
mólu mold til matar.
Кровавые камни
жены вращали,
искупая свою вину.
У каждой преступницы
кровью сердце
сочилось в разверстой груди.*
Dreyra steina
þær inar dökku konur
drógu daprliga;
blóðug hjörtu
hengu þeim fyrir brjóst utan,
mœdd við miklum trega.
Видел мужей я,
наказанных страшно:
путь их сквозь пламя лежал.*
Казались их лица
покрытыми кровью
невинно убитых жен.
Margan mann
sá ek meiddan fara
áþeim glœddu götum;
andlit þeira
sýndusk mér öll vera
rýgjar blóði roðin.
Видел я многих
встающих из гроба —
путь в церковь был им незнаком.
Знаки рун роковых —
язычества звезды
сияли на их челе.
Marga menn
sá ek moldar gengna,
þá er eigi máttu þjónustu ná;
heiðnar stjörnur
stóðu yfir höfði þeim
fáðar feiknstöfum.
Видел я многих
завистников злобных,
что другим не желали добра.
Кровавые руны
ярко горели
позорным клеймом на груди.
Menn sá ek þá,
er mjök ala
öfund um annars hagi;
blóðgar rúnar
váru á brjósti þeim
merktar meinliga.
Видел я многих
мужей нерадостных,
сбились они с пути.
Так искупают
свою вину
проведшие жизнь в суете.
Menn sá ek þar
marga ófegna,
þeir váru villir vega;
þat kaupir sá,
er þessa heims
apask at óheilum.
Видел мужей я,
обманом стяжавших
имущество многих себе.
Теперь они толпами
к замку Фегьярна*
шли со свинцовой ношей.
Menn sá ek þá,
er mörgum hlutum
véltu um annars eign;
flokkum þeir fóru
til Fégjarnsborgar,
ok höfðu byrðar af blýi.
Видел мужей я —
убийц и грабителей,
многих жизни лишили они.
Ядовитые змеи
татей терзали,
кровожадно впивались им в грудь.
Menn sá ek þá,
er margan höfðu
fé ok fjörvi rænt;
brjóst í gegnum
renndu brögnum þeim
öflgir eitrdrekar.
Видел мужей я,
не знавших желания
святые дни соблюдать.
Крепко прибиты
к камням горячим
были ладони их.
Menn sá ek þá,
er minnst vildu
halda helga daga;
hendr þeira
váru á heitum steinum
negldar nauðliga.
Видел мужей я
чрезмерно заносчивых,
много мнили они о себе.
Палящим пламенем
были объяты
одежды этих людей.
Menn sá ek þá,
er af mikillæti
virðusk vánum framar;
klæði þeira
váru kynliga
eldi um slegin.
Menn sá ek þá,
er mart höfðu
orðá annan logit;
heljar hrafnar
ór höfði þeim
harðliga sjónir slitu.
Нe должен знать ты
все эти муки,
что терпят ушедшие к Хель.
Утехи греховные
тяжко караются,
за радостью следует страх.
Allar ógnir
fær þú eigi vitat,
þær sem helgengnir hafa;
sœtar syndir
verða at sárum bótum;
æ koma mein eptir munuð.
Видел мужей я,
что праведно жили
по законам Христа.
Святые свечи
ярко горели
у каждого на челе.
Menn sá ek þá,
er mart höfðu
gefit at guðs lögum;
hreinir kyndlar
váru yfir höfði þeim
brenndir bjartliga.
Видел мужей я
духом великих,
что сирых призрили.
Святые книги,
угодные небу,
ангелы им читали.
Menn sá ek þá,
er af miklum hug
veittu fátœkum frama;
lásu englar bœkr
ok ymna skript
helgar yfir höfði þeim.
Видел мужей я,
что в рьяном рвеньи
умерщвляли голодом плоть.
Ангелы божьи
склонялись над ними
к вящей радости их.
Menn sá ek þá,
er mjök höfðu
hungri farit hörund;
englar guðs
lutu öllum þeim;
þat er œðsta unað.
Видел мужей я,
что сами кормили
старых своих матерей.
Покоились
на лучах солнца
их красивые ложа.
Menn sá ek þá,
er móður höfðu
látit mat í munn;
hvílur þeira
váru á himingeislum
hafðar hagliga.
От грехов отмывали
девы святые
дочиста души тех,
кто многие дни,
в грехах своих каясь,
истязали свои тела.
Helgar meyjar
höfðu hreinliga
sál af syndum þvegit
manna þeira,
er á mörgum degi
pína sjálfa sik.
Видел я — мчались
ввысь колесницы
к Богу прямым путем.
Правили ими
мужи, что убиты
были без всякой вины.
Hávar reiðir
sá ek með himnum fara,
þær eiga götur til guðs;
menn þeim stýra,
er myrðir eru
alls fyrir engar sakir.
Отец всемогущий,
кроткий сын,
святой дух в небесах!
Тебя прошу я —
создателя нашего:
огради нас от всяких грехов!
Inn máttki faðir!
Inn mæzti sonr!
Heilagr andi himins!
þik bið ek skilja,
er skapat hefr,
oss alla eymðum frá.
VI (IV)(76–80)
Бьюгвор и Листвор*
у врат Хердира
возле органа сидят.
Из носов их каплет
железная кровь,
вражду у людей возбуждая.
Hringvör ok Listvör
sitja í Herðis dyrum
organs stóli á;
járn dreyri
fellr ór nösum þeim,
sá vekr fjón með fyrðum.
Óðins kván
rœr á jarðar skipi,
móðug á munað;
seglum hennar
verðr síð hlaðit,
þeim er áþráreipum þruma.
Один управлял я
отцовским наследством,
как и Солькатлы* сыны.
Рог оленя*
мудрый Вигдвалинн
вынес им из кургана.
Arfi, faðir
einn þér ráðit hefi,
ok þeir Sólkötlu synir,
hjartar horn,
þat er ór haugi bar
inn vitri Vígdvalinn.
Резали руны здесь
дочери Ньёрда*,
девять их у него.
Бодвейг старшая,
младшая Креппвор
и семь остальных сестер.
Hér eru rúnar,
sem ristit hafa
Njarðar dœtr níu:
Böðveig hin elzta
ok Kreppvör hin yngsta
ok þeira systr sjau.
Bölvi hverju
þeir bellt hafa
Sváfr ok Sváfrlogi;
blóðþeir vökðu
ok benjar sugu
illum ey vana.
VI (IV)*
Эту песнь,
что тебе я сложил,
должен ты петь живущим.
Песнь о Солнце
правдивее всех
песен, известных тебе.
Kvæði þetta,
er þér kennt hefik,
skaltu fyrir kvikum kveða:
Sólarljóð
er sýnask munu
minst at mörgu login.
Пора нам расстаться,
но встретимся снова
с тобой мы в судный день.
Господи,
дай усопшим покой,
живым — свою милость!
Hér vit skiljumk,
ok hittask munum
á feginsdegi fira;
dróttinn minn
gefi dauðum ró,
hinum líkn, er lifa.
Dásamligt frœði
var þér í draumi kveðit,
en þú sátt it sanna;
fyrða engi
var svá fróðr um skapaðr,
er áðr heyrði Sólarljóðs sögu.
Примечания
Предлагаемая публикация имеет целью познакомить российского читателя с одним из выдающихся памятников древнеисландской литературы, который до настоящего времени известен в нашей стране лишь узкому кругу лиц, занимающихся историей скандинавской культуры.
Песнь о Солнце представляет чрезвычайный интерес в первую очередь в культурно-историческом плане, так как в этой поэме отразились воззрения исландцев той эпохи (XII–XIII века), когда язычество только что уступило место христианству[1]. Но даже став господствующей идеологией, последнее сохранило терпимость по отношению к язычеству, потому что «[…] кое в чем господствующая тенденция исландского христианства совпадала с господствующей тенденцией исландского язычества»[2].
Такое положение дел как раз и отразилось в поэме Песнь о Солнце и проявляется яснее всего в том, что местная языческая литературная традиция причудливо переплетается с привнесенной в связи с введением христианства традицией католической литературы видений (ср. Видение Тнугдала, Рассказ о Петре Гибернском и др.). Проявляется оно и в смешении языческих и христианских моральных норм и представлений о мироздании, смешении, которое порождено специфически исландскими условиями и в котором подчас господствует языческое начало.
С другой стороны, Песнь о Солнце обладает несомненной художественной ценностью и в силу этого представит интерес и для более широких масс читателей, знакомящихся с литературой Средних веков — прежде всего студентов-филологов. Поэма несет отпечаток истинного вдохновения в противоположность остальным древнеисландским духовным стихам, которые отличались искусственностью формы[3].
Поэма представляет собой рассказ человека, побывавшего в загробном мире, обо всем им виденном. Кроме того, она содержит рассказы-притчи о недолговечности земных радостей и необходимости праведной жизни. Название Песнь о Солнце поэма получила от многократных обращений рассказчика к образу Солнца. Сложное существительное Sólarljóð употребляет в тексте и сам неизвестный автор, откуда следует, что это название было дано поэме с самого начала. Начинается поэма рассказом о разбойнике, приютившем путника, который отплатил своему хозяину тем, что убил его. Умирающий разбойник взывает к Богу, который все его грехи перекладывает на убийцу (строфы 1—7). Далее говорится о том, что люди не властны над своей судьбой. Эта мысль подкрепляется рассказами: о двух некогда богатых, но внезапно обедневших друзьях (строфы 8—9); о двух друзьях, убивших друг друга на поединке из-за женщины (строфы 10—14); о каре, постигающей надменность (строфы 15—18). Строфы 19—24 содержат историю убийства юного Сёрли, доверившегося убийце брата, и предостерегают от коварства недругов. Строфы 25—75 — это собственно Песнь о Солнце, рассказ от первого лица о видении, обращенный к какому-то человеку, возможно, сыну рассказчика[4]. Описанию загробного мира, в котором основное внимание уделено мучениям грешников, предшествует описание последних дней и предсмертных страданий человека, от чьего лица ведется рассказ. Следующие строфы (76—80), не связанные ни с остальным текстом, ни между собой, весьма туманны и допускают самые различные толкования[5]. Строфы 81—82 носят монологический характер и являются обращением умирающего рассказчика к слушателю и призывом к Богу.
Из художественных особенностей Песни о Солнце можно отметить, во-первых, почти полное отсутствие кеннингов, столь характерных для древнеисландской — особенно скальдической — поэзии.
Во-вторых, к ним относятся многочисленные реминисценции как из Эдды, так и из церковной литературы. Некоторые из них упомянуты в статье И. Г. Матюшиной, помешенной в этом же номере.
По мнению О. Ольмаркса стиль Песни о Солнце сознательно приближен ее автором (духовным лицом) к стилю мифологических песен Эдды[6]. Это утверждение вряд ли можно безоговорочно принять. Момент сознательности здесь можно допустить лишь в той мере, в какой автор следовал традиции говорить о возвышенных вещах высоким слогом. Таким высоким слогом для исландца XII–XIII веков мог быть только слог мифологических песен Эдды. Песнь о Солнце большей своей части органически примыкает к ним не только по форме, но и по духу. Как и они, поэма порождена вдохновением, в ней чувствуется неудержимое стремление выразить чувства, возникшие в рамках и под влиянием новой христианской веры, попытка передать новое мироощущение исландцев, их меняющиеся представления о нормах морали.
Точное время создания Песни о Солнце неизвестно, так как поэма дошла до нас лишь в позднейших списках. О. Ольмаркс считает возможным отнести его примерно к первой половине XII века. Один из крупнейших исландских филологов Йоун Хельгасон подходит к датировке Песни о Солнце более осторожно и предпочитает говорить о XII–XIII веках как о вероятном периоде возникновения поэмы.
Неизвестным остался и автор Песни о Солнце. Предположение Йоуна Арнасона о том, что поэма написана Сэмундом Мудрым, не подтвердилось. Ясно лишь, что авторство принадлежит исландцу-христианину, который нашел для себя источник вдохновения в образах и образцах языческой поэзии и в первую очередь в Эдде с ее грандиозными картинами мироздания, как они представлялись древним скандинавам.
Как уже говорилось выше, до нас дошли лишь списки поэмы, сделанные в разное время. Этим обстоятельством объясняется наличие разночтений и различия в количестве строф в отдельных списках. Некоторые филологи (С. Бюгге, Финнур Йоунссон) полагают, что целый ряд строф, в том числе и 76—80 (см. выше), добавлен к поэме позднее, примерно в XV веке. Это помогло в какой-то степени воссоздать первоначальный облик Песни о Солнце. Однако современный канонический текст поэмы включает и те позднейшие интерполяции, которые повторяются в большинстве списков. Этот текст содержит 82 четырехстрочные строфы.
В рукописях поэмы деление на самостоятельные части отсутствует. Однако комментаторы и переводчики обычно членят текст на ряд эпизодов. Ниже выделение эпизодов проведено в соответствии с переводом Песни о Солнце, сделанным О. Ольмарксом.
Перевод осуществлен с издания: Eddalieder. Altnordische gedichte mythologischen und heroischen inhalts herausgegeben von Finnur Jónsson. II. Gedichte der heldensage. Halle a. S.: Verlag von M. Niemeyer, 1890.
При переводе Песни о Солнце основное внимание было уделено максимально точной передаче содержания поэмы — иногда в ущерб форме, поскольку свою главную задачу переводчик видел в ознакомлении заинтересованного читателя именно с этой стороной вовлекаемого таким образом в научный оборот памятника. Поэтому большая часть чисто поэтических красот подлинника не была воспроизведена (в первую очередь это касается аллитерации в ряде строф). Там же, где оказывалось возможным сохранить и художественное своеобразие оригинала, переводчик старался следовать определенной традиции в передаче древнеисландской поэзии, связанной с именами С. Свириденко, Б. Ярхо, А. И. Смирницкого, А. И. Корсуна, О. А. Смирницкой.
Переводчик благодарит О. А. Смирницкую за ее замечания, способствовавшие уточнению перевода отдельных строф и строк Песни о Солнце. Переводчик посвящает свой труд памяти профессора филологического факультета Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова В. П. Неустроева, обратившего внимание одного из своих студентов на этот выдающийся памятник древнеисландской литературы.
При подготовке данной публикации кроме работ, на которые уже сделаны ссылки выше, была использована следующая литература:
Эдда. Скандинавский эпос / Перевод, введение, предисловие и комментарии С. Свириденко. М.: издание М. и С. Сабашниковых, 1917.
Старшая Эдда. Древнеисландские песни о богах и героях / Перевод А. И. Корсуна. Редакция, вступительная статья и комментарии М. И. Стеблин-Каменского. М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1963.
Младшая Эдда / Изд. подготовили О. А. Смирницкая и М. И. Стеблин-Каменский. Л.: «Наука», 1970.
Folk H. Sólarljóð // Skrifter utgitt av vidensskabsselskabet i Kristiania. II. Hist.-filos. klasse. 2. bind. № 7. Kristiania, 1914.
Jónsson F. Replik // Edda. Bd. 5–6. Kristiania, 1916.
Jónsson F. Et lille Gensvar // Edda. Bd. 7–8. Kristiania, 1917.
Paasclie Fr. Kristendom og kvad. Krisliania, 1915.
Paasche Fr. Møtet mellom hedendom og kristendom i Norden. Oslo, 1958.
1—7. Первые семь строф, которые рассказывают о раскаявшемся разбойнике, несут отпечаток христианских воззрений. Покаявшись, разбойник получает отпущение грехов, а убийца, нарушивший и заповедь «Не убий» и законы гостеприимства, наказан тем, что будет нести грехи, совершенные разбойником. Согласно языческому кодексу морали, нарушение законов гостеприимства также являлось тяжким преступлением. Правда, исландцы-язычники знали для таких людей не менее ощутимое наказание: их объявляли вне закона.
1,1. В оригинале в начале строфы употреблено традиционное для эддической поэзии сочетание слов fé «имущество, деньги» и fjör «жизнь»15. Ср. Речи Высокого, строфа 58: fé еðа fjörvi «имущество или жизнь»[7].
8—9. Мысль о том, что судьба человека предопределяется свыше, присуща и языческим и христианским воззрениям на жизнь. Поэтому данные строфы были бы вполне уместны и в памятниках древне исландской языческой поэзии.
9,1. Уннарр — «удачливый, везучий», Сэвальди — «властитель моря». Оба имени символизируют самодовольство.
10—14. По сравнению с предыдущей частью текста, содержание этих строф отличается более бытовым характером: любовь к одной и той же женщине разрушает дружбу двух мужчин. Эти строфы перекликаются со строфами 92–93 Речей Высокого, с которыми в Песни о Солнце имеются и чисто лексические совпадения, ср., например, употребление слова lík тут и там для обозначения тела женщины.
11,1. Имена Свафадр и Скартхединн напоминают имена героев из песен и саг: Свава из Песни о Хельги, сыне Хьёрварда, Скарпхедин из Саги о Ньяле, Свафадр — «усыпленный», Скартхединн — «щеголь».
15—18. Содержание этих строф в какой-то мере повторяет мысль, заключенную в строфах 8–9, однако трактовка ее чисто христианская: гордыня ведет к несчастью, чрезмерность во всем наказывается. В начале отрывка наблюдается известное сходство с Речами Высокого, строфа 64.
16,1. Радню — «находящая новые советы», Вебоди — «властвующий над святыней».
20,1. Сёрли — герой, о котором рассказывается в Песни о Хамдире.
20,2. Вигольфр — «волк битвы, волк-убийца».
22,3. Рюгьярдаль — «долина засады».
25—32. Строфы, предваряющие рассказ о путешествии по загробному миру, содержат семь советов-заповедей: искупать зло добрыми делами, просить у бога милости, выражать свои мысли в надлежащей форме, не делать зла, быть твердым в мыслях и т. д.
25,1. Дисы — полубожества, помогающие при родах. Таким образом, фигуры из языческой мифологии включены в христианскую иерархию небожителей. Финнур Йоунссон считает, что под дисами подразумеваются святые девы.
28. Мысль о том, что «спрашивать следует в нужных словах», находим и в Речах Высокого, строфы 26, 28, 63.
29. Смысл строфы, очевидно, следующий: надо жить так, чтобы не бояться предстать перед небесным судьей.
29,4. В оригинале: «Тот имеет лакомства, кто требует».
33—35. Рассказчик говорит о своей привязанности к земной жизни, которая изображается отнюдь не как «юдоль скорби». Известное влияние христианского учения заметно лишь в строфе 34, осуждающей богатство. Ср. далее строфу 49. Однако отрицательное отношение к золоту было свойственно уже древнескандинавской языческой мифологии (см. Прорицание вёльвы, а также Сагу о Волсунгах).
36—38. Описание физической смерти, которое, по мнению О. Ольмаркса, содержит указания на симптомы некоторых болезней.
37,4. В оригинале: «Легко ходить без бремени». Видимо, подразумевается груз прожитых лет, сковывающий все усилия старого человека в борьбе со смертью.
39—45. В этом отрывке описано душевное состояние умирающего в последние дни жизни. Все семь строф начинаются словами: «Солнце я видел». Фр. Поске, О. Ольмаркс считают, что под Солнцем понимается одновременно и Христос. Однако особых оснований для такого толкования образа Солнца нет, кроме, пожалуй, строфы 41. Скорее всего Солнце является символом красоты земной жизни, которой так жаждет умирающий.
42,3. Гьёльв — очевидно Гьёлль, река, отделяющая мир живых от царства Хель в скандинавской мифологии.
46—50. Повествование о чувствах и мыслях рассказчика перед его странствованием по загробному миру. Здесь довольно сильны христианские мотивы (строфы 47, 49), но тем не менее смерть рисуется как самое страшное для человека событие.
48,4. В оригинале: «хотя должны (умирать) в присутствии родственников».
50,3–4. По мнению О. Ольмаркса, здесь изображено омовение тела, которое еще не покинула душа.
51—52. Начало пребывания рассказчика в загробном мире.
51. Судьбу умершего здесь решают норны, а не его дела при жизни. Таким образом, в поэме отразились и традиционные языческие представления о судьбе человека после смерти.
52,2. Семь миров, упоминаемые здесь, бесспорно включают ад и рай. Остальные пять соответствуют некоторым из девяти частей, на которые делилась вселенная в представлениях древних скандинавов. Таким образом, элементы языческой и христианской космологии смешиваются, а иногда и покрывают друг друга (ад часто называется царством Хель, смерти). В поэме идет речь о следующих мирах: Мидгарде (земном мире людей), где живут у источника Урд норны, и Ётунхейме (мире великанов), где сияет «ётунов солнце» (gýgjar sól — «солнце великанш», 51,3).
53—68. Описание увиденного в аду. В строфах 57—67 изображены адские муки за отдельные грехи. Особенно сильно чувствуется христианское влияние в строфах 60, 65, где говорится о карах для язычников и людей, не соблюдавших «святые дни». Осуждение остальных проступков носит в основном общечеловеческий характер и имеет место уже в скандинавской языческой мифологии.
54. Смысл строфы, по-видимому, в том, что надежда на спасение покидает людей лишь в царстве смерти, — так она сильна, так глубоко коренится она в человеческой натуре. Отсюда и образ для надежды, поражающий своим наивным величием: дракон, который крушит все вокруг своими крыльями.
54,2. Глэвальди — «властитель зноя, жара», очевидно, владыка ада.
55,1. Олень Солнца, смысл образа неясен.
56,1. Ниди — «месяц на ущербе», имя карлика, упоминающееся в Прорицании вёльвы, строфа 11. О его сыновьях ничего не известно. Следовательно, подземный мир карлов помещен автором в ад.
56,4. Ключ Баугрегина — источник мудрости, охраняемый великаном Мимиром, которому Один оставил свой правый глаз как плату за разрешение напиться из этого источника. Баугрегин — «бог кольца», поэтическая метафора для Одина, владевшего волшебным кольцом Драупнир.
58,3–4. В оригинале: «Кровоточащие сердца свисали из груди, изнуренные великой тоской».
59,2. В оригинале: «по раскаленным дорогам». Ср. строфу 31, где такое же наказание постигает нетвердых в помыслах.
63,2. Фегьярн — «жадный до денег, до имущества».
67,2. Это же наказание за ложь упоминается и в Песни о Фьольсвидре, строфа 45[8].
69—74. Описание райских радостей, ожидающих праведников. В содержании этих строф влияние христианских представлений о загробном мире наиболее сильно (ср., например, строфы 71 и 73, где прославляется умерщвление плоти). Именно это обстоятельство и заставило О. Ольмаркса предположить, что автором Песни о Солнце был священнослужитель, человек особенно фанатичный по сравнению с другими верующими, для которых самоистязание и соблюдение церковных праздников не могли иметь такого большого значения. Однако такое умозаключение вряд ли верно, потому что автор поэмы ограничился лишь перечислением — как бы по обязанности — только некоторых христианских добродетелей: соблюдение церковных праздников, призрение сирых и старых, умерщвление плоти. Если бы христианский идеал жизни действительно господствовал в сознании автора, то он, очевидно, отвел бы ему гораздо больше места, а самое главное — нашел бы куда более убедительные слова и образы для описания небесных радостей. Между тем, и О. Ольмаркс признает, что эта часть поэмы поражает своей художественной беспомощностью и бедностью мысли. Не поддерживала автора при описании рая и местная традиция, так как картины жизни в Вальгалле служить художественным образцом в данном случае, конечно, не могли.
Интересно, что наиболее художественно сильная в этой части строфа 74 (О. Ольмаркс полагает, что под колесницами подразумеваются созвездия Большой и Малой Медведицы) стилистически выпадает из своего ближайшего окружения именно из-за языческого характера заключенного в ней образа.
76—80. Позднейшая вставка, часть наиболее трудная для толкования в силу своего подчеркнуто мистического характера. Толкование ее осложняется еще и тем, что замыслы автора поэмы и неизвестного автора вставки вряд ли совпадали. Вставка переведена в соответствия с прочтением, предложенным О. Ольмарксом.
76,1. Бьюгвор, Листвор — женские имена. Хердир — «упорный».
77. О. Ольмаркс видит в этой строфе предостережение от недозволенной плотской любви.
77,1. Жена Одина — богиня земли Ёрд.
78. Смысл строфы неясен. О. Ольмаркс видит здесь предостережение от раздела отцовского наследства (?).
78,2. Солькатла — «солнечный котел», имя какого-то мифического существа женского пола.
78,3. Рог оленя был оружием, которым Фрейр, бог плодородия, убил великана Бели. Вигдвалинн — «тот, кому помешали в битве», очевидно, поэтическое обозначение для Фрейра, который во время сватовства к Герд отдал свой меч Скирниру, слуге, посланному им к своей избраннице. Таким образом, Фрейр-Вигдвалинн оказывается одним из сыновей Солькатлы (?), похищающим рог оленя из отцовского могильного кургана. Между тем, Фрейр — сын Ньёрда, бога моря, о смерти которого ничего не известно. Предположение О. Ольмаркса о том, что отец Фрейра — скорее всего «олень солнца», вряд ли оправдано, так как никаких намеков на это в скандинавской мифологии нет. Зато можно предположить, что Солькатла — мать Фрейра является сестрой Ньёрда (как известно, Фрейр и его сестра Фрейя, богиня любви, рождены от союза Ньёрда с собственной сестрой[9]). На родственную связь Фрейра и солнечного существа Солькатлы указывает и то обстоятельство, что Фрейр одновременно был и богом летнего солнца.
79,2. Ньёрд известен только как отец Фрейра и Фрейи. Ни о каких других его детях в эддической поэзии не говорится.
80,1. Свафр — Один, Свафрлоги — Локи. Строфа, очевидно, содержит намек на неизвестный миф о совместных приключениях этих богов. Ср. Перебранка Локи, строфы 23—25. Здесь оба бога изображены оборотнями.
81—82. Заключительные строфы поэмы, следовавшие первоначально, по мнению комментаторов, сразу же за строфой 75. Рассказчик подчеркивает правдивость Песни и прощается с тем, для кого она сложена, до дня страшного суда. В связи с тем, что в этих строфах, как и ранее в строфе 68, рассказчик обращается к какому-то определенному лицу, Финнур Йоунссон предположил, что и начинаться Песнь о Солнце должна была с такого же обращения. Хотя предполагаемое начало поэмы так и не обнаружено, мысль Финнура Йоунссона заслуживает пристального внимания.
© Введение, перевод и комментарий М. В. Раевского
Источник: Атлантика. Записки по исторической поэтике. Вып. III. М., 1997. С. 207–227.
Текст прислал Сергей Гаврюшин
© Древнеисландский текст взят с сайта Heimskringla