Гудрун сидела над мертвым Сигурдом. Она не плакала, как другие жены, хотя грудь ее разрывалась от горя. К ней подходили мужчины и женщины, чтобы ее утешить; но сделать это было непросто.
Некоторые говорят, что Гудрун отведала сердца Фафнира и поэтому понимала язык птиц.
Вот что еще сказано о Гудрун:
Песнь о Гудрун
Было в древние годы:
в горести Гудрун,
над Сигурдом сидя,
не голосила,
бедой убита,
рук не ломала,
не могла она плакать,
не то, что другие.
Ярлы мудрейшие
к ней приступали,
бремя духа
облегчить ей пытались;
нет слез у Гудрун -
не могла она плакать,
такое несчастье
ее переполнило.
Сидели знатные,
украшены златом,
супруги ярлов
напротив Гудрун;
каждая молвит
о том, что было,
о худших бедах,
изведанных ими.
Вот молвит Гьявлауг,
Гьюки сестра:
«Беды мои -
наибольшие в мире;
я потеряла
мужей пятерых,
трех дочерей,
трех сестер
и трех братьев;
а сама вот живу!»
Нет слез у Гудрун -
совсем не плачет,
владыка умер -
мука такая,
на сердце тяжесть, -
князя не стало.
Тут молвит Херборг,
владычица гуннов;
«Мои страдания
куда как хуже:
в южных землях
семь сынов моих сгинули,
и муж мой тоже
пал в сражении;
а матерь с отцом
и четверо братьев, -
ветер, играя,
в море унес их,
волны разбили
борт корабельный;
сама обряжала я,
сама хоронила я,
сама воздала я
им последние почести, -
всего за полгода
всех потеряла,
некому было
меня утешить.
Я в те же полгода
в полон попала,
добыча битвы,
была рабыней,
и всяк день поутру
одежду с обувью
жене того князя
я подавала;
она же ревностью
меня измучила
и часто била
нещадным боем;
хозяина лучшего
я не знаю,
хозяйки худшей
вовек не встречала!»
Нет слез у Гудрун -
совсем не плачет,
владыка умер -
мука такая,
на сердце тяжесть, -
князя не стало.
Тут молвит Гулльрёнд,
дочерь Гьюки:
«Хотя и умна ты,
мать моя названная,
а жену молодую
не умеешь утешить».
Не должно, мол,
долее тело
княжье скрывать,
и саван сдернула
с тела Сигурда,
главу примостила
жене на колени:
«Вот твой любимый,
устами к устам
прильни — как, бывало,
встречала живого!»
На труп супруга
глянула Гудрун:
кудри князя
кровью залиты,
взоры конунга
навек закатились,
твердыня духа
мечом разбита.
Вот пала Гудрун
лицом в подушку,
рассыпались косы,
пылают щеки,
ливнем слезы
хлынули на колени.
Вот Гудрун взрыдала,
дочерь Гьюки,
слезы сами
из глаз струятся;
тут гуси в загоне
загоготали,
королевские птицы,
ее любимцы.
И молвила Гулльрёнд,
дочерь Гьюки:
«Вовек, мне ведомо,
любви не бывало
большей, чем ваша,
на белом свете;
ни в доме, ни возле
иной ты не знала
сестрица, радости,
кроме Сигурда».
(Гудрун сказала:)
«Был мой Сигурд
меж сынами Гьюки,
как стрелка лука
среди травинок,
как самоцветный
камень сверкающий,
лучший из драгоценных
в обручье конунга.
Меня ж уважала
дружина княжья
превыше любой
из валькирий Воителя;
и вот я стала
листочком высохшим,
гонимым ветром,
по смерти конунга.
Одна я на ложе,
одна в застолье,
без милого друга -
то вина сынов Гьюки;
то вина сынов Гьюки,
что ныне в горе
сестра их плачет
слезами горькими.
Пусть ваши владенья
так будут пусты,
как были пусты
ваши клятвы!
Тебе же, Гуннар,
пойдет не на пользу
то злато — обручья
пророчат гибель,
ибо Сигурду
ты тоже клялся.
Веселье жило
в усадьбе нашей,
покуда мой Гуннар
не сел на Грани,
покуда Брюнхильд
не поехали сватать,
жену злосчастливую,
в час несчастный».
Тут Брюнхильд сказала,
дочерь Будли;
«Пусть потеряет
детей и мужа
жена, что сумела
из глаз твоих, Гудрун,
слезы исторгнуть,
уста отверзнуть!»
Тут молвит Гулльрёнд,
дочерь Гьюки:
«Ты — ненавистница!-
язык придержала бы,
Урд ты — пагуба
лучших воинов,
недобрый ветер
везде тебя носит,
тобою семеро
князей погублено,
ты между женами
раздор посеяла!»
Тут молвит Брюнхильд,
дочерь Будли:
«Ты, брат мой Атли,
отпрыск Будли,
всем несчастьям
положил начало,
когда увидали мы
в доме гуннском
ложе змея,
на князе горящее:
за то сватовство
мне и расплата -
ныне и впредь
ничего не страшусь!»
На столб оперлась,
что есть сил ухватилась;
в очах же Брюнхильд,
дочери Будли,
огонь пылает;
яд источала,
глядя на язвы
на теле Сигурда.
Гудрун ушла в леса, в пустыню, потом уехала в Данию и прожила там у Торы, дочери Хакона, семь полугодий.
Брюнхильд не хотела жить без Сигурда. Она велела убить восьмерых ее рабов и пять рабынь; и она вонзила в себя меч, как о том говорится в Краткой Песне о Сигурде.
Речи Хамдира
Так оно деялось,
дело злое,
в час плача альвов
(печаль приходит
и к людям поутру,
лютые мысли,
скорби прежние,
к ратным детям)
не вчера,
не сегодня
(минуло время
с тех пор немалое),
не древле то было,
но в задревние годы
здесь Гудрун взывала,
рожденная Гьюки,
к сынам об отмщении
за дщерь ее Сванхильд:
«Была сестра у вас,
прозваньем Сванхильд,
ее под копыта
черным и белым
на дороге рати
Ёрмунрекк бросил,
серым походным
готским коням.
Горе вам, горе,
конунговы дети!..
В живых только вы
из моих родовичей,
совсем одна я -
на юру осина,
без родни осталась,
что сосна без веток,
счастье улетело -
с дерева листья,
ветром унесенные
в день ненастный».
Тут храбрый духом
ей Хамдир молвит:
«Гудрун, не ты ли
винила Хёгни,
когда сон Сигурда
пресек убийца,
когда на ложе
(они же смеялись)
сине-белые платы,
тобою тканные,
кровью мужа
насквозь промокли,
и, безутешная,
над телом Сигурда
ты сидела, над мертвым, -
а всему виной Гуннар
[1].
Отплатила ты Атли:
заколола ты Эрпа
и убила Эйтиля -
себе же на горе;
берегись, подымая меч
на другого,
клинок смертоносный
на тебя ж обернется».
Тут молвил Сёрли -
был он разумен:
«Мне с матерью нашей
невместно спорить, н
о, как мне кажется,
не все вами сказано;
чего ищешь ты, Гудрун?
или слез тебе мало?
Сынов оплакала
и братьев с ними
и всех своих близких,
полегших в распре;
и нас ты, Гудрун,
внедолге оплачешь,
коль скоро навстречу смерти,
коней оседлав, поедем!»
Вот из усадьбы,
распалясь, они скачут,
юные воины,
на гуннских конях
по влажным взгорьям
вперед, к отмщенью.
Хитрец их встретил
на той дороге.
«Чем, ты, чернявый,
помочь нам можешь?»
Сводный же брат им
в ответ: мол, тем же,
чем ноге помогает нога другая.
(Хамдир сказал:)
«Нога другая
чем же поможет?
Руке ли рука
потребна другая?»
Тут Эрп сказал им,
ехавший с ними, -
в седле подбоченясь,
гордый, сидел он;
«Беда, коль непутным
путь покажешь!»
Ему ответили:
осмелел, мол, ублюдок.
Железо ножен,
лезвия выхватив,
клинками сверкая
великанше на радость,
сами на треть
свою силу убавили, -
наземь свалился
их юный сродник.
Плащами взмахнули,
мечи — на чресла,
надели доспехи, -
богам подобны!
Из дорог далеких
нелегкую выбрали,
где сестрина сына
[3],
к западу от усадьбы,