– Ты никогда не замечал, как Аникина на нас смотрит?
– Нет, не замечал. А как?
– Ну, как будто она… ненавидит нас. Или презирает. Или… и то, и другое.
– Ненавидит? – переспросил Игорь с удивлением. – Да вроде нет. Я не заметил такого. А почему ты вдруг интересуешься?
– Ах, это сложно объяснить. Эта сутенерша, она ужасно похожа на Аникину. Как две капли воды. Но я точно видела, что это не она. У нее не было в глазах этого. Этой ненависти. Я прежде не понимала, что это. А сейчас – поняла! Да, Игорь, это ненависть.
– Ерунда, Лялечка. Ты просто домысливаешь. В нашем положении это совершенно нормально – домысливать, фантазировать, строить разные версии. Ты пытаешься выдавить из себя все, что можно. Но я никогда не видел, чтобы Наталья смотрела на меня с ненавистью.
– Это точно? – Елена судорожно вздохнула.
– Точнее не бывает. Милая, я побежал, а то шеф меня убьет. Созвонимся в четыре. – Он отключился.
Елена села в машину. От напряжения у нее разболелась голова. Она с привычной безнадежностью набрала Светкин номер. Глупо. Конечно, глупо, все равно что надеяться на волшебство. Сообщение о том, что абонент снова в сети, так и не пришло. Значит, ответ будет однозначным. «Абонент временно недоступен»…
Елена несколько раз повторила вызов и прослушала монотонный автоматический голос. Зачем она это делает? Каждый день, упрямо, по многу раз. Уже и Игорь ее за это ругает, мол, что напрасно себя травить? Если телефон заработает, мы об этом узнаем. А Елене все кажется – вдруг сеть подведет, сообщение запоздает или вовсе не придет. И она не позвонит Светке. А та – будет ждать. Будет надеяться на помощь, если она в беде. И Елена вновь и вновь терзает телефон. Ежедневно, точно по графику: утром, днем, вечером. И даже ночью…
Она опять вздохнула, положила мобильный на соседнее сиденье и повернула ключ в замке зажигания…
18
Наступила другая реальность. Та, в которой не было больше иступленного ожидания, запредельной, нестерпимой боли, ощущения стремительно ускользающего, упущенного времени. На смену всему этому пришло тоскливое оцепенение, похожее на долгий, тягостный сон.
Елена существовала на автомате: утром вставала, завтракала, перекидывалась с Игорем парой фраз, одевалась, ехала на работу. Там ей становилось немного легче: она погружалась в дела, общалась с людьми, решала множество проблем и на время отключалась от тоски, сжимающей сердце.
Вечером она возвращалась домой. Они с Игорем сидели в кухне за столом, ужинали, пили чай. Иногда смотрели телевизор. О Свете не говорили. Лишь иногда, изредка, короткими предложениями вроде: «Светка любит, когда картошку маслом поливают» или «Светкина чашка, смотри не разбей». По молчаливой договоренности употребляли только настоящее время. У обоих было ощущение, что дочь где-то рядом, незримо присутствует, наблюдает за ними, а значит, нельзя плакать и роптать, надо жить.
Так прошло две недели с момента Светкиного исчезновения. Степанов, вначале звонивший почти ежедневно, после случая с задержанием воронежских проституток пропал со связи. Елена предчувствовала, что будет именно так. Все доступные версии в полиции отработали, больше уцепиться было не за что. А на столе у полковника лежали сотни заявлений о пропаже, грабеже, изнасиловании и так далее. У кого-то украли деньги и документы, ушел из дому ребенок, кто-то боялся собственного мужа, пьяного и безбашенного, а кто-то, как Светлана Паршина, родного отца…
Елена, будучи реалистом, понимала это. Игорь же понять не мог, возмущался, негодовал. Как-то в отсутствие Елены сам позвонил Степанову. Кричал, упрекал в бездействии, потом умолял. Полковник терпеливо слушал бессвязный поток слов на другом конце трубки. Потом сдержанно извинился. Сказал, что поиски продолжаются, что надежда всегда есть и не надо отчаиваться. На этом разговор закончился.
Вечером Игорь все рассказал Елене. Она посмотрела на него с грустной снисходительностью.
– Неужели ты рассчитывал на что-то другое?
– Это безобразие! – кипятился Игорь. – Надо жаловаться на них! Я накатаю телегу прямо в министерство.
– Остынь, – все так же мягко и ласково проговорила Елена.
Она, как никто другой, знала судьбу жалоб в департамент и министерство. Знала, что все они отсылаются в конечном счете тем, на кого написаны, с указанием разобраться с жалобщиками и принять надлежащие меры. Она постаралась доходчиво объяснить это Игорю. Тот слушал и постепенно сникал.
– Но что же делать, Ляля? – В его голосе слышалась усталость и безнадежность. – Ведь надо же что-то делать?
Елена ничего не ответила.
В выходные они пошли в церковь. Батюшка Елену знал, она исправно ходила на исповедь, часто посещала службу, иногда вместе со Светкой, реже с мужем. Увидев ее опухшие, заплаканные глаза, он ласково поинтересовался:
– Случилось что? Отчего такой вид?
– Случилось, отец Матвей. Дочка пропала.
– Как – пропала? – ахнул священник.
– Вот так. Подружилась с одной… – Елена замялась, пытаясь подобрать слово, которое бы не осквернило ухо служителя церкви. – С одной мошенницей. Та ее пригласила с собой неведомо куда. Не дозвониться, не дописаться. След простыл.
Батюшка сокрушенно покачал головой.
– Вот несчастье какое. Не приведи Господь.
– Скажите, отец Матвей, за что нам это? – Елена всхлипнула и вытерла платочком набежавшие слезы. – За что? Разве мы грешники какие?
– Э, милая! Не надо роптать на Всевышнего. Он испытания дает не просто так, значит, нужно это.
– Кому нужно? – Елена посмотрела на него глазами, полными муки.
– Тебе, милая. Тебе и мужу твоему. – Батюшка поднял руку и перекрестил сначала ее, затем Игоря. – Ступайте домой да молитесь за дочь свою. Даст Бог, она жива-здорова, вернется к вам. Нет… – Он вздохнул и убежденно продолжил: – Нет, значит, Господу так угодно. Смиритесь.
– Как смириться, батюшка? – с горечью и тоской прошептала Елена. – Подскажите, как это сделать? Ведь единственная дочь…
– Живите как жили. Трудитесь. В церковь ходите. Славьте Всевышнего. Смирение само придет. Рано или поздно придет. Увидите. – Священник еще раз наложил крестное знамение и отошел к другим прихожанам.
Елена заказала за Свету Сорокоуст, поставила свечку за здравие. Долго стояла перед иконой Богоматери, ничего не говоря и не читая молитву. Просто стояла и смотрела в мудрые, всепонимающие глаза, погрузившись в полузабытье.
Когда она пришла в себя, Игоря рядом не было. Елена нашла его в церковном дворике. Он стоял у желтого клена, ссутулившийся, молчаливый, с потухшим взглядом.
– Пошли домой. – Елена взяла его под руку.
– Пошли. – Он послушно зашагал рядом.
Под ногами шелестела пожухшая листва. Елена вспомнила, что совсем недавно все вокруг тонуло в золоте, светило солнце, небо было ясным, подернутым белыми перистыми облачками. А сейчас это же небо, серое, свинцовое, угрюмо нависло над улицами, точно хотело раздавить их, превратить в бесконечную дождливую массу…
Вечером, после ужина, Елена зашла в Светкину комнату. Не зажигая свет, села на кушетку, обняла дочкину подушку и так сидела долго и молча, пока не пришел Игорь. Он, ничего не говоря, сел рядом.
– Надо убраться здесь, – тихо произнесла Елена.
Игорь взглянул на нее с недоумением.
– Зачем?
– Как зачем? Света вернется, а тут бардак. Пыль повсюду.
Лицо Игоря дернулось, точно от удара. Он хотел что-то ответить, но махнул рукой и вышел из комнаты. Елена продолжала сидеть, прижимая к груди подушку.
Вскоре Игорь вернулся с пылесосом. Молча размотал шнур, вставил вилку в розетку. Послышался монотонный гул. Елена смотрела, как Игорь пылесосит ковер, с остервенением вгрызаясь в него щеткой, и вспоминала слова священника: «Живите как жили. Трудитесь».
Она встала, пошла в ванную, налила полное ведро воды, насыпала туда порошка, прихватила тряпку. Тщательно протерла в Светкиной комнате все поверхности, тумбочку, стол, подоконники. Затем вымыла пол. После этого ей стало значительно легче. «Вот теперь все готово к ее приходу», – решила Елена. Она еще раз придирчиво оглядела комнату, аккуратно задернула шторы и, удовлетворенная, вышла, увлекая за собой Игоря.
19
Один за другим тянулись серые, угрюмые дни. Погода, в этом году дольше обычного радовавшая москвичей солнышком и теплом, вконец испортилась. Зарядили дожди. Утро тонуло в сумерках, было трудно проснуться, заставить себя вылезти из теплой постели, выйти на холодную, темную улицу под бесконечную и противную морось.
Елена бежала к машине, ежась на пронизывающем ветру, укрываясь зонтиком от ледяных капель, и в голове у нее вертелось: как там Светка? Мерзнет небось дуреха, из теплой одежды у нее лишь пара свитеров, да и ботинки уже слишком легкие для такого холода. И тут же горло сжимал спазм: что, если Светке больше никогда не будет холодно? Если ее нет в живых?
Она решила разобрать Светкины вещи – как всегда делала в межсезонье. Летние перестирывала, аккуратно складывала и убирала на дальнюю полку, а зимние, наоборот, доставала и развешивала на плечиках, так, чтобы они были в легком доступе.
Елена занялась этим в один из вечеров. Зашла в Светкину комнату, раскрыла большой трехстворчатый шкаф. При виде дочкиной одежды у нее закружилась голова. Из глаз сами собой хлынули слезы. Однако она взяла себя в руки, повторяя все ту же фразу, которая утешала и поддерживала ее после посещения батюшки: «Вдруг Света вернется, а у нее здесь бардак. И надеть нечего».
Елена трясущимися руками перебирала маечки, шортики, джинсы и юбочки – Светка особенно их любила, они ей шли. В соседней комнате Игорь смотрел какую-то передачу. Елена собрала вещи в охапку, прижала к груди и понесла в ванную. Там она тщательно отсортировала одежду по цветам, белое к белому, цветное к цветному, и загрузила в машинку первую партию.
Она стояла и смотрела, как крутится барабан. Перед глазами всплывали яркие картинки: вот Светка, совсем крошечная и голенькая, плавает в розовой ванночке. На шее у нее веселый желтый надувной круг с головой жирафа. Игорь держит ее под спинку, у него улыбка во все лицо, глаза счастливые. Сама Елена снимает их на телефон, параллельно делая мужу замечания: «Осторожно! Не урони! Вдруг захлебнется!»