Дальше Ульяна дочитать не смогла. Руки ее задрожали, в глазах стало двоиться. Евгения Золотова. Однофамилица? Но в детдоме не было воспитанницы с такой же фамилией. Ульяна судорожно полезла в папку. Отыскала подколотые вместе листы: это было ее личное дело. Год и месяц рождения, заключение врачей. История перевода из областного дома малютки. И, наконец, паспортные данные и адрес матери – Золотовой Е. Г. Листок, валявшийся под столом, явно выпал оттуда, из личного дела. Папка была архивной, в ней хранились документы на воспитанников, давно выпустившихся из детдома.
Ульяна стояла, точно пришибленная. Она привыкла давным-давно не вспоминать о матери. Более того, она считала матерью Арсению Борисовну, и ей было глубоко плевать на историю своего рождения. Однако тут что-то пробило ее. Воровато оглядываясь и прислушиваясь, Ульяна вытащила файл из общей папки, свернула и сунула к себе в сумку. Затем поспешно дотерла пыль, убрала ведро и тряпку в подсобку и побежала домой. Там она забралась на второй этаж, куда Арсения последнее время не поднималась и где раньше была Колькина спальня. Достала файл, аккуратно разложила на старой тахте все документы по листику. Сомнений не оставалось – ее мать звали Евгения Золотова, и жила она совсем рядом, в каких-то двадцати пяти километрах. Наверное, совсем молодая еще, судя по году рождения в паспорте. Должно быть, давно замужем, растит детишек. Ходит на работу, ее уважают и ценят, считают матерью семейства…
Ульяну вдруг накрыла волна ненависти и гнева. Она, словно это было вчера, вспомнила, как попала в детдом. Как ее травили и обижали. В ушах ее звучал крик: «Хромоножка! Стрекоза!» Что было бы с ней, если бы не Арсения? Возможно, она, не выдержав издевательств, свела бы счеты с жизнью, выпрыгнув из окна. Или ее забили бы до полусмерти старшие воспитанники – такое, к сожалению, случалось.
Ульяна не могла понять, что так взбудоражило ее. Возможно, найденные документы были лишь катализатором: ее психика давно была подкошена смертью любимого и заботами о душевнобольной. Возможно, долгое сидение в глуши, в старой деревянной избе, работа поломойки – все это вместо того, чтобы учиться в столице, в престижном вузе, – возможно, это было слишком тяжело для нее, но она не хотела себе в этом признаться.
Так или иначе, мир вокруг изменился. Ульяна неотступно, днями и ночами думала о матери. Ей казалось, что судьба несправедливо с ней обошлась. С самого момента рождения ей не повезло, в отличие от других. И не везет дальше. Почему же самый близкий человек, та, которая дала ей жизнь, не испытывает к ней любви и сочувствия? Почему хладнокровно отказалась от кровиночки, бросила ее в этом равнодушном, жестоком мире?
Ею овладело настойчивое желание увидеть мать. Оно крепло с каждым днем. Ей стало сниться ночью, как она едет в соседний город. Входит в подъезд, звонит в квартиру. Ей открывает женщина – красивая, сероглазая и светловолосая, похожая на нее как две капли воды. Но взгляд у женщины недобрый, колючий. Она смотрит на Ульяну, и губы ее кривятся в презрительной усмешке.
– Зачем пришла? Тебя тут никто не ждет.
Ульяна просыпалась в слезах. Прятала от Арсении опухшие глаза. У нее все валилось из рук – то каша пригорит, то чашка разобьется. Даже на работе заметили, что с ней творится что-то странное.
– Устала ты небось, с безумной-то сидеть днями и ночами, – сочувственно сказала директриса. – Может, тебе в отпуск? Съездить куда-нибудь на недельку, развеяться. А мы за Арсенией приглядим.
Это был знак. Ульяна поняла, что словами директрисы с ней говорит сама судьба. Она кивнула и вышла из кабинета, где состоялся разговор. Вечером того же дня она сообщила на работе, что едет на море. Ненадолго, всего на пять дней. Наготовила кучу еды, все перестирала и перегладила. Наутро села в рейсовый автобус и поехала в Курчатов.
Всю дорогу ее трясло от возбуждения. Она боялась, что Евгения Золотова давно съехала, не проживает по старому адресу, и найти ее будет непросто или вовсе невозможно. От волнения Ульяна не смогла позавтракать, и в автобусе ее стало мутить. Она едва дождалась, когда он остановится, и забежала в какую-то затрапезную кафешку тут же, на автовокзале.
Она пила отвратительный кофе, похожий на помои, смотрела в грязное, покрытое разводами стекло и представляла себе, что сейчас будет говорить Евгении. Ульяна не могла про себя называть ее матерью, только по имени и фамилии – Евгения Золотова. Очень скоро к ней подкатил какой-то подозрительный мужик без пары передних зубов и в несвежем костюме.
– Красотка, поедем погуляем?
Ульяна смерила его таким взглядом, что тот быстренько ретировался. Она не спеша допила кофе, съела пирожок с мясом и поспешила по адресу, взятому из архивных документов.
Дом оказался совсем старым, под снос: на стенах облупившаяся штукатурка, почерневшие и растрескавшиеся оконные рамы. На двери подъезда углем было крупно написано непечатное слово из трех букв. Успокоившаяся было Ульяна снова разволновалась. Наверняка большинство жильцов из дома давно уехали, и Евгения Золотова в их числе. Тем не менее она толкнула дверь. Та легко поддалась – никакого домофона в подъезде не было в помине. Ульяна поднялась по пыльным ступенькам на последний этаж. Долго стояла перед обшарпанной дверью, прежде чем нажать на кнопку. Потом сделала глубокий вдох и позвонила. За дверью было тихо. «Конечно, уехала», – обреченно решила Ульяна. Она позвонила еще пару раз с тем же результатом и, повернувшись, начала спускаться. В это время за ее спиной щелкнул замок. Ульяна вздрогнула и обернулась.
На пороге стояла невероятно худая женщина, закутанная в длинную вязаную шаль. Казалось, все лицо ее занимали одни глаза – огромные на фоне ввалившихся щек. Небрежно остриженные волосы неопределенного цвета, лиловые губы. Невозможно было определить, сколько ей лет, – то ли еще молодая, то ли совсем старуха.
– Это вы звонили? – тихим надтреснутым голосом проговорила женщина.
– Я. – Ульяна поднялась обратно и встала перед ней.
– Зачем?
– Мне… нужна Евгения Золотова. – Она заставляла себя говорить спокойно и твердо, однако пальцы ее похолодели.
На лице глазастой отразилось слабое удивление.
– Это я. Вы кто? Чего хотели?
– Я ваша дочь. Ульяна Золотова. – Сколько раз Ульяна репетировала эту фразу, повторяя ее на все лады. Холодно, надменно, укоризненно, презрительно, всяко. Но только не так, как это вышло у нее сейчас.
Голос предательски дрогнул и сорвался на полушепот. Женщина не отрывала от нее огромных, воспаленных глаз.
– Кто? Ульяна? Но я не знаю никакой Ульяны.
Она испуганно отступила на шаг, поплотней закуталась в шаль.
– Я ваша дочь. Вы отдали меня в дом малютки, здесь, в Курчатове. Потом меня перевели в областной детдом. Я видела свое личное дело. Там написано, что моя мать Евгения Геннадьевна Золотова, проживающая по этому адресу. – Ульяна чувствовала себя не в своей тарелке.
Она рассчитывала увидеть мать успешной и довольной, наслаждающейся жизнью, позабывшей о брошенном ребенке. Но перед ней стояла тяжело больная, умирающая женщина, по всем признакам совершенно одинокая и глубоко несчастная. Глазастая тихо вскрикнула и прижала тощие руки к груди.
– Господи! Так это ты. – Она слегка посторонилась, пропуская Ульяну в квартиру. – Заходи, что ты стоишь.
Ульяна вошла в узкий и темный коридор. Вокруг стоял крепкий запах лекарств. Женщина нашарила на стене выключатель. Загорелся тусклый свет. Она закрыла дверь и поманила Ульяну за собой в комнату.
У стены стояла разобранная тахта, на ней лежала подушка в несвежей наволочке и байковое одеяло болотного цвета без пододеяльника. Рядом на табуретке примостился железный чайник с узким и длинным носиком. Женщина, едва зашла, тут же без сил опустилась на тахту, жадно глотнула прямо из чайника.
– Ты прости, хвораю я. Мочи нет совсем. Садись вон, там стул есть.
Ульяна послушно опустилась на единственный стул, стоящий у окна.
– Вот ты какая. – Золотова глядела на нее пристально и жадно, точно боялась, что она исчезнет. – Красивая. Я тоже была красива в твои годы. Тебе сколько?
– Двадцать четыре.
– А мне восемнадцать было, когда я тебя родила. Отец твой погиб. Убили его. – Золотова пригладила жидкие волосы и снова хлебнула из чайника.
– У меня был отец? – удивилась Ульяна. Почему-то она была уверена, что мать зачала ее по случайности, от первого встречного.
– Конечно, был. Кеша его звали, Инокентий. Он был врач, хирург.
– Врач? – Ульяна недоверчиво смотрела на Золотову.
Неужели все не просто так, неужели произошла какая-то трагедия, из-за которой та вынуждена была бросить ее на произвол судьбы? Или тетка бессовестно врет, выгораживая себя?
– Врач, – спокойно повторила Золотова. – Мы работали вместе, в одной больнице. Я санитаркой была. Ты замужем? Семья есть?
– Нет семьи. Был парень, погиб. Угорел. Больше никого не было.
Золотова молча качала головой.
– Это ты в меня такая несчастливая. Я тоже Кешу любила, да потеряла. Учишься, работаешь?
– Работаю. Уборщицей в детдоме.
– Что ж так-то? И не пробовала поступить куда? Хоть в техникум?
– Я медицинское окончила. Потом в Москву поступала, в Первый мед.
– Не может быть! – Золотова всплеснула руками. – Не прошла?
– Прошла. Но учиться не стала.
– Почему же?
– Близкий человек заболел. Пришлось вернуться домой. Заботиться о ней.
– О ней? Это женщина? – Золотова слегка прищурилась.
– Да. Она меня вырастила. Она мне как мать.
– Так тебя, стало быть, удочерили?
– Нет. Я выросла в детдоме. Это воспитательница. Она заботилась обо мне, вылечила, выходила.
– Ну да, – пробормотала Золотова. – Ты же была больная. Что-то с ножками.
Она замолчала, опустив глаза. Молчала и Ульяна. Гнев ее на мать отчего-то совсем улетучился. Ей было невероятно жаль эту истощенную, чуть живую женщину, существующую в ужасной нищете и одиночестве.