[88]. О переменах в Китае Чарли мечтал еще с тех пор, как покинул Америку, и за десятилетие, минувшее после его возвращения на родину, это желание лишь усилилось. Весной 1894 года он познакомился с Сунь Ятсеном и провел несколько бессонных ночей в беседах с ним и их общим другом Лу. Чарли был поражен решимостью двадцатисемилетнего Сунь Ятсена, разговоры с ним наводили на глубокие размышления. В конце 1894 года, когда разразилась война с Японией и Китай потерпел ряд катастрофических поражений, Чарли окончательно разочаровался в маньчжурском правящем режиме и пришел к убеждению, что революция, о которой мечтал Сунь Ятсен, – это реальный способ спасти страну. С точки зрения Чарли, Сунь Ятсен был хорош всем: он получил западное образование, ему нравились западные порядки. Он был набожным христианином – по крайней мере, так казалось Чарли. (Сунь Ятсен изучил биографию нового знакомого и, естественно, сыграл на его религиозных настроениях.) И в критический момент Чарли написал своему другу, призывая его вернуться на родину и начать действовать. Чарли помогал финансировать Кантонское восстание, но мятеж провалился, Лу казнили, а Сунь Ятсен бежал. За его голову была назначена награда, однако Чарли без колебаний продолжил поддерживать изгнанника и на протяжении нескольких лет тайно отправлял ему деньги[89].
Чарли чрезвычайно рисковал. Если бы о его действиях стало известно, маньчжурское правительство начало бы его преследовать, а доктор Аллен, и без того неблагосклонно к нему относившийся, мог серьезно подпортить его репутацию в религиозном сообществе. Аллен ненавидел революции и связанное с ними насилие. В публиковавшемся на китайском языке журнале, который он редактировал, доктор Аллен не скупился на самые резкие выражения, осуждая Сунь Ятсена и называя его «гнусным преступником»[90]. Чарли тщательно скрывал свои политические убеждения. Никто даже не подозревал, что этот обходительный человек и состоятельный бизнесмен, оплот шанхайского общества, – тайный революционер. И мало кому приходило в голову, что внешне благоразумный и дружелюбный Чарли на самом деле страстная, импульсивная натура. Ему хватило нескольких коротких встреч с Сунь Ятсеном, чтобы посвятить себя реализации опасного замысла, который казался неосуществимым. Едва познакомившись с Сунь Ятсеном, Чарли проникся к своему новому другу такими чувствами, что писал ему: «Я не знаю среди китайцев человека более благородного, доброго и патриотичного, чем Вы»[91].
Когда революция увенчалась успехом, Чарли ничего не потребовал от республиканцев за свою помощь. Он не просил ни высоких постов, ни славы и даже не посетил Сунь Ятсена, когда тот в конце 1911 года приехал в Шанхай и пробыл в городе целую неделю. В ноябре сторонники республики взяли Шанхай, и тогда Чарли неожиданно открыл миссис Робертс свою тайну. Наутро после захвата города он бодрым шагом вошел в ее кабинет. Миссис Робертс радостно и возбужденно заговорила о минувшей ночи. Чарли просиял и заявил: «Вот теперь я могу рассказать вам все»[92]. Много лет спустя в интервью американскому радио миссис Робертс вспоминала: «Он поведал мне о своей давней дружбе с Сунь Ятсеном и о том, как помогал ему всем, чем только мог, особенно деньгами. “Впрочем, я ни разу не удосужился получить расписку на суммы, которые ему посылал”, – с усмешкой добавил он». Как отмечала миссис Робертс, Чарли часто смеялся и «его глаза всегда весело поблескивали». Он поинтересовался у миссис Робертс: «Наверное, вас удивляло, что мы живем так скромно и в таком месте?» Женщина ответила: «Я об этом почти не задумывалась, мне казалось, что вам с миссис Сун несвойственно стремление к показной роскоши, вдобавок мне известно о ваших щедрых пожертвованиях церкви. К тому же у вас немало расходов на образование ваших детей». «Все верно, – подтвердил Чарли, – но я экономил как только мог, чтобы помочь делу Сунь Ятсена, ибо считаю это наилучшим способом помочь моей стране». После этих слов он опять усмехнулся и завел разговор на другую тему – о том, как убедить его сестру приехать в Шанхай, чтобы оградить ее от потрясений революции.
Часть II. Сестры Сун и Сунь Ятсен (1912–1925)
Глава 3. Айлин: «на редкость смышленая» юная леди
В 1894 году, когда Айлин было пять лет, супруги Сун отдали девочку в школу Мактайра – закрытое методистское учебное заведение, основанное доктором Алленом и названное в честь епископа Мактайра. Чарли ничуть не смущал тот факт, что оба эти человека в прошлом относились к нему с неприязнью и даже пренебрежением. Во всем Шанхае это была лучшая школа для девочек, притом американская. Айлин сама попросила родителей устроить ее сюда. Она видела, что на воскресных службах в церкви ученицы этой школы занимают специально отведенные для них места. Даже в столь юном возрасте Айлин демонстрировала целеустремленность и желание обладать неким статусом, которые в дальнейшем и определили ее судьбу. Мать Айлин колебалась: девочка была еще слишком мала для закрытой школы. Однако Айлин настояла на своем, и родители записали ее на осенний семестр. Бабушка Айлин была категорически против. Китайцы считали, что с маленькими детьми расстаются только бедняки, если же обеспеченная семья отсылала ребенка из дома, это воспринималось как проявление исключительной жестокости. Но Чарли и его жена приучали детей к самостоятельности, а потому скрывали свои чувства.
Вскоре произошло еще одно событие, показавшее силу характера Айлин, которой суждено было стать одной из самых богатых женщин Китая. По случаю поступления в школу родители купили ей дорожный сундук. Айлин рассказывала своему биографу Эмили Хан, что целую неделю «пребывала в лихорадочном возбуждении из-за сборов, одежды и того самого кофра. Это был ее первый личный, собственный кофр – красивый, черный и блестящий». Когда же в кофр уложили новые вещи Айлин, «ее разочарованию не было предела… Кофр не заполнился до краев». Айлин «потребовала принести всю свою зимнюю одежду и заполнить оставшееся место»[93].
Пятилетнюю девочку волновал еще один вопрос: «дома устраивали чудесные чаепития – а будут ли такие же в школе?» Она успокоилась лишь после того, как мать собрала ей в корзинку лакомства, какие она сама пожелала: «одну упаковку ирисок Callard&Bowser’s и плитку горького шоколада».
Наконец Айлин отправилась в школу: одетая в жакетик из шотландки и зеленые брючки, с подпрыгивающим на макушке хвостиком, она шагала рядом с отцом. Но когда отец собрался уходить, девочка бросилась ему на шею, всхлипывая и умоляя остаться. Этот эпизод навсегда врезался в память Айлин, хотя она никому не говорила, как отец вырвался из ее объятий.
О школе у Айлин сохранились не самые теплые воспоминания. Девочка была младше всех, парты оказались слишком высокими, ножки Айлин не доставали до пола и за время уроков затекали. Позднее она признавалась, что «ужасно страдала по этой причине, но никто о ней не подумал и не устранил неудобство». Ей пришлось самостоятельно искать способ поддерживать кровообращение. Пожалуй, худшим ее воспоминанием были ночные страхи. Пока старшие ученицы делали уроки, она «лежала совсем одна в огромном дортуаре наверху и дрожала от ужаса». Утешением для Айлин служили звуки гимна «Пребудь со мной», который девочки пели, возвращаясь в спальню. Гимн возвещал маленькой Айлин, что ее одиночество закончилось. Под это пение девочка засыпала. С тех пор каждый раз, когда Айлин слышала эту мелодию, ее словно накрывала волна облегчения.
Школа закалила характер Айлин и приучила ее полагаться на религию. Она никогда не рассказывала родителям о своих невзгодах. Отец с матерью не поощряли нытье и жалобы. Поскольку Айлин училась в закрытой школе, ее детство прошло без родных и сверстников, которые могли бы стать ее товарищами по играм. Она выросла замкнутой и неласковой. За всю жизнь у нее появилось лишь несколько близких друзей – вот почему никто не защищал ее, когда она подвергалась критике со всех сторон.
Вторым ребенком четы Сун стала Цинлин. Она родилась 27 января 1893 года и была на три года младше Айлин. Эта нежная, «мечтательная и миловидная», «тихая и кроткая»[94] девочка была любимицей матери. Цинлин училась дома, а в школу Мактайра ее отправили, только когда ей исполнилось одиннадцать лет. Возможно, мать почувствовала, как тяжело было Айлин, и пожалела вторую дочь. Всегда погруженная в свои мысли, девочка всюду следовала за матерью. К различного рода привилегиям Цинлин относилась совсем иначе, нежели ее старшая сестра. Цинлин вспоминала: «В детстве моя мать, набожная христианка, брала меня по воскресеньям в церковь. Когда мы приходили, пастор и его помощники часто прогоняли со скамьи в первом ряду бедно одетых женщин, чтобы освободить место для нас!»[95] Такое поведение служителей церкви оттолкнуло Цинлин от миссионерства и стало одной из причин ее сближения с коммунистами. У застенчивой, но дружелюбной Цинлин было несколько настоящих подруг, связь с которыми она сохранила на долгие годы.
Младшая из сестер, Мэйлин, была типичным экстравертом. Она родилась 12 февраля 1898 года и была здоровой, пухленькой и бойкой девочкой. Зимой мать одевала ее в толстую стеганую курточку и брючки, и малышка топала, слегка переваливаясь, похожая на тыквочку, словно напрашивалась на забавные прозвища. Ее хлопковые башмачки с мыском в виде головы тигра были украшены яркими длинными усами и гривами, торчавшими ушами и жутко выпученными глазами. Волосы Мэйлин мать собирала в два хвостика, которые перевязывала красными шнурками и сворачивала петельками. Эта популярная детская прическа носила неблагозвучное название «норки краба», но Мэйлин даже не думала обижаться.