В школу Мактайра младшая из сестер Сун поступила в возрасте пяти лет, потому что хотела во всем подражать своей старшей сестре. Мэйлин пришлось штудировать трудные предметы, чтобы догнать других учениц. Своих преподавателей она уверяла, что не испытывает никаких сложностей или страхов. Однако кто-то из учителей увидел, как однажды Мэйлин проснулась посреди ночи, вся дрожа, вылезла из постели и встала рядом с кроватью, повторяя по памяти домашнее задание. Вскоре Мэйлин отправили из школы обратно домой, и она снова стала открытым и жизнерадостным ребенком[96].
Жизнь семьи Сун подчинялась строгой дисциплине и религиозному укладу. Никому не разрешалось «тешить дьявола» – играть в карты или танцевать, – ибо «Богу это не понравится». В доме ежедневно молились, семья часто бывала в церкви[97]. Маленькой Мэйлин семейные молитвенные собрания казались скучными, и она под разными предлогами норовила улизнуть из комнаты. Длинные проповеди в церкви внушали ей ужас. Цинлин подчинялась требованиям матери, хотя и сохраняла внутреннюю отчужденность, а старшая из сестер, Айлин, медленно, но верно превращалась в набожную христианку.
Судя по всему, строгость родителей нисколько не обижала детей. Скорее наоборот, такое отношение сформировало у всех шестерых детей глубокую привязанность друг к другу – глядя на родителей, дети обретали уверенность и спокойствие. Детей не баловали, как в большинстве богатых семей, но и не лишали развлечений. Госпожа Ни была неплохой пианисткой, и часто по вечерам вся семья слушала музыку, а Чарли пел песни, которые выучил в Америке. Когда дома бывала Айлин, отец с дочерью пели дуэтом. Детям позволяли бегать по полям и лазать по деревьям. Братья и сестры играли вместе. Всякое соперничество, возникавшее между детьми, сразу пресекалось. Дружеские, близкие отношения сохранились в семье Сун и после того, как дети выросли; эти родственные связи стали фундаментом знаменитой «династии Сун».
Супруги Сун твердо решили дать своим детям американское образование. Еще до того как Айлин минуло тринадцать, Чарли обратился к своему давнему товарищу по Университету Вандербильта Биллу Берку. Они договорились, что Берк отвезет девочку в США. Берк, добродушный ирландец внушительного роста, был родом из Мейкона в Джорджии. Этот город являлся центром южной методистской церкви, там же располагался женский Уэслианский колледж, который первым в мире начал присваивать ученые степени женщинам. Берк написал запрос президенту колледжа, полковнику Дюпону Герри, и тот охотно согласился принять Айлин. Когда Берк с семьей ненадолго отбыл на родину, он взял девочку с собой. В те годы Америка ужесточала иммиграционное законодательство, стремясь сократить количество граждан Китая, въезжавших в страну. Чтобы обойти это препятствие, Чарли купил для Айлин португальский паспорт – тогда это была весьма распространенная практика.
В солнечный майский день 1904 года четырнадцатилетняя Айлин стояла на шанхайской набережной. В руках она держала кофр, полный новой одежды, сшитой по западному образцу. Она ждала, когда баркас доставит ее и семью Берк на большое океанское судно «Корея» и они поплывут на другой край света. Айлин станет первой китаянкой, которая получит образование в Америке. На лице Айлин не было ни волнения, ни грусти от расставания с родными, ни страха перед путешествием в неизвестность. Провожавшему ее отцу она сухо сказала «до свидания» и не уронила ни слезинки, в отличие от их прощания много лет назад в школе Мактайра. Девочка-подросток сохраняла поразительное самообладание. И все же после отплытия она разрыдалась, спрятавшись в укромном уголке. Впоследствии Берк признавался, что это был первый и единственный раз, когда он видел, как Айлин дала волю чувствам.
Айлин привлекала внимание окружающих. Однажды после ужина на судне устроили танцевальный вечер. На палубе корабельный оркестр играл вальс. Когда Айлин вместе с супругами Берк проходила мимо музыкантов, один из офицеров команды подошел к ней и пригласил на танец. «Нет, благодарю вас, я не танцую», – покачала головой Айлин. Офицер попытался уговорить ее: «Значит, самое время научиться. Пойдемте, я научу вас». «Нет, мне не подобает танцевать», – строго сказала девушка. «Почему же?» – искренне удивился мужчина. «Потому что я христианка, а христиане не танцуют», – отрезала Айлин.
В Иокогаме семье Берк пришлось расстаться с Айлин. Миссис Берк умирала от брюшного тифа, которым заболела еще до начала путешествия, и вся семья сошла на берег, чтобы ухаживать за ней. Мистер Берк договорился с одной супружеской парой из числа пассажиров и попросил их присмотреть за Айлин. Девушка отправилась проведать своих опекунов, но никого не застала в каюте. Дверь была открыта, и она решила подождать. В это время она услышала, как в коридоре ее новая опекунша громко заявила: «Как же мне надоели эти грязные китаёзы… Надеюсь, теперь мы их долго не увидим». Айлин тут же встала и поспешила уйти. Позднее она говорила, что эти слова навсегда оставили глубокую рану в ее сердце. Душевную боль Айлин немного смягчило знакомство с миссионеркой Анной Ланиус. Эта американка средних лет постучалась к девушке в каюту, представилась и до завершения плавания везде сопровождала Айлин. (Среди пассажиров на борту парохода находился и Джек Лондон. Писатель возвращался на родину из Кореи. Автор «Зова предков» освещал в прессе русско-японскую войну и, очевидно, отправил домой сообщений больше, чем кто-либо из его коллег, американских военных корреспондентов.)
Тридцатого июня 1904 года пароход, на котором Айлин плыла в Америку, причалил к берегам Сан-Франциско. Однако здесь юную Айлин ждал удар судьбы посильнее оскорбительных слов. Офицеры иммиграционной службы отказались признать ее португальский паспорт и угрожали задержать ее. Разгневанная Айлин заявила: «Вы не имеете права отправлять меня под арест. Я пассажирка каютного класса, а не палубная!» Она хотела сказать, что с ней следует обращаться более уважительно, а не как с кули. Ей удалось избежать ареста, но она вынуждена была оставаться на борту «Кореи» в буквальном смысле как узница. Когда пароход покинул порт, Айлин перевели на другое судно, а затем на третье.
Так, кочуя с одного судна на другое, Айлин провела в неизвестности почти три недели. Мисс Ланиус не бросила юную китаянку и вместе с ней перебиралась с корабля на корабль, хотя дома ее ждал отец, лежавший при смерти. Наконец Айлин все-таки ступила на американскую землю – помогли связи в кругах методистов. Впоследствии Айлин с теплотой вспоминала мисс Ланиус, но была возмущена отношением чиновников. Остаток пути до Джорджии Айлин провела в угрюмом молчании. Она проехала на поезде через весь континент. Айлин сопровождал мистер Берк (его жена умерла в Японии). Берку не терпелось показать подопечной Америку. Он надеялся, что, слушая ее восторги, немного развеет свою скорбь. Однако его постигло горькое разочарование. Мистер Берк отмечал, что «с таким же успехом он мог бы попытаться развлечь беседой гипсовый манекен»[98].
Айлин не потрудилась вести себя вежливо с человеком, который устроил ее в американское учебное заведение и вдобавок только что потерял жену. Ее поведение демонстрировало, какой своенравной она была. Тягостные воспоминания о том, как ее встретила Америка, долго не давали Айлин покоя. Год спустя ее дядя Вэнь прибыл в Вашингтон в составе маньчжурской правительственной делегации, и Айлин упросила взять ее в Белый дом – специально чтобы объясниться с президентом Теодором Рузвельтом. Она напрямую выразила свое недовольство, а президент сказал, что сожалеет о случившемся.
Второго августа 1904 года Айлин приехала в Мейкон. Следующие пять лет она вела жизнь юной американки из достаточно обеспеченных слоев общества, представители которых имели возможность в самом начале XX века учиться в колледже. Однако на этом пути ей пришлось столкнуться с глубокими переживаниями. Несмотря на то что в Мейконе церкви разных религиозных конфессий соседствовали друг с другом, далеко не все жители города с восторгом восприняли появление первой студентки-китаянки. Газета «Мейкон телеграф» сочла своим долгом напомнить, что Айлин – христианка. «Это результат нашей миссионерской деятельности», – писала газета. Уэслианский колледж «подготовит ее к христианскому труду среди ее соотечественников в Китае». Мистер Герри, президент колледжа, объяснил, что «она не станет навязываться другим юным леди в компанию и им также не следует навязывать ей свое общество», и, словно выражая завуалированную просьбу, добавил: «У меня нет ни малейших сомнений в том, что мы будем вести себя доброжелательно и уважительно по отношению к ней».
Айлин, разумеется, заметила, что ее встретили не очень радушно. Даже когда окружающие были любезны с ней, в их поведении чувствовалась некоторая неестественность. В ответ Айлин замкнулась в себе – настолько, что в последующие годы, когда она приобрела известность и ее ровесников начали расспрашивать, какой она была, никто не мог рассказать каких-либо подробностей, связанных с ее жизнью в тот период. Вспоминали ее «самообладание», «сдержанность и чувство собственного достоинства», а также то, что она была «серьезной студенткой, скромной и необщительной». Этим воспоминания исчерпывались – если не считать ремарки, что она «так и не стала среди нас своей». Невысокая, неприметная, коренастая, она сторонилась сокурсников и предпочитала укромные уголки кампуса: там, среди огромных ясеней, буков и пышных кустов, она читала, занималась и размышляла. Айлин одевалась по американской моде и теперь вместо косички носила высокую прическу в стиле «помпадур». По воскресеньям она вместе с другими студентками приходила в методистскую церковь на Малберри-стрит. Айлин почти всегда молчала. За пять лет она не подружилась ни с одной из девушек – в отличие от своих сестер и отца, которые были очень близки со своими американскими друзьями и пронесли эту дружбу через всю жизнь.