прочили кресло премьер-министра Китайской Республики, Юань Шикай должен был занять пост избранного президента. А для Сунь Ятсена места не нашлось.
Сунь Ятсен объявил, что уходит из политики и планирует посвятить себя строительству общенациональной сети железных дорог. Столь благородные намерения обрадовали многих. Временный президент Юань Шикай пригласил Сунь Ятсена в Пекин. Этот город, название которого буквально переводится как «Северная столица», расположен на границе с пустыней Гоби. На город периодически налетали песчаные бури, а во время сильных ливней улицы превращались в грязные бурные потоки. Однако это не умаляло великолепия столицы. Грузы здесь перевозили на верблюдах, которые несли свою ношу, горделиво вышагивая длинными караванами. Расположение улиц напоминало шахматную доску, все основные магистрали сходились к Запретному городу – обширному дворцовому комплексу, обнесенному внушительными внешними стенами. Во дворце, согласно условиям отречения от престола, все еще жил Пу И, последний император Китая.
Незадолго до заката маньчжурской династии Пекин претерпел модернизацию, в ходе которой была старательно сохранена его старинная атмосфера. Некоторые улицы замостили, сделали освещенными и содержали в чистоте. Служба телефонной связи в городе была сравнительно новой и по ряду параметров превосходила шанхайскую. В то же время верблюды, лошади и живописные повозки, запряженные мулами, всё еще оставались обычным явлением, соседствуя с велосипедами и автомобилями.
В Пекине Сунь Ятсен произвел приятное впечатление на публику, представ перед слушателями с возгласом «Да здравствует великий президент Юань Шикай!». Тот радушно встретил Сунь Ятсена. Впрочем, проницательные наблюдатели наверняка заметили, что отношения между политиками далеки от дружеских: на самом деле они были готовы вцепиться друг другу в глотки. Зимой 1912 года на Юань Шикая было совершено покушение: группа заговорщиков бросила бомбу в его экипаж с верхнего этажа ресторана[137]. Юань Шикай считал, что террористы действовали по приказу Сунь Ятсена. Сунь Ятсен, в свою очередь, опасался мести оппонента. «Крестный отец» Чэнь обеспечивал усиленные меры безопасности. Кроме того, Сунь Ятсен везде появлялся только в сопровождении своего советника – австралийца Уильяма Дональда. Дональд подозревал, что расчет Сунь Ятсена был таков: потенциальный убийца «заметит иностранца Дональда и задумается о возможных международных осложнениях»[138].
Свой уход из политики Сунь Ятсен обставил с большой помпой. Он объяснил Юань Шикаю, что только просит дать ему полную свободу действий в сфере железнодорожного строительства. Суть просьбы заключалась в том, что именно китайское правительство должно было гарантировать выплату любых полученных Сунь Ятсеном иностранных кредитов, вдобавок он желал единолично распоряжаться этими огромными суммами[139]. Такие условия насторожили Юань Шикая. Казалось, что весь интерес Сунь Ятсена к строительству железных дорог ограничивается исключительно сбором средств. Он не проявлял никакого интереса к другим аспектам грандиозного проекта и даже не удосужился получить элементарные сведения об этом виде транспорта. Сунь Ятсен разглагольствовал о протяженности железных дорог, которые предстояло построить, однако цифры не были взяты из исследований или консультаций со специалистами. Уильям Дональд рассказал, каким образом, по-видимому, Сунь Ятсен подсчитал эту протяженность.
Однажды Дональд вошел в комнату и увидел, что Сунь Ятсен стоит перед большой картой Китая. В руке он держал кисть для письма и проводил черные линии через всю карту. «А, это вы», – произнес доктор Сунь, заметив австралийца, и поднял голову. Своими пухлыми щеками он напоминал херувима. «Помогите мне с этой картой железных дорог… Я предлагаю построить двести тысяч ли [100 тысяч километров] железнодорожных путей за десять лет, – провозгласил Сунь Ятсен. – Вот и размечаю их на карте. Видите толстые линии от столицы одной провинции до столицы другой? Так вот, это магистрали. А все остальные – боковые и другие менее важные соединительные ветки».
Время от времени Сунь Ятсен «брал комочек ваты, обмакивал его в воду, стирал неровную линию и проводил вместо нее прямую… Быстрым движением руки доктор прокладывал сто миль рельсов в одном месте, тысячу – в другом»[140].
Временный президент Юань Шикай был убежден, что строительство железных дорог – хитроумная уловка, придуманная Сунь Ятсеном с целью присвоения гигантских денежных сумм, чтобы нанять на эти средства армию и совершить рывок к власти. Юань Шикай отказал в предоставлении правительственных гарантий на любые привлеченные Сунь Ятсеном суммы и передал его железнодорожную компанию в ведение министерства транспорта, сделав Сунь Ятсена ответственным за строительство железных дорог[141].
Юань Шикай переиграл Сунь Ятсена, и 11 февраля 1913 года доктор Сунь уехал в Японию. Он потерпел неудачу, но на публике появлялся в прекрасном настроении, смеялся и вспоминал, как в прежние времена негласно посещал Японию. Сунь Ятсена приветствовали толпы поклонников и доброжелателей, его визит широко освещался в японской прессе, а сам он объяснял всем и каждому, что не преследует никаких политических целей – только собирает средства для строительства сети железных дорог в Китае. Он пробыл в Японии сорок дней, но денег так и не привез.
В Японию Сунь Ятсен отправился в сопровождении Чарли и Айлин. Чарли, все еще находившийся под его обаянием, преданно следовал за ним, забыв о бизнесе. Айлин продолжала выполнять обязанности помощницы Сунь Ятсена.
В марте 1913 года в Японию прибыла Мучжэнь вместе с дочерью Вань – вероятно, чтобы сообщить мужу о тяжелой болезни другой их дочери, Янь. (Через несколько месяцев, в июне того же года, Янь умерла.) Сунь Ятсен уделил жене всего полчаса, встретившись с ней в Осаке. Айлин вызвалась проводить Мучжэнь в Токио. Там их машина попала в аварию – врезалась в телеграфный столб. Пассажиры серьезно пострадали[142]. Друзья сразу же послали Сунь Ятсену телеграмму, информируя его о том, что Мучжэнь находится в критическом состоянии.
Чарли был крайне обеспокоен случившимся. Поскольку организация поездок лежала на нем, он немедленно обратился к Сунь Ятсену с вопросом: «Что будем делать с багажом?» Чарли полагал, что Сунь Ятсен пересядет на другой поезд и поспешит в Токио, к жене и дочери. Один человек из свиты Сунь Ятсена, японец, заметил, что в момент появления Чарли Сунь Ятсен весело болтал в компании друзей и знакомых. Когда прозвучал вопрос, улыбка застыла на губах Сунь Ятсена, и он «чрезвычайно холодно» ответил: «А какой смысл ехать в Токио, если мы не врачи?» Тут он, похоже, вспомнил, что учился на врача, и добавил: «И даже будь мы врачами, к тому времени, как мы приедем, наверняка окажется слишком поздно. И потом, у нас назначены встречи в Фукуоке». Даже японец с его самурайским складом характера был шокирован равнодушием Сунь Ятсена.
Сунь Ятсен так и не съездил в Токио – ни к жене с дочерью, ни к Айлин. Через несколько дней после автомобильной аварии пришло известие об убийстве Сун Цзяожэня, основателя и лидера Гоминьдана. Вечером 20 марта он с делегацией от своей партии должен был отправиться из Шанхая в Пекин, чтобы присутствовать на открытии парламента. На шанхайском железнодорожном вокзале в него стреляли, некоторое время спустя он умер в больнице.
Едва услышав об этом, Сунь Ятсен выступил с заявлением, что к убийству Сун Цзяожэня причастен Юань Шикай. И уже на следующий день помчался в Шанхай, чтобы начать войну, главной целью которой являлось низвержение Юань Шикая.
Наемного убийцу, бродягу по имени У, быстро нашли и схватили. Он сразу же сознался в содеянном, однако, будучи под арестом, внезапно умер. Споры о том, кто в действительности виновен в организации этого преступления, не утихают даже сейчас, по прошествии более сотни лет. Под подозрением и Юань Шикай, и Сунь Ятсен. У каждого из них имелись свои мотивы: для Юань Шикая угрозой была бы необходимость делиться властью с Сун Цзяожэнем, а Сунь Ятсен, утратив свою политическую роль, оказался бы совершенно не у дел. Сам Сун Цзяожэнь был уверен в непричастности Юань Шикая. Когда раненого политика привезли в больницу, он обратился с последними словами к «президенту Юаню», призывая руководителя республики не допустить, чтобы его смерть бросила тень на зарождавшийся в Китае парламентаризм[143]. А Сунь Ятсену, почетному главе своей партии, Сун Цзяожэнь напутствия не оставил.
Большинство других лидеров Гоминьдана не спешили обвинять Юань Шикая. Они требовали, чтобы Сунь Ятсен обосновал свое заявление о причастности президента к преступлению. Сунь Ятсен отвечал, что доказательств у него нет – только подозрения: Юань Шикай «наверняка отдал приказ об убийстве»[144], даже если подтвердить этот факт невозможно.
Хуан Син, фактически второй по значимости человек среди республиканцев, утверждал, что дело об убийстве следует разбирать в судебном порядке, так как в стране достаточно эффективная система правосудия. Он был против призывов Сунь Ятсена к войне, поскольку считал, что это погубит юную республику и успех отнюдь не гарантирован. Когда стреляли в Сун Цзяожэня, Хуан Син находился рядом и вполне мог стать жертвой, если бы убийца промахнулся. Из-за разногласий по вопросу войны между Хуан Сином и Сунь Ятсеном произошел раскол. В частной беседе Сунь Ятсен назвал Хуан Сина «змеей» и «мерзавцем»[145]. (Три года спустя, в 1916 году, Хуан Син умер.) Продолжая борьбу против Юань Шикая, Сунь Ятсен поднял ряд бунтов, пытаясь вынудить его сложить полномочия в свою пользу. Эта первая война, охватившая молодую республику, повлекла за собой череду кровопролитных внутренних конфликтов, растянувшихся на несколько десятилетий. Человеком, который сделал в этой войне первый выстрел, стал именно «отец Китайской Республики».