вершенно несчастная», и признавалась, что с нетерпением ждет, когда «вернется в Шанхай на следующей неделе, на “Императрице Японии”», Старшая сестра подробно расспрашивала Дженни о ее муже: «Чан Кайши известен крутым нравом. Неужели он никогда не бранит вас?.. Нет? В таком случае вы, безусловно, само терпение… Доктор Сунь Ятсен говорил, что Чан Кайши вскипает по любому, даже самому ничтожному поводу. Это правда?.. Расскажите о его первой жене… А что же вторая жена?.. Какая она?» Эти вопросы могут показаться бестактными. Но Дженни считали слишком юной и простодушной, а Айлин не отличалась деликатностью.
Прибывшего Чан Кайши усадили между сестрами. Благодаря званому ужину Старшая сестра получила нужные сведения о новом главнокомандующем. И что еще важнее, Мэйлин, кажется, увлеклась им. Чан Кайши обладал военной выправкой, выражение его узкого смуглого лица свидетельствовало о том, что он человек восприимчивый и внимательный. Младшая сестра была очарована беседой с ним, их разговор ничем не напоминал обычную болтовню в кругу ее знакомых из Шанхая. В конце ужина Мэйлин дала Чан Кайши свой шанхайский адрес[271].
Чан Кайши уловил интерес к себе со стороны Мэйлин – и возликовал. Его отношения с Дженни строились прежде всего на сексе, а не на глубоких чувствах, и он готов был бросить ее не раздумывая. Наконец ему представился шанс связать свое имя с именем Сунь Ятсена, не говоря уже о том, чтобы заключить «грандиозный альянс» с прекрасной и интеллигентной дамой, которой, с его точки зрения, Дженни и в подметки не годилась. Удача улыбнулась ему в благоприятный момент: он стоял на пороге осуществления своих политических замыслов. Чан Кайши намеревался предпринять военную кампанию против Пекинского правительства – Северный поход – и не сомневался, что победит и установит собственный режим. Присутствие рядом с ним такой женщины, как Мэйлин, придаст блеска будущему правителю Китая. Мэйлин наверняка поможет ему наладить связи с западными державами, ведь от сотрудничества с Советским Союзом Чан Кайши собирался отказаться.
Еще до отъезда Мэйлин в Шанхай Чан Кайши записал в своем дневнике, что уже скучает по ней[272]. Вскоре после того, как Мэйлин уехала, Чан Кайши отправил письмо, адресованное Айлин и Т. В. (с ним Чан Кайши тоже был знаком). В письме он выразил намерение жениться на Мэйлин. Т. В. высказался против предложения Чан Кайши, но Старшая сестра переубедила его[273]. Айлин решила, что новый лидер партии националистов определенно достоин внимания. Правда, от однозначного ответа она уклонилась.
Чан Кайши по-прежнему изображал сторонника русских и подавал всем противоречивые сигналы. Айлин не знала точно, каких политических взглядов он придерживается, но симпатий к коммунистам категорически не допускала. Старшую сестру и ее мужа никогда не считали приверженцами мятежного режима, который Сунь Ятсен, страстно желавший стать президентом, установил в Кантоне в противовес Пекину. Пекинское правительство было избрано демократическим путем и получило международное признание, поэтому супруги Кун сохраняли лояльность ему. Когда в 1921 году Сунь Ятсен объявил себя чрезвычайным президентом Китая, Младшая сестра гостила у него и его жены в Кантоне. Мэйлин хотела попасть на инаугурацию, однако Айлин и госпожа Сун отправили ей три срочных телеграммы, приказывая немедленно вернуться в Шанхай. Младший из братьев приехал в Кантон и, как писала Мэйлин Эмме, «буквально утащил меня домой»[274].
Кун Сянси всегда чувствовал себя в Кантоне как «рыба, которую вынули из воды»[275]. Поступавшие от Сунь Ятсена предложения о сотрудничестве он отклонял, объясняя, что ратует «за национальное единство». Кун Сянси оставался сторонником пекинского руководства. О маршале У Пэйфу он говорил: «В самом деле хороший человек. Он патриот и верен своим принципам»[276]. Президент Сюй Шичан дружил с супругами Кун, приглашал их на официальные приемы и даже советовался с Кун Сянси по ряду государственных вопросов[277]. Основную часть времени супруги Кун проводили в Пекине. Айлин после ужина в честь Чан Кайши не поехала в Шанхай, а вернулась в Пекин и устроила своих детей в местную американскую школу[278].
И вот теперь гоминьдановская армия могла нанести удар по Пекинскому правительству. Деловитой Старшей сестре пришлось смириться с этим фактом. Вместе с тем она хотела увидеть, как Чан Кайши поступит с пекинскими лидерами. Чан Кайши догадался, что уклончивый ответ Старшей сестры на его признание имеет политическую подоплеку[279]. Он отложил ухаживания за Мэйлин, выжидая, когда у него появится возможность продемонстрировать всем свое истинное лицо и способности.
А пока Чан Кайши возглавил успешный Северный поход против Пекина и занял несколько провинций. В ноябре 1926 года газета «Нью-Йорк таймс» посвятила Чан Кайши целую полосу под заголовком «Новый лидер владеет половиной Китая»[280]. Двадцать первого марта 1927 года армия Чан Кайши захватила Шанхай. В апреле он публично открестился от коммунистов и русских и огласил список лиц, объявленных в розыск. Первым значилось имя Михаила Бородина (Мао Цзэдун тоже был в этом списке). Бородин бежал в Советский Союз через пустыню Гоби. В какой-то момент, ночуя посреди пустыни, он понял, что ошибся, поверив Чан Кайши. Главнокомандующий армией Гоминьдана отдавал приказы о подавлении беспорядков, организованных коммунистами. Теперь всем стало очевидно, что своими подлинными врагами Чан Кайши считает именно коммунистов, а отнюдь не Пекинское правительство. Предприниматели Шанхая и жившие в нем иностранные граждане, с ужасом ожидавшие бесчинств толпы, облегченно вздохнули. Постепенно они прониклись расположением к Чан Кайши, высоко оценили его поступки и даже одобрили их. Только когда он продемонстрировал свою истинную политическую позицию, доказал свои права и вызвал восхищение у друзей Мэйлин, Чан Кайши возобновил ухаживания за Младшей сестрой.
В отличие от своих сестер, Мэйлин имела весьма смутные представления о политической борьбе в Китае. Все изменилось зимой 1926–1927 годов, перед тем как в апреле 1927 года Чан Кайши отрекся от коммунистов. Его армия заняла Ухань, стратегически важный город на реке Янцзы, и Кантонское правительство перебралось туда. В этой временной столице националистов находилась Красная сестра, их лидер, и Т. В., занимавший пост министра финансов. Мэйлин вместе с матерью и Старшей сестрой отправилась повидаться с родными и провела у них три месяца. Их глазам предстал «красный» город. На стенах повсюду были развешаны гигантские плакаты, изображавшие, например, как толпы китайцев вонзают штыки в жирных и уродливых иностранных капиталистов, а те падают на землю и истекают кровью. В городе то и дело вспыхивали забастовки, массовые митинги и демонстрации. Журналист Винсент Шин, очевидец событий и сторонник левых взглядов, отмечал, что все подобные выступления наряду с акциями студентов и членов профсоюзов являлись признаком «высокоорганизованного революционного движения в обществе, способного в любой момент захватить средства производства и провозгласить диктатуру пролетариата»[281]. «Бурлящая пена» состояла из многочисленных иностранных революционеров, заполонивших улицы, из делегатов от Европы, Америки и стран Азии, прибывших, чтобы вдохновиться Красным Уханем.
В Красном Ухане прошел наиболее активный и радикальный этап жизни Красной сестры. Цинлин одобряла бесчинства, которые творились в городе и его окрестностях. Однако Мэйлин, также как и ее мать и старшая сестра, испытала ужас от увиденного. Она вспоминала: «Каждую неделю проходили демонстрации, тысячи рабочих во главе с коммунистическим союзом выкрикивали лозунги – “долой” такого-то человека, традицию, нравственную норму или какую-нибудь империалистическую страну… Часами слышались оглушительные возгласы тысячной толпы, нараставшие по мере того, как очередной отряд маршировал мимо… В какофонии, которую производили горны, барабаны, гонги и медные тарелки, тонули все прочие звуки». «Повальные аресты, публичные порки, незаконные обыски и конфискации, самосуды и казни» были отвратительны Мэйлин. Она возмущалась: людей «мучили и убивали, потому что они осмеливались порицать коммунистов», их терроризировали «открытыми судебными процессами над землевладельцами, чиновниками и даже их близкими – например, матерями»[282].
Вдохновитель «красного террора» Бородин находился в Ухане. Мэйлин спросила у него, как он может оправдать эти события. Бородин, судя по всему, был увлечен Мэйлин. Слуга нашел листок из его бювара, на котором Бородин много раз написал «Мэйлин, милая. Милая Мэйлин»[283]. Стремясь очаровать ее и надеясь, что она уверует в коммунистические идеалы, Бородин максимально использовал свои способности мыслителя и оратора, выдавая в ее присутствии пространные монологи. Он шагал по гостиной Т. В. взад-вперед вальяжно или порывисто – в зависимости от того, каким тоном произносил свои доводы; время от времени он вскидывал вверх сжатый кулак и задерживал его в воздухе, словно знак пунктуации, а затем опускал кулак и ударял им по ладони левой руки в подкрепление своих слов. Однако на Младшую сестру это не произвело должного впечатления: «Всей моей натуре и чувствам, по сути дела, всему моему существу и моим убеждениям претили [sic] и внушали отвращение призывы господина Бородина»