Цинлин прибыла в Берлин в начале мая 1928 года. Это были «золотые двадцатые» – время бурных преобразований во всех сферах общественной жизни: в литературе, кино, театре, музыке, философии, архитектуре, дизайне и моде. Берлинцы были доброжелательными, и, как отметила Цинлин, хорошая жизнь в этом городе могла обходиться недорого. Цинлин сняла квартиру – со всеми удобствами, но отнюдь не роскошную. Каждый день приходила домработница, которая помогала справиться с делами по хозяйству. Цинлин обычно обедала в небольшом ресторанчике; комплексный обед из мяса с картофелем или риса с овощами стоил одну марку. Ужинала Цинлин дома. Под ненавязчивым надзором германских властей она вела жизнь частного лица[346].
Месяц спустя Чан Кайши сверг Пекинское правительство и установил в Нанкине свой режим. Это известие могло бы заметно огорчить Цинлин, однако оно почти не отразилось на ее комфортном и безмятежном существовании. Еще одним ударом для Красной сестры могло стать то, что мать, по-видимому, отреклась от нее. В письме, датированном июнем 1928 года, Цинлин обращалась к ней: «Дорогая матушка, я написала Вам столько писем, но так и не получила ответа. Это очередное “безответное”…»
Конверт с надписью «Для передачи через мадам Кун», с берлинскими и шанхайскими штемпелями на нем, вернулся из Шанхая нераспечатанным в июле того же года[347]. Госпожа Сун была чрезвычайно расстроена тем, что ее любимая дочь прониклась коммунистической идеологией и предпочла жизнь в изгнании. В этот период Айлин и Мэйлин сблизились как никогда прежде, и стержнем семьи стала Старшая сестра.
Цинлин сохраняла спокойствие и удовлетворенность обстоятельствами, несмотря на то что семья отвергла ее. Годы спустя она говорила, что никогда не чувствовала себя так хорошо, как в Берлине в то время; там ей жилось даже свободнее, чем в Шанхае[348].
Несомненно, присутствие Дэн Яньда обеспечивало ей душевное равновесие, радость и уверенность в себе. В Берлине они виделись каждый день, часами вели беседы, совершали длинные прогулки. Дэн Яньда учил Цинлин истории, экономике и философии, а также китайскому языку. Очарованная его интеллектом и личностью, она жадно усваивала знания.
Дэн Яньда и Цинлин, оба в возрасте немного за тридцать, оба пылкие и страстные, долго прожившие в отрыве от своих семей, вместе мечтали о будущем своей родины. Они обожали друг друга – налицо были все признаки расцветающей любви. Цинлин вдовствовала, Дэн Яньда был несчастен в браке по сговору, который он пытался расторгнуть. В письме к другу, отправленном из Берлина в конце 1928 года, Дэн Яньда писал, что, хотя жена ему небезразлична, он давно живет вдали от нее и до сих пор не развелся только из опасения, что в этом случае она покончит с собой. «Я глубоко убежден, что китаянки – и она в том числе – живут как в тюрьме и терпят муки, невыносимые для других. Мы должны освободить их и помочь им… Вот почему я против всех этих “современных мужчин”, бросающих своих жен ради женитьбы на “современных женщинах”. И вот почему я терпел годы безжизненности». После долгих терзаний он все-таки написал жене, что между ними все кончено. Она переживала, но совершать самоубийство не стала. Дэн Яньда и его бывшая жена сохранили дружеские отношения[349].
Отношение Дэн Яньда к жене было нетипичным для китайцев и в корне отличалось от поведения Сунь Ятсена. Неудивительно, что он покорил сердце Цинлин. Однако их любовь так и не расцвела: Цинлин (которую Дэн Яньда называл «символом китайской революции») должна была оставаться мадам Сунь. Это имя было для нее жизненно важным.
Слухи о том, что Цинлин и Дэн Яньда любовники, распространились очень быстро. И они решили держаться на расстоянии друг от друга. В декабре 1928 года Цинлин уехала из Берлина и не возвращалась туда до октября следующего года. Она вновь побывала в Москве, затем отправилась в Китай. Гигантский мавзолей Сунь Ятсена в Нанкине наконец достроили, и в июне 1929 года состоялась помпезная церемония переноса тела «отца китайской нации» в мавзолей. Незадолго до возвращения Цинлин в Берлин Дэн Яньда посетил Париж и Лондон. Он по-прежнему писал ей письма, в которых рассуждал о формировании «третьей партии». Цинлин отказалась войти в ее ряды, поскольку это не одобрила Москва, но и выступать против нее не стала.
В 1930 году Дэн Яньда тайно вернулся в Китай, чтобы создать «третью партию». Перед этим он заехал в Берлин – попрощаться с Цинлин. Он признался ей, что, возможно, они видятся в последний раз[350]. Несмотря на это, они чудесно провели время. Судя по всему, в кинотеатре они посмотрели фильм «Голубой ангел» – трагикомическую историю любви с Марлен Дитрих в главной роли, поющей свою коронную песню «Снова влюблена». Двадцать лет спустя Красная сестра попросила свою подругу Анну Ван купить ей пластинку с записью этой песни и объяснила, что она имеет для нее особый смысл[351].
Перенос тела Сунь Ятсена в мавзолей организовал Чан Кайши. Это был бенефис генералиссимуса, а участие Цинлин в церемонии оказалось лишь формальностью. Понимая, что ее имя просто используют, Красная сестра игнорировала многие мероприятия. Впрочем, ее отсутствие воспринималось безразлично. Пока Чан Кайши публично называл себя преемником Сунь Ятсена, Цинлин жила практически в заточении во французской концессии Шанхая.
Примирение с матерью, на которое она так надеялась, не состоялось. После двух лет разлуки Цинлин чувствовала себя еще более чужой. Теперь ее родные оказались у руля режима Чан Кайши. Муж Айлин, Кун Сянси, был министром промышленности и торговли, Т. В. – министром финансов. Госпожу Сун называли «тещей нации»[352]. (Когда в 1931 году госпожа Сун умерла, ее гроб накрыли флагом Гоминьдана, а похоронная процессия сопровождалась полномасштабным военным парадом.) Родные редко виделись с Цинлин. Полиция французской концессии, не спускавшая с нее глаз, зафиксировала лишь несколько визитов ее матери и сестер[353].
Напряженность в отношениях между Цинлин и Чан Кайши нарастала. В тот момент Советская Россия вторглась в Маньчжурию из-за спора о построенной русскими Китайско-Восточной железной дороге[354]. Пока националисты кипели возмущением, Цинлин открыто поддержала Москву и обвинила в конфликте правительство Чан Кайши. Первого августа 1929 года берлинское отделение Коминтерна опубликовало документ, в котором Цинлин крайне резко критиковала Чан Кайши: «Никогда еще предательская натура руководства контрреволюционного Гоминьдана не проявлялась настолько бесстыдно»; они «выродились в орудия империализма и попытались развязать войну с Россией»[355]. Ни одна китайская газета не решилась опубликовать этот документ, но его печатали в виде листовок и разбрасывали с крыш высотных зданий в центре Шанхая.
Возмущенный Чан Кайши ответил в несвойственной ему манере: он написал язвительный отклик. Чан Кайши стремился раз и навсегда порвать с Красной сестрой. Айлин посоветовала зятю проявить сдержанность – как по политическим, так и по личным мотивам. Чан Кайши послушал Старшую сестру и не отправил свое письмо.
Политические взгляды Красной сестры были известны всем. Открыто поддержав Советский Союз, она настроила общественность против себя. Цинлин ощущала эту отчужденность, она говорила подруге, что хотела бы жить там, где вообще нет китайцев[356]. Вся семья осудила Цинлин. Эмоциональный накал достиг своего пика, и в октябре она вернулась в Берлин.
На этот раз жизнь в Берлине потекла совсем по-другому. Рядом не было Дэн Яньда, который мог бы утешить и поддержать ее. О Цинлин заботились немецкие коммунисты: они прислали ей помощницу по хозяйству, организовывали ей встречи с известными людьми, в том числе с драматургом Бертольтом Брехтом. Но «золотые двадцатые» прошли. В Германии росла безработица, нищие стучались в двери Цинлин по шесть-семь раз в день, обычным явлением стали кражи. Безработные актеры шатались по улицам, музыканты и в снег и в дождь играли возле кафе, довольствуясь парой рейхспфеннигов. Цинлин, как и ее немецкие друзья, понимала, что нацисты набирают популярность, и в феврале 1931 года отметила в письме, что победа нацистов «неизбежна в ближайшем будущем». В такой атмосфере ее преданность коммунизму еще больше окрепла[357].
В апреле 1931 года она получила от родных телеграмму с известием о тяжелой болезни матери. Цинлин не поехала домой. Она так и не повидалась с матерью. В июле госпожа Сун умерла. Никто из сестер не написал Цинлин об этом – несомненно, их обидело то, что она не вернулась даже к умирающей матери. Муж Айлин прислал телеграмму, через несколько дней Т. В. телеграфировал: «Пожалуйста, возвращайся немедленно»[358]. Отсутствие Цинлин на публичной церемонии похорон госпожи Сун выглядело бы неприлично. Цинлин отправилась на родину вместе с работавшим под прикрытием коммунистом-китайцем. Первую остановку они сделали в Москве, где Цинлин задержалась на сутки и провела тайное совещание с советскими лидерами. Когда Цинлин пересекла границу Китая, ей оказали торжественный прием и предоставили поезд особого назначения. Один из чиновников, родственник Цинлин, прибыл на границу, чтобы сопровождать ее на юг страны. Он рассказал Цинлин о болезни и смерти ее матери. Осознав наконец, что приехала слишком поздно, она проплакала всю ночь. Увидев дом, где умерла мать, Цинлин разразилась безудержными рыданиями. Она плакала на протяжении всей церемонии похорон госпожи Сун.