— Кавагути-кун, у тебя есть выбор. Ты берешь синюю пилюлю — история заканчивается, ты просыпаешься в своей постели и веришь во все, во что хочешь верить. Ты берешь красную пилюлю — остаешься в Стране Чудес, и я показываю, как глубока кроличья нора. Помни: все, что я обещаю — только правда. Ничего больше.
И Кощей, и недзуми хихикали в процессе впаривания разноцветных таблеток. Я и сам с трудом держал серьезную физиономию. Кто говорил, что будет легко?
— Короче, вкратце. Ты претенциозный парень. Ты хочешь власти, силы и знаний. Желательно при этом, чтобы тебе это не стоило ни единого евроцента, копейки, агары или чем ты готов был бы расплачиваться.
— Константин, — неожиданно серьезно сказал Кавагути, — ты же в курсе, что я до текущего дня ни с кем об этом не разговаривал?
— Я провел с тобой не один день, — так же серьезно ответил я. — Ты изначально выдал запрос: увези меня подальше, я хочу отдохнуть. Просто погулять, повеселиться в свое удовольствие, поесть столько, сколько можно, а не сколько дадут. Так?
— Так.
— Я в жизни не поверю, что после отдыха, наевшись и приведя мысли в порядок, ты не хотел бы с новыми силами грызть дальше или гранит науки, или еще что-нибудь. Потому что ты не вписываешься в рамки своего обычного крысиного окружения. И хочешь для себя иной судьбы, а не бегать годами и веками в качестве одного из рядовых разведчиков.
Он молчал. Я угадал.
— Так вот. Я хочу сделать тебе подарок. Сейчас мы можем призвать Хамада Йоши. В любое удобное время он будет тренировать тебя, пока ты не будешь поднимать одной рукой эти пресловутые двести семьдесят кан или сколько захочешь. Или мы можем подарить тебе некий духовой инструмент, по легенде принадлежавший некоему крысолову, проживавшему в далеком городке с неблагозвучным названием Хамельн. Именно так эта деревня сейчас отмечена на карте.
Глаза недзуми стоили вот этой моей километровой речи.
— У меня есть возможность подумать?
— Мы пока выйдем. Когда будешь готов — просто найди нас в столовой.
— Спасибо, — он сел в кресло и залип в мыслях.
Мы с отцом медленно шли к двери, когда он окликнул нас.
— Я тут подумал, а потом еще подумал и решил, а почему бы и нет?
— Что именно нет?
— А можно и то и другое?
— И то и другое? — переспросили мы на всякий случай, подозревая еврейские корни у весьма некошерной крысы, одетой в хакама.
— Да, и еще пирожок, — добавил он.
Отец засмеялся. Веселился он долго.
— Я искренне уважаю твое желание получить всего и побольше. Ты не хочешь включить опцию «помощь друга»?
— Я хотел бы посоветоваться, только с кем, вы же не крысы? — резонно вопросил недзуми.
— Зато Хамада Йоши крыса, — ответил отец. Лицо Кавагути просветлело.
Недзуми лежал ниц перед великим мастером. Мы поклонились легендарному шиноби и тихо вышли за дверь. Им было о чем поговорить.
— Костян, а как ты думаешь, чем дело закончится?
— Мой хрустальный шар сегодня затуманен, — признался я. — Если я могу проследить логику недзуми и логику общества, в котором этот недзуми живет, то это совершенно не значит, что я могу смешать одно с другим и знать, что в этом стакане получится за коктейль.
В гостиной раздавался громкий японский мат. Мастер Хамада орал так, что тряслись дубовые шкафы. Иногда он топал ногой, и шкафы еще и нервно подпрыгивали.
— Кажись, советовать ему понравилось, — я был настроен флегматично.
— И вообще, я отказываюсь иметь дело с такими раздолбаями! Сколько можно! Начитаются легенд и давай чушь пороть! — разорялся призрак великого мастера на вполне понятном японском. — Достали, мать вашу! Где этот некромант, который меня призвал?!
— Я здесь, Хамада-сэнсэй, — Кощей Кощеевич зашел в гостиную.
— Значит, так, некромант-сан, — мастер слегка остыл. — Я попрошу вас вернуть меня на то место, из которого вы меня достали. В дальнейшем потрудитесь объяснить молодежи, что сказками нужно было наесться в детстве. Верить в сказочных кицунэ и дергать за хвост амурских тигров — сопоставимые проступки. В будущем аукнется и то и другое, причем неизвестно еще, что из этого молодой организм переживет с бо´льшим трудом.
— Я понял, Хамада-сэнсэй, — ответил Кощей нейтральным тоном. — Я благодарю вас за оказанную помощь. Позвольте вернуть вас во тьму небытия.
— Кощей Кощеевич, я, как видите, посоветовался со старым мудрым недзуми, — изменившимся голосом произнес Кавагути. Он был одновременно чем-то воодушевлен и расстроен настолько, что продолжил разговаривать на родном японском. — В общем, я хочу только музыкальный инструмент. И пирожок, если это возможно.
— Уж без пирожка ты в этом доме точно не останешься, — уверил его отец уже на русском. — Я знаю, что ты, Кавагути-кун, достаточно вежлив и точно ничем не мог оскорбить сэнсэя. Да, характер у него не подарок, конечно… но из-за чего он так разорался?
Недзуми горько улыбнулся.
— Он сказал, что в жизни не поднимал больше двух сотен килограммов за один раз, для этого у него были шиноби помладше. Вшестером возьмутся — и нормально, как-нибудь дотащат. А еще он сказал, что недзуми тупее себя не знал и с детства, чтобы осилить простенькие вещи вроде таблицы умножения, был вынужден сидеть за учебой вдвое, втрое дольше прочих. Если уж тот некромант, неленивый настолько, чтобы достать его кости, предлагает мне вещь, способную сразу дать мне власть… власть, которой ни у одного недзуми в мире еще не было — какого черта я вообще хватаюсь за старые неподтвержденные сказки, обросшие подробностью в силу устного народного творчества. Вот что он мне сказал.
— Хамада Йоши, воистину, был умнейшим из недзуми, — задумчиво произнес отец. — Потому что ни один дурак никогда не признается в том, что ему что-то тяжело давалось, не получалось или выходило с трудом. Только терминальный идиот будет уверен, что во всех неудачах виноваты обстоятельства или что всё должно само идти в руки. Ты тяжело и долго шел по пути получения знаний. Я уверен, что ты заслужил силу. Дорога только начинается. Возьми.
На его протянутой руке лежал футляр.
Хана-кун осторожно взял коробочку и открыл ее. На простенькой суконной салфетке удобно устроилась деревянная дудочка, судя по виду, пропитанная каким-то темным маслом.
— Вот я попал, — улыбнулся он. От прежней горечи не осталось и следа. — Я ведь не умею играть ни на одном музыкальном инструменте.
— Я только что сказал: легко не будет, — кивнул Кощей. — Ты умеешь учиться. Значит, и это осилишь. На Ютубе пока никого не забанили, в конце концов.
Дверь в гостиную распахнулась. На пороге стоял Акихико Изаму. Внешне он очень мало отличался от вечно растрепанного Кавагути: тоже вытянулся и набрал вес. Но если в крысюке масса была мышечной, то Изаму своим видом напоминал, почему хакама делаются безразмерными.
— Вы не поверите!!! — он задыхался от быстрого бега.
— И тебе здравствуй, Изаму-кун, — недзуми аккуратно закрывал футляр с дудочкой.
— Смотрите, что я нашел!!!
В руке он сжимал какую-то тоненькую книгу. Я прищурился.
— Ну, это не самая крутая литература в мире, давай начистоту, — протянул Кощей.
На истрепанной пожелтевшей обложке, расползшейся от времени, виднелись синие буквы. Они собирались в название «Классические русские матерные бранные формулы».
— Смотрите!!!
Он принял патетическую позу и выдал:
— Распро#@%нец х^$#в, зело разъ@#$ный до требухи п@#$додыры вселенской х@$#глот, яко вздрочённый фараонов уд, промудох@#$бл$%$%ская п2#$опро@#$ина, архиереева залупа, оной плешь, Иерихонская п@%#^ищи елдачина, блудо@#$ливый афедрон, @#$аный Приаповой дубиной стоеросовой, Вавилонския бл%@%ищи выб@%док, мудило вельми отх!$%ренный, п@#%%о@%@%#тельной п%@%ины п^#$^дорванец особливо ох@%@#елый, кляп вздыбленный #@#$ливище п$@%#@оторчащего х#@$щи аллилуя!!!
На ковер упала наковальня. Мы молча смотрели на нее. Сказать было нечего.
Глава 22
— Изаму-кун, — наконец раскрыл рот отец. — Ты в библиотеке ведь живешь?
— Как-то так получилось, — подтвердил Изаму.
— Нам туда заходить, или лучше не надо?
— Конечно, надо!!! — моментально воодушевился инугами. — Как же я еще покажу вау-эффекты от этой чудо-книжки?!
Мы поплелись в библиотеку.
Она выглядела так, будто в ней прошло нечто среднее между ковровым бомбометанием и итальянским семейным скандалом. Паркетный пол был пробит во многих местах, из пробоин торчали невесть откуда взявшиеся чугунные чушки. Наковальни всех размеров украшали доступное пространство. Я зачем-то поднял самую маленькую из них. Она уместилась в ладонь, и еще осталось место. Между стеллажами были навалены автомобильные покрышки. Перед до боли знакомым кожаным диванчиком лежал…
— Ну, это я Большой Петровский загиб попробовал из интереса, произнесу я это с первого раза или нет, — смущенно улыбнулся Изаму. Черный лакированный концертный рояль был разбит вдребезги. Разорванные струны торчали из-под того, что раньше было крышкой. Молоточки топорщились как дикобразьи иголки. Кавагути аккуратно потрогал белую клавишу. Рояль предсказуемо безмолвствовал.
— Так, — заинтересовался отец, которого происходящее вообще, кажется, мало смущало. — А ну-ка еще раз покажи. Выбери что-нибудь безобидное и короткое.
— Мать твою ети раз по девяти бабку в спину деда в плешь, а тебе, бл:«;№ину сыну, сунуть жеребячий в спину и потихоньку вынимать, чтоб мог ты понимать, как?;%ут твою мать… — процитировал Изаму по памяти. В гору с покрышками хлопнулось еще около пяти штук.
— Отлично, — Кощей Кощеевич потирал руки. — Во-первых, давайте присядем, и ты мне расскажешь, как это всё случилось. Во-вторых, прибраться бы…
Он, положив одну руку в карман джинсов, вторую впечатал в остаток пола. Призрачные гастарбайтеры, получив указания, начали как муравьи таскать из библиотеки лишнее.
— Так вот. Сначала я нашел словарь русского мата, — с готовностью начал вещать инугами. — В двенадцати томах. С ударениями. Потом я на той же полке решил посмотреть, нет ли чего-то менее… словарного, и обнаружил несколько сборников с загибами. Мне показалось, что если я уже знаю ударения, то должно интересно звучать. Начал с малых загибов, а дальше как в тумане.