С трех рук, ага. Мы посыпались в прихожую как горошины из вылущенного стручка.
— Мам, ну а что он? — оправдывалась Томоко.
— Однако, а руки у нашей Томоко-тян из нужного места растут, — прокомментировал я впервые увиденную истинную форму девушки.
Старший они громогласно заржал прямо у нас над головой, порядочно оглушив.
— Проходите, разувайтесь, здравствуйте, шутники. Гости у нас нечастое явление, особенно такие мелкие. Томо-тян, проводи по адресу.
Хана-кун, разложив между нами крупный лист бумаги, рисовал блок-схему. Мы внимательно следили за его руками. Выходило, что если заучить только это, то сдать социологию не представляло труда, поскольку на базовую информацию с легкостью вешались «прочие подробности».
Такими темпами мы осилим все предметы по две штуки в день, и если Хана-кун прав (в чем мы уже не сомневались), материал запомнится чуть ли не сам по себе. Мнемоника, десу. Спасение было близко.
В перерыве между подходом к социологии и человеческой психологии мы пили чай с каким-то крошечным печеньицем.
— Томоко-тян, а у вас такое огромное додзё — сколько человек там тренируется? — полюбопытствовал волк.
— Смотри, — они начала загибать пальцы. — У меня четверо сестер и трое братьев…
Мы дружно поперхнулись.
—…которые живут в этом доме. Я здесь старшая после папы и мамы. И папа гоняет всех, особо не жалея. То есть додзё должно вмещать минимум десять они. Еще бака-аники («придурочный старший брат», перевел я про себя). Он шляется по миру, пишет нам иногда. Сам говорит, не вернется, пока не победит какого-то рыжего и… зеленого.
— Рыжий и зеленый. Лепрекон, наверное?
— Да, точно ирландец, чемпион. И еще бака-анэсан…
Вроде бы это была старшая сестра? Я что-то уже не уверен.
— В общем, она в додзё не задержалась, ей тир подавай. Наемница, тоже по земному шарику постоянно болтается со своими пушками вместе. Папа сказал, что она в маму. Мама у меня как кузнец, только самка. Она как раз в любом оружии шарит, батя больше рукопашку уважает.
В этот момент в дверь раздался интеллигентный стук.
— Да-да, — откликнулась Томоко.
— Томо-тян, — в проеме показалась красотка-великанша, бывшая предметом разговора, — вам пирожков отгрузить? Сама помню, как учеба на мозг давит.
Я осознал, что передо мной мать, воспитавшая десятерых. После чего, не стесняясь, встал и отбил ей земной поклон.
— Танака-сан, — я должен был как-то оправдаться перед героиней, застывшей в соляной столб. — У моей бабушки, Марьи Моревны, много детей по старорусским меркам. Точнее, их семеро. Ей подарили внуков, но ни одна жена моего отца и ни одна из моих тетушек не родила больше одного ребенка. Я вижу в вас мать, которая, если оценивать жизнь с моей точки зрения, совершила настоящий подвиг.
Выпрямившись, я увидел проблеск в ее глазах.
— Мне говорили, что гайдзины уважают пирожки с яблоком. У нас очень хорошие яблоки аомори, мне их присылает сестра, живущая на севере острова. Тебе должны понравиться. Я сейчас принесу.
Пирожки были изумительными и с полпинка снимали негативное церебральное воздействие оперативного впихивания информации. Воздав еде должное, мы быстро справились с психологией, назначили встречу на завтра и разошлись.
С прошлого моего захода во внутренний мир прошло порядком времени, и я немного волновался, сжимая в руке монетку. Карачун ожидал меня. Когда я подошел к скошенному дому, он уже стоял, подпирая стену. И разговаривать не намеревался.
Когда я получил глефой по голове первый раз, я попенял себе: «Внимательнее, верхний блок нужно ставить быстрее». Лезвия мелькали перед глазами, и до этого момента я парировал всё, что на меня сыпалось.
Когда Карачун прописал мне по тыкве второй раз, я начал подозревать, что не в верхнем блоке дело.
Третье же получение удара по башке выдало систему. Скелетон целево показывал мое слабое место. И, с его точки зрения, в ситуации сражения до меня это дошло бы куда быстрее.
Я отскочил на пять метров и не выдержал:
— Карачун, ты намекаешь, что в этом сезоне дурак не Иван?
Скелет вместо ответа оттолкнулся от испещренной рытвинами земли, легко сократив расстояние между нами, и его замах не оставлял сомнений.
— Так что, мой дух слаб? Или я опираюсь не на те аргументы, которые тебе понравились бы?
— Да не дух твой слаб, долбоеб ты малолетний, — Карачун остановил клинок в половине ладони от моего лба, и его понесло. — Знаешь ты нихрена, а понтов — как будто в тебе сидит вершина эволюции и вниз смотрит с сочувствием. Слова-то какие. Семья. Друзья. Достоинство. Годами проторчал в усадьбе, как девка в тереме. На улицу вон вышел, а всего запала хватило только по проспекту погулять. Жизни не знаешь. А если не знаешь, как собрался добывать силу? Я должен тебе лекции читать, что ли? Людей узнавай! Мир не из окна наблюдай! Думаешь, если в самообслуживание научился, всё, больше ничем заниматься не надо? Жопа вон плоская как у библиотекарши! Когда тренировался не из-под палки последний раз? Когда добровольно информацию добывал не потому, что семья прикопает из-за несданного экзамена, и не потому, что от этого зависит выживание в ближайшие две недели?
Он сплюнул и исчез, даже не вставив большеберцовую кость на место.
Глава 11
Утро началось не с кофе, а с желания сдохнуть. Внутренний мир проецировал повреждения тела, и организм отказывался верить, что ударов на самом деле не было. Легкие ныли, а ребра можно было пересчитать, не трогая пальцами. И в таких условиях нужно было учиться. Что ж.
— Доброе утро, Константин-кун!
— Привет, Изаму-кун, — я уже успел обожраться обезболивающим и подлечиться за счет мертвой воды. — Слушай, у меня тут, извини за выражение, фрустрация в силу малого количества входящей информации.
— О, чувак, да ты по адресу, — хохотнул Изаму. — Тебе отсыпать или рекомендовать?
— Второе, наверное. Если я уже изучил исторические книги и какое-то количество манги, что б интересного взять почитать, чтобы побольше узнать о мире?
— Смотри, — волк наморщил нос. — Скоро начнется короткий курс йокайского ОБЖ. В его рамках обещают преподавать противодействие оммедо, и там еще есть дополнительный курс, полезный, поэтому нужно взять учебник и к нему в приложение…
На перерывах я пропадал в небольшом томике исторической сводки противодействия людей и йокаев. Оммедзи были со всех сторон интересными личностями. Самым главным их изобретением стали печати. По сути, печать — это воплощенное отсроченное заклинание; на лист бумаги или на клочок ткани заклинатель записывал формулу и мог по желанию дать ей время активации или активировать вручную в любую удобную секунду. Если оммедзи был трудолюбив и усидчив, то без особых усилий, проторчав с кисточкой целые выходные (или насколько хватит сил), он получал сумку, про запас набитую печатями на все случаи жизни.
Редкий пример работы на перспективу. Интересно, такая стратегия поведения преподается в учебных учреждениях, выпускающих оммедзи? Или они просто повторяют этот подвиг из поколения в поколение?
— Волчара-кун, а ты встречал живого оммедзи? Они как в книге, или это что-то вроде поп-культуры, торчащей из каждой манги и каждого романа?
Изаму посмотрел на меня с недоумением, прожевывая клочок рыбы, выуженный из бенто.
— Встречал. Они не попса, книгам можно верить. А почему волчара-то?
Настала моя очередь поднимать брови. Я вообще не понимал, о чем речь и что я сказал не то.
— Я понимаю, дружелюбие и вот это всё, но ты забыл про негласное правило школы. Так что вот тебе загадка. Оками, инугами, кома-ину.
— Хм… выбираю помощь друга.
Изаму наблюдал за танцем эмоций на моем лице, а потом громогласно заржал. Прожевал рыбу, запил ее чаем, а когда успокоился — пояснил:
— Собака. Точнее, пес.
Главное — чтобы этот небольшой демарш не вышел мне боком в будущем. Не должен, конечно, но с этими коренными японцами не поймешь, где они «читают воздух», додумывая смыслы, а где нормально по-человечески общаются.
Я достал смартфон, открыл поисковик, забил туда требуемое и вслух прочитал текст, который теперь мне был абсолютно понятен:
«Инугами — божественный пес, пес-дух, хранитель определенного места. Собакам поклоняются как стражам. Часто в храмах ставят статуи кома-ину как защиту от злых сил: это две собаки, сидящие друг напротив друга, у левой пасть закрыта, у правой — открыта».
Два в одном. Чем, ну вот чем я должен был это прочитать раньше, чтобы перевести криво буквально каждое второе слово?
— Ну, — Изаму встал и хлопнул меня по плечу, — лучше поздно, чем никогда. Я вышел из статуи, которую много-много лет назад принесли в небольшую городскую библиотеку. Место тихое, мирное. Может, поэтому я и родился пацифистом, обожающим книги и шелест страниц. За библиотекой по сей день смотрит милейшая старушка, воистину божий одуванчик. Она сделала так, что меня приняли в семью, и благословила меня познавать окружающий мир не только из книг. Сказала, что каждое живое существо — это отдельная история, достойная прочтения. Но где я, а где семья инугами. Ты не просто так не можешь нормально запомнить, какой йокай чем отличается. Я не самый обычный йокай-пес. С твоего позволения, пойду в клуб АСМР загляну, авось там меня почешут. Встретимся на уроке.
Мы попрощались, а я сел читать, что же такое мой товарищ. Выходило страшное.
Чтобы получить нового бога, который будет исполнять желания человека, люди шли на странные вещи. Собаку могли привязать к опорному столбу, положить перед ней немного еды и перерезать шею как раз в тот момент, когда она вот-вот умрет от голода. Или пса сжигали заживо, а оставшиеся кости клали в урну, и через десять лет молитв получали нового ками. Самый популярный метод — заставить нескольких собак драться друг с другом, последней оставшейся в живых дать в качестве еды немного рыбы, отрезать этой собаке голову и доесть оставшуюся рыбу. Получившийся ками был недобр и неустойчив, «прикреплялся» к человеку с шаткой психикой (как по мне, другие и не могли провести все ритуалы, будучи в стабильном состоянии) и исполнял его желания в меру своего понимания и паршивого характера. Считалось, что семьи, в которых были люди — хозяева инугами, процветали и становились богатыми. В других префектурах инугами ненавидели и были уверены, что такие дома нужно обходить стороной, поскольку они прокляты. В целом выходило, что самый страшный зве