Спустился, это оказалось самым лёгким в этом деле. А вот вскарабкаться на борт баржи, когда он метра на два возвышается над поверхностью, при том, что до самого борта ещё метр воды, в которую ой как не хочется попадать ногами, было уже не так легко.Но и это у него получилось: прыгнул, зацепился, и упираясь в борт ногами влез на палубу. Огляделся. Ничего особенного, давно не крашеное, плохое железо. Везде ржавчина. Рваный трос, песок в щелях, он даже заметил паутину в темном углу, видно хозяин посудины пауков не боялся. Может и лежит после укуса белого паучка.
«Да, кораблик-то не ухоженный». Он неспеша пошёл по палубе к лежащему на ней человеку. А сам ещё поглядывал на стёкла рубки, не мелькнёт ли за ними кто. Нет, никто не мелькал. Тарахтящий дизель и чёрный дым, клочьями долетающий до инженера, больше ничего его внимания не привлекало. Он подошёл к лежащему на палубе, теперь сомнений не было, человек был мёртв. Он пролежал тут весь день, а денёк-то был не из прохладных. Пятна солнечных ожогов покрывали все незакрытые материей части его тела. И пятна были странные, инженер таких ещё не видел. Они были бурые, а не алые, и на них не было водяных волдырей. Даже переворачивать труп Горохов не захотел, смерть была очевидна, пулевых отверстий и крови на одежде видно не было, а выяснять причину, у него, почему-то, не хотелось. Умер и умер. Он встал, но прежде, чем покинуть посудину, всё-таки решил проверить рубку: неужели это человек был тут один? Подошёл к ней. Заглянул вовнутрь. Ничего не разглядел. Стёкла сильно запылённые, но он обратил внимание на то, что сами стёкла очень неплохие, двойные, и уплотнители у них отличные. Он даже постучал пальцем по стеклу. Оно сидело крепко, не болталось, как в рубке у Жупана. Горохов подошёл к двери и дёрнул её на себя. Некрашеная, но крепкая, на хороших петлях и тоже с хорошим уплотнителем. Баржа старый хлам, а рубку, видно, держали в порядке. Это первое, что пришло ему на ум. Он заглянул в открывшийся проход и сразу увидал ноги лежащего на спине человека. И этот человек был разут: это у них стиль такой что ли?
Инженер аккуратно входит в рубку. Ну, с этим трупом вопросов нет. Этот бедолага раскроил голову, затылок, об острый угол распределительного шкафа. Неужели он упал, и так сильно ударился, когда баржа вылетела на берег? Мужчина был нестарый, и лицо у него было на удивление чистым, без намёка на проказу.
«Ну, на медикаменты он себе зарабатывал, но почему без обуви? И оружие? Где оно?» Горохов оглядывается. В углу рубки видит двухстволку, она стоит в специальном стеллаже. Патроны тут же.Он подходит, берёт оружие в руки, на нём толстый слой пыли. Двустволкой сто лет не пользовались, даже в руки её не брали. Он ничего не понимает. И вдруг чувствует, то, чего не чувствовал уже давно. Ему вдруг стало холодно. Не то, чтобы он замерзал, просто на контрасте с жарой, в которой он прибывал постоянно, прохлада, идущая снизу, из люка, который вёл под палубу, была как минимум непривычна. И это был явно не кондиционер. Кому это нужно охлаждать воздух в трюме, да ещё до двадцати градусов. Для кого? «Рефрижератор?»
Горохов настоял, чтобы на барже с оборудованием Баньковский привёз один не новый столитровый рефрижератор для производства льда. А тут то зачем такой холод? Что там перевозят? Он заглянул вниз. Там горел свет и оттуда продолжало тянуть холодом. Нужно, конечно, было убираться отсюда, но раз уж залез… Горохов по привычке взводит курки на обрезе и начинает спускаться вниз по трапу. Трап узкий, угол спуска большой, ступени от холода в конденсате, как бы не слететь вниз. Он, придерживаясь за поручень, всё-таки без происшествий спускается в трюм. Холодно. Теперь помимо тарахтящего дизеля, слышится ещё и урчание другого агрегата. Точно, это рефрижератор.
На двери, которая ведет в следующее помещение что-то белое. Он проводит по этому белому пальцами. Даже через перчатки чувствуется обжигающий холод. Инженер читал ещё в детстве про это, это замёрзший конденсат – изморозь. Ему становится ещё интереснее.
«Это что же они такое холодное возят, неужели лёд для Папы Дулина? Целыми баржами? - Звук работавшего компрессора доносится прямо из-за переборки. Он чувствует вибрацию через подошвы. Да…Морозилка за стеной. – И что же там? Ну, не
откроешь – не узнаешь».
Дверь закрыта на крепкий запор. Железный рычаг запора тоже в изморози. Дёргать его, честно говоря, не очень хочется, но раз уже пришёл… Рычаг с первого раза не поддался. И со второго тоже! Механизм запора примёрз, но теперь инженера было уже не остановить. Он, прилагая усилие, сдвигает рычаг вниз, но дверь едва-едва стронулась с места. Она тоже примёрзла к уплотнителю. Ему опять приходится прилагать усилия, чтобы открыть её. И только после этого, с тихим треском дверь отрывается от промёрзшей резины уплотнителя. И Горохова из чёрной темноты обдаёт холодом по-настоящему:
- Ух ты, настоящий мороз! – Он заглядывает внутрь. Но ничего не видит. Темень. Только мотор рефрижератора тарахтит.
Справа от двери выключатель. И выключатель-то не плохой, новый. Горохову в голову приходит одна мысль, которая поначалу ему не казалась очевидной. Оборудование и тут, в трюме, и в рубке, крепкое, надёжное, не старое, оно вовсе не соответствует внешнему виду баржи. Зачем хорошее и дорогое оборудование ставить на кривую посудину? Ответ только один: маскировка. Он поворачивает выключатель и там, за дверью, одна за другой загораются лампы вдоль всей длинны трюма. Инженер, не закрывая двери, входит в морозильную камеру. Тамбур от главного пространства трюма отделялся пластиковым, полупрозрачным пологом. Здесь инженер остановился. Ох и холод тут, он никогда не испытывал такого холода. Горохов бросает взгляд на свой термометр. Стрелка остановилась на нижней границе: плюс пятнадцать. Приборчик не рассчитан на температуры ниже этой. Но тут значительно холоднее, он оттягивает маску респиратора и выдыхает в морозный воздух. Удивительно, ему это не показалось, изо рта идёт пар. Всё это интересно, конечно, но нужно уже убираться отсюда. Выяснить что тут, и убираться. Горохов откидывает полупрозрачный полог, делает шаг и тут же останавливается. Прямо перед его лицом ноги. Черные, вернее темносиние, человеческий ступни ног с чёрными ногтями. А дальше…
Вдоль всего трюма стеллажи, четырёхъярусные стеллажи и ноги, ноги, ноги, торчащие с этих стеллажей. Да и руки со скрюченными пальцами тоже попадались. Он сделал пару шагов вперёд, чуть наклонился, чтобы рассмотреть тела на нижних ярусах. Старики. Но не все, молодая женщина с изуродованной головой, а ещё через пару шагов подросток. Горохов делает ещё пару шагов. Все тела сине-чёрные, покрыты белой пылью изморози, почти у всех на синих замерших лицах следы тяжёлой проказы. Он остановился. В принципе, всё было ясно, дальше идти не было смысла, у него и так, всё само собой сложилось в голове. Инженер уже знал, на что пойдут эти тела. Даже вопросы про цемент сами собой отпали. Ну, почти, кое-что, на этот счёт он ещё, конечно, выяснить хотел.
Инженер повернулся к двери и… Замер. За полупрозрачным пологом, прямо в двери, шевельнулась тень. Контур чего-то большого закрывал выход. Рефлекс. Обрез на уровень груди, большой палец привычно взводит курки: раз – лёгкий, почти не слышный щелчок, два. Указательный на спуске. Инженер замер. Только пар изо рта. А за пологом, что-то огромное. Большая тень, качнулась, шевельнулась. Что это там? И уже никаких сомнений не осталось, когда рука с огромной ладонью и тёмными пальцами стала отводить в сторону пластик полога. И высоченный человек, чуть пригнувшись, появляется в морозном воздухе рефрижератора. Плечи его очень широки, от них идёт пар. Горохов был высок ростом, но то, что протиснулось в трюм, было намного выше его. Голова этого человека просто выпадала из света ламп, так как была на их уровне, огромное тело занимало весь проход, а из одежды на нём были только штаны на резиновом поясе. Он был бос, как и все, кого видел Горохов на этой барже. А в руке пришедшего была кувалда. И смотрелась она в его кулаке так же естественно, как в кулаке Горохова смотрелся бы большой молоток.
«Рост два десять, вес… Двести? – Сразу прикинул инженер, держа пришедшего на прицеле. И ещё раз осмыслив увиденное он понял. – Таких людей не бывает. Это бот! Сто процентов бот! Интересно, из чего его кости и сухожилия? Ну, что встал, дядя, тебе чего?»
- Эй, уважаемый, а что тут у вас произошло? – Горохов попытался с ним заговорить, всё ещё не вид его лица, оно всё ещё не попадало в свет трюмных ламп, Но гигант ему не ответил.. Но он продолжал, надеясь завести разговор. – Я заметил там у вас на палубе погибшего. Зашёл спросить, не нужна ли помощь?
Вместо ответа громадина, толкнув головой лампу, двинулась на него. Бот только кувалдочку свою приподнял.
- Э, э, не надо, - Горохов сделал шаг назад. – Это фиговая затея, друг. – Он подумал о том, что боту нужно дать команду, чёткую команду и он остановится.
– Стой! – Рявкнул он. Делая ещё два шага назад и поскользнувшись при этом. - Иди чистить палубу!
Но бот не понимал, он толкнул ещё одну лампу своей головой, и уже заносил кувалду. В общем, всё было ясно. Горохов пятился между торчащих со стеллажей ног мертвецов, и думая о том, что будет совсем плохо, если кто-то появится у него за спиной. Он поскользнулся ещё раз, прекрасно понимая, что выхода у него нет, ему на этом льду ещё упасть не хватало. Он нажал на спуск.
Хлопок совсем не громкий получился в этом холодном кладбище, в морозном воздухе пороховой дым кажется синим. Тяжёлый, стальной жакан ударил громилу чуть левее центра груди, прямо в сердце. Он плюхнулся на рифлёный пол. Но не упал, сел на задницу выронив кувалду.Только теперь Горохов как следует разглядел его:
«А головка-то у него махонькая, шея шире головы, и ротик маленький, этим ротиком он должен жевать пол дня, чтобы такую тушу прокормить». Капля крови вытекла из раны. Очень, очень скудное кровотечение. И гигант не собирался умирать. Дырка в груди? Ну и что? Он поворачивает голову, находит глазами кувалду, берёт её и начинает вставать.