- Что значит «модифицировал»? – не понял Горохов.
- А то и значит, встретишь – не узнаешь. Он стал сильнее, вес набрал, изменил структуру своих костей и сухожилий, увеличил количество мышечных волокон, увеличил себе плотность органов, они стали плотнее, крепче. В общем, долго рассказывать, в итоге одной пулей ты его не возьмёшь.
- А вы, Людмила Васильевна, сразу об этом не могли сказать? – поинтересовался Горохов.
- Могла, - легко ответила она, - а зачем? Разве это что-то изменило бы? – она смотрела на него внимательно: изменило бы? Он ей не ответил, и Людмила продолжила: – Дело непростое, готовься как следует. С ним ездит обычно одна медсестра, ну, ты про неё уже всё знаешь. Так что желаю удачи. Деньги получишь сразу, как всё сделаешь. Не захочешь приходить за ними сам, присылай своего этого… партнёра Толика, отдам ему.
На этом разговор был закончен. Никаких шуточек, никаких фривольностей. Жёсткая, холодная, спокойная, Люсичка выбросила окурок и пошла к своему квадроциклу, не попрощавшись.
Глава 40
Два дня. Целых два дня или всего два дня. Всего. Мало, мало у него времени. У него ещё не сложился план в голове. Он какой-то там модифицированный. Что это значит? Он теперь крепкий, как бот? Тот бот, которого он встретил на вылетевшей на берег барже?
«Возьми оружие помощнее». Да, судя по всему, ему придётся взять кое-что из того, что хранилось в закопанном за палаткой ящике. В том оружии он был уверен. Но то оружие ближнего боя, а как к этому модифицированному доктору подойти? Раньше он собирался использовать винтовку с оптикой, но эта информация от Людмилы всё меняла. Дарги, дарги. Там в Губахе, комплекс, где «творил» доктор, охранялся даргами, через них его провёл Валера.
Теперь они же сидят на старой дороге. Двое? Их только двое? Куда ведёт та дорога? Скорее всего, тоже к биокомплексу, как и в Губахе. Если так, там тоже должны быть дарги? И сколько их там в этом случае? Вопросы, вопросы, вопросы. Вопросов было намного больше, чем времени, что у него оставалось.
- Женя, - он подходит к Дячину, - Толик спит, а мне нужно отъехать. Ты тут за старшего.
- Понял, – говорит буровой мастер. – А куда тебе ночью-то понадобилось ехать?
- Да вот эта дамочка, что приезжала, сказала, что видела какую-то тень. Говорит, по барханам прыгала, боюсь, как бы это не очередной прыгун был, а к нам водовоз должен приехать, не хочу, чтобы он ещё одного водилу покромсал. Поеду следы посмотрю.
- Может, мне с тобой? – предложил Дячин.
- Женя, ставь вышку, мне нужна вышка, мне нужна вода, а с прыгунами я постараюсь сам разобраться.
Уже по одному взгляду Самары было ясно, что она не в духе. Казачка сидела, складывала чистую одежду. Едва он переступил порог, она так на него взглянула, что ему всё стало ясно, и за тяжёлым взглядом сразу последовал вопрос:
- И чего это твоя шалава городская приезжала?
- Во-первых, она не моя, - сразу расставил точки над «и» Горохов, - во-вторых, она приехала из-за того, что мы демонтировали вышку.
- А какое ей дело до твоей вышки?
- Она давала нам деньги, она имеет право знать, почему мы сняли вышку, - и тут ему в голову приходит хорошая мысль, - кстати, именно на её деньги я купил тебе квадроцикл.
Самара уставилась на него, и по её лицу было видно, что она сосредоточенно размышляет над полученной информацией, её брови сдвинуты, она насторожена и ещё не решила, как реагировать на услышанное, и чтобы мысли казачки пошли по нужному руслу, инженер добавляет:
- Ты для меня дороже, чем её деньги.
Вот теперь всё было сказано правильно, как надо, лицо женщины сразу теряет воинственность, даже некоторое подобие улыбки появляется на нём: ну раз так, то ладно.
- Есть будешь? – спрашивает она, откладывая одежду.
- Буду, - говорит Горохов и скидывает пыльник с фуражкой и садится на войлок. – Поем и потом поеду.
- Куда? – Самара сразу насторожилась.
- За реку, – отвечает инженер спокойно.
- За реку, сейчас, ночью? – она, кажется, не верит ему, опять смотрит на него пристально, словно пытается разглядеть в его лице ложь.
Он заранее улыбается, зная, что будет дальше.
- Да, сейчас и за реку.
И, конечно же, она говорит то, чего он от неё и ожидал:
- Я с тобой.
Наверное, хочет поймать его на вранье, но он не ловится, а всё так же улыбаясь, соглашается:
- Я надеялся, что ты сама предложишь это. Не хотел тебя просить.
- Там сейчас, наверное, шершни охотятся, - говорит она уже не столь решительно.
А он тянется к своему пыльнику и достаёт из кармана флакон с некрасивой чёрной этикеткой, показывает ей:
- Ничего, у нас для них вот что есть.
Они уже через два часа были у реки, заматывали головы поверх респираторов, чтобы вытащить лодку из зарослей рогоза. Спрятав квадроцикл, спустились к воде и вытащили лодку. Они по мере возможности отряхнули лодку, уложили вещи. Самара села на нос, он оттолкнул лодку от берега. Луна, тишина, чёрная, страшная река. В рогозе шуршит предрассветный ветерок. До рассвета всего час.
Он дёргает стартер, выкручивает газ. О Господи! Мотор на высоких оборотах завывает так, что слышно, наверное, в Полазне. Ну что ж делать.
- Левее бери, - громко, чтобы перекричать работающий мотор, кричит Самара.
И он, слушаясь её как более опытную, направляет лодку на быстрину. Но западный берег весь в тени, свет луны туда не попадает, попробуй угадай, куда тебе нужно пристать так, чтобы нос лодки заскрипел по песку, а не въехал в стену рогоза, который засыплет тебя опасными спорами.
- Ещё левее, - кричит Самара с носа лодки.
Ей нужно стараться, через респиратор и платок её голос звучит очень глухо. Для наглядности ещё и рукой машет: туда, туда…
Они уже на середине реки, чёрная стена нужного им берега всё ближе, и казачка снова командует:
- Прибавь оборотов, а то уйдём вниз слишком.
Он снова делает так, как она просит. Мотор шумит так, что ему не по себе: ну какая тут, к чёрту, секретность!
И когда они уже миновали быстрину, Самара поворачивается к нему:
- Обороты сбавь, пусть течением нас несёт до нужного места.
Он почти отпускает газ, моторчик тарахтит тихо, так лучше, так спокойнее.
- Берег уже недалеко, - говорит казачка, не поворачиваюсь к нему.
«Ещё бы разглядеть его в такой черноте, - он совсем не видит берега, но она, привстав на колено, держится за края лодки, смотрит, не отрываясь, вперёд и, кажется, что-то там различает. – Дай Бог».
Огромный блик луны на воде, предрассветная дымка, от ветерка шелестит рогоз, скидывая в воду и воздух со своих жёстких стеблей красную пыль.
- Чуть прибавь, - она поворачивается к нему и вдруг встаёт на носу лодки во весь рост, и кричит так, что даже через платок слышится звон в её голосе. - Крути!
«Крутить? Что? Руль? Газ? В какую сторону?». Он не понимает.
- Газ!!! – орёт Самара что есть мочи.
Теперь ясно. Он крутит ручку газа до упора. Мотор взвыл. Винт выбросил из-под лодки бурун и чуть притопил корму, нос задрался, и Самара, не удержавшись, летит на дно лодки, прямо на коробку с коптером. Инженер слышит за спиной хороший такой всплеск, потом что-то тяжёлое падает в воду, и на Горохова обрушивается вода, ведро, а может, и больше мерзкой речной воды, а в борт и корму уходящей, но еще не набравшей хода лодки, звонко шлёпается волна, чуть переваливаясь через борт. Но мотор ревёт, лодка скользит по воде, а Самара, тоже мокрая, вскакивает со дна лодки, смотрит назад, положив руку Горохову на плечо, и говорит возбуждённо и зло:
- Бегемот, сволочь!
Инженеру это и так ясно. Он ведёт лодку вслепую, на чёрный берег, поэтому сбрасывает газ и говорит ей сухо:
- Вернись на нос, смотри, куда плывём.
Она, хлюпая водой под ногами, пролазит на нос и говорит:
- Держись левее, там нет рогоза.
Теперь он и сам видит, да, там чистый берег. Инженер кладёт руль вправо, и лодка послушно скользит туда, куда надо. Этот берег пологий, тут уже мелко, Горохов это знает, он поворачивается назад, не может не повернуться, но сзади ничего нет, чёрная ровная вода, длинный блик луны. Ничего. Если бы не вода в лодке, плескающаяся волной от борта к борту, и не липкая одежда, он бы и не подумал, что только что чуть не погиб.
- Берег, - говорит Самара, - так держи нос.
Но он теперь и сам его видит, лодка мягко заезжает на прибрежный песок. Мотор выключен. Они без лишних слов быстро выгружают всё из неё, а саму лодку затягивают на берег повыше. Надо уйти побыстрее от реки, хотя бы метров на двести. Ветер почти стих, там нужно будет раздеться и смыть с ебя амёб. Горохову нужно помыть спину, левое плечо и затылок, а вот Самара упала на дно лодки, она почти вся мокрая, а у них всего одна канистра воды. Он идёт первый, луна уже уходит, но инженер уже привык к недостатку света, да и за рекой уже покраснел восток.
Река осталась позади, они нашли место у камня, Самара, прислонив оружие к камню и скинув рюкзак, достала фонарь и быстро осветила грунт, пауков они не нашли, пыльцы тоже почти не было. Тогда казачка стала проворно раздеваться, Горохов ей помогал, она сняла с себя одежду, и инженер, взяв канистру, стал поливать ей на спину, на бока. Нужно было тщательно смыть с себя речную воду. Они это делали так ловко и так осмысленно, словно уже не раз смывали с красивого тела казачки едких амёб. А не смывать их было нельзя: как только высохнет одежда, начнётся зуд, который со временем станет реально досаждать, неочищенная кожа краснеет и воспаляется, а через день начинает шелушиться. А на жаре зуд и воспаление превращаются в серьёзное испытание, почти в пытку. Он поливал на неё воду тонкой струйкой, воду нужно было экономить. Знать бы такой расклад, он взял бы две канистры. Но у них была всего одна.
- Намочи одежду, - говорит инженер, - намочи и выжми.
- Воды мало, - отвечает казачка с сомнением.