— Что-то не пойму тебя, сотник! Вроде как испугался ты? Поверил болтовне татя!
— Знай, наместник, я не из пугливых! Но береженого и Бог бережет. И еще я тебе что скажу. Осмотрел я частокол и ворота града. У нас не хватит сил выдержать великий приступ... Сейчас посылай гонцов, делай еще, что надобно, и пойдем выбирать место, где спешно детинец городить.
— Ты с ума подался, сотник! Указывать мне, государеву наместнику! — Взбешенный, он рванулся к двери. Юрша встал перед ним.
— Стой! Опомнись! Ты прочел грамоту государеву? Так ежели голову свою жалеешь, исполняй, что сказал тебе.
Наместник быстро пришел в себя, сел на скамью:
— Сотник, стыд то будет, ежели взбудоражим людей попусту.
— Куда хуже будет, ежели окажемся у Кудеяра с петлей на вые. А будоражить людей не надо. Пошли гонцов, пусть без шума предупредят знатных, мастеровых, старост, к притчу сам сходи. Детинец начнут городить этой ночью мои стрельцы и твои вои. Горожан возьмем потом...
17
Без малого всю ночь провел Юрша в хлопотах. Вместе с наместником они выбрали возвышенное место близ Речных ворот для детинца. С лопатами, топорами, кирками вывели стрельцов и воев, свободных от охранной службы. Горожан пока не тревожили, хотя многие догадались, в чем дело, и по своему почину пришли помогать.
Не обошлось и без обиженных. У иных плетни сняли, у других огород потоптали. Старосты до хрипоты объясняли нужду, а шум нарастал. Пришлось Юрше речь держать:
— Горожане! Други! Работать надобно, а вы от споров голос теряете. Так послушайте меня. Первое, что хочу сказать, зачем нужен детинец. Придумали его прадеды наши, беспокойная у них жизнь была. Это крепость в граде. В лихую пору туда припасы несли, детей да женок отводили. Враг напал, оборону на стенах градских держат. Не сдюжили, отступали в детинец, там бьются до последнего. А чтоб при отходе больше потерь врагу нанести, между градскими стенами и детинцем завалы делали, кои малым числом защищали, пока остальные уходили. Другой раз перед врагом целые порядки изб зажигали! Врага так уматывали, что доберется он к детинцу, а ударить силы не хватает. На мировую идет! А тут, гладишь, свои подоспеют.
Споры вокруг притихли. Из слободы люди повалили. Юрша с недостроенного ряжа во весь голос говорил:
— Ваш новосильский детинец на этом месте поставим. Там вон, со стороны Зуши, обрыв и надежный частокол. Тут вот, по брегу оврага, между банями ряжи поставим, брег подроем, чтоб круче был. А за третью сторону детинца сойдет порядок слободских изб. Перед избами частокол поставим в ряд, отступя мало — второй ряд, между ними земли засыпем, каменьев — пушкой не пробьешь! Однако ж в таком деле урона не избежать — кое у кого огороды потопчем, плетни у иных снимем. Надобно то, други! Тут старосты есть. Они весь изъян запишут. Наместник за порчу платежи снизит. И на плетни лесу даст.
Юрша на секунду замолк, а из толпы уже голос не без ехидства:
— Дозволь, сотник, узнать: к чему спешка в ночи? Кто напал на нас?! Не слыхать!
— Ты вопрошать сюда выйди, чтоб все видели тебя... Нету? Сбежал? Плохо, что испугался. Отвечу все равно. Други! Когда враг нападет, поздно будет строить — биться надо! Место у вас хоть и лесное, но бойкое. Слухи разные ходят, вы их лучше меня знаете. Вот потому и спешка. Детинец надо возвесть, пока враг не пришел. Кто еще вопрошать хочет? Нету? За работу, други! Десятники, разводи людей. Костры зажигайте — виднее будет.
Потом показывал, где ямы рыть, как ряжи ставить, чтобы один десяток другому помогать мог... На рассвете только вернулся в дом, прилег, но уснуть не успел, сам наместник пожаловал:
— Гонцы наши вернулись. Поймали их неподалеку от города, пытали и отпустили. Тать, пытавший их, сказал, что других гонцов вернет без ушей и языка.
— Кудеяр?
— Будто б он.
— Сколько гонцов послал?
— Двоих. Двое и вернулись.
— Ехали дорогой?
— Да, у нас гон по Мценскому тракту.
— Я тоже двоих стрельцов послал, но велел лесами идти. Будем молить Бога, чтоб дошли.
Наместник перекрестился, потом, поиграв желваками, продолжал:
— И еще: на зорьке послал десяток подвод за бревнами на тот берег Зуши. Там встретили их ватажники, коней отобрали, возчиков отпустили.
— Значит, обложили.
— Обложили, и своих людей в городе имеют. Ты, Юрий Васильич, прости, что нашумел я вчерась.
— Чего уж там, я тоже не медовый. Как дальше будем, наместник?
— Велел собирать горожан на площадь. Старосты разобьют горожан на десятки, десятниками воев назначу, вооружаются пусть. На детинец пошлю.
— Верно. Туда народу побольше нужно. Прикажи воду завозить, землянки ставить, одну на пять-шесть семей. Разреши склады и амбары разбирать, бревна для частокола и на землянки...
В согласии договорились по всем делам. Юрша умылся холодной водой и пошел к частоколу смотреть, как стража стоит.
Перед самым полуднем из леса к воротам подъехала подвода, насмерть перепуганный купчик потребовал наместника.
Наместник подошел вместе с Юршей. Купчик сбивчиво рассказал, что вчера, когда он возвращался с ярмарки, его остановили ватажники, обобрали и держали до сих пор. Потом пришел сам Кудеяр. Велел идти в Новосиль и сказать его слово. Он, мол, кровопролития не хочет. Требует для разговора прислать двух-трех знатных горожан сегодня после обеда. И закончил:
— А я вот так перепугался, что ноги отказали. Засмеялся Кудеяр, подводу дал и наказал, чтоб на разговоры с собой скомороха захватили.
Купчика отпустили. Наместник спросил Юршу, что тот думает делать.
— Мыслю, надобно ехать мне.
— Кого возьмешь?
— Возьму троих — Сарацина, он, видать, ихний человек, рыжего, которого слуги самозванца называют князем Мосальским, и скомороха.
— И ни одного из своих? А как мы узнаем, что с тобой?
— Узнаете просто. Ежели к концу дня не вернусь, значит, все. Кончайте с самозванцем, готовьтесь к осаде.
Наместник возразил:
— Так не гоже, сотник. За Новосиль я в ответе. С тобой пойдет моя правая рука — Семен. Он хоть и молчун, а ума палата, и силенкой не обидел Господь.
— Нет, тут мое дело. Я навел на вас Кудеяра, мне и расхлебывать. Семена не надо, пусть на детинце силу расходует. А Кудеяра, чую, силой не возьмешь. И, опять же, на разговор с ворами иду, за такие дела головы снимают... Попробую миром уладить. Сколь велик можешь выкуп дать?
— У меня городских денег нет.
— Собирай. Ватажников вокруг много, не менее двух-трех тысяч серебряных копеек нужно.
— Что ты, сотник! Где такие деньги возьму?! Ярмарка худая была. Может, наберу с тысячу...
— Чего торгуешься? Мне торговаться придется. Ватажники возьмут град, больше потеряете.
Юрша велел седлать двух коней. Аким, узнав, что его не берут, возмутился:
— Юр Василич, как можно? Не на пир идешь. Смерть рядом пойдет. Воля твоя, но одного тебя не пущу!
Он не стал спорить.
Выехали для переговоров за полдень. Впереди Юрша в красном кафтане, рядом Харитон в дорогом княжеском одеянии. За ними пеши Сарацин и скоморох с балалайкой. Замыкал поезд Аким, тоже верхом. Юрша и Аким при оружии, вернули саблю и Харитону. Перед выходом из крепости показали скомороху самозванца и пояснили, в каком беспомощном он состоянии.
К этому времени ватажники уже открыто собирались группами на опушке леса, окружавшего город. Вои Новосиля в боевой готовности стояли у частокола, на детинце работали с горожанами только стрельцы. К орудиям на насыпях поднялись пушкари с дымящими фитилями.
Ватажники, завидев красные кафтаны, повыхватывали сабли. Но раздался чей-то грозный окрик, и сабли звякнули в ножнах. Навстречу выехал казак с пышными усами и бородой, поклонился слегка и пригласил ехать за ним. Вскоре оказались на поляне. Около большого свежесооруженного шалаша были расстелены попоны. Из него вышли двое, в одном из них Юрша сразу узнал Гурьяна, того самого, что был его спутником за Скопинской засекой. Первым заговорил Гурьян:
— Ба, знакомцы тут имеются! Вот где встретиться довелось! Был десятником, ныне сотник. Имя вот твое запамятствовал... — «Юрий Васильич», услужливо подсказал Неждан. — Да, да, вспомнил, Юрий. Други, намедни этот сотник мне жизнь спас, потому почет ему от меня. Скамеек у нас нет, садись, сотник, на попоны. Так это ты великого князя пленил? Сперва бирючей, потом...
— Да, то я. Одначе недосуг мне, Гурьян, — прервал его Юрша. — Дело важное, мне надобно самого Кудеяра.
— Выходит, я Кудеяр и есть.
Юрша некоторое время смотрел на Гурьяна с удивлением:
— Мне ведомо, что Кудеяр осторожный мужик. А ты к татарам угодил не от большого ума.
— Верно. И на старуху бывает проруха. А крестили меня действительно Гурьяном. Как видишь, тебе второй раз везет.
— Повезло или нет, поглядим. Со мной пятеро. Этих двух знаешь?
— Знаю, Неждан и Демьян. Неждан ловок, а влип. А тебя, Демьян, живым не думал увидеть... И старика десятника узнал, он с тобой тогда в деле был.
— Этот десятник — мой отец названый, Аким. А этот, что в княжеском наряде, — назывался князем Мосальским.
— Слышал. Правая рука опального великого князя рязанского. Здравствуй многие годы, князь.
— Так вот, атаман Кудеяр, не князь он вовсе, а сын монастырского воя Деридуба, имя его Харитон. Мы с ним вместе у его отца сабельному делу учились. А тот воинник Деридуб у самозванца воеводой именовался.
Этим словам больше всех удивился Сарацин, даже вскочил:
— Так что, князь Мосальский — воеводы сын?! То-то я смотрю...
Под тяжелым взглядом Гурьяна-Кудеяра Демьян сник. Однако атаман подбодрил его:
— Договаривай, что видел.
— На людях этот настоящим князем был. А вечерами, я заметил, он с воеводой Деридубом в лес уходил. Шептались там... С воеводой не по-княжески держался.
Кудеяр перевел суровый взгляд на Харитона:
— Наговаривают на тебя, князь? Аль запугали? Тут ты свободная птица, говори только правду.
— Сотник Юрий сказал правду, атаман. Меня крестили Харитоном.