— И все? Конец сказки?
— Нет, не конец. За что ты мучаешь меня, за что казнишь? Клянусь вечной загробной жизнью — я не виноват перед тобой ни в чем! Если ты боишься, что люди, злые люди поднимут мое имя против тебя, — убей меня!
— Убить тебя просто. Шевельну пальцем — и нет тебя. Но ты просишь легкой смерти. Ты хочешь обмануть меня, спасти своих друзей, моих недругов. Не выйдет. Я придумаю тебе такую казнь — расскажешь все! Мокруша, разводи малый костер на большой жаровне! Будем на малом огне сжигать вора, пока не заговорит!
Через минуту на листе железа разгорелся костер, Мокруша на дыбе поднял Юршу повыше, засучил исподники выше колен. Пододвинул жаровню под ноги. Все происходило в тишине, слышалось только, как Юрша шептал молитву да Иван нетерпеливо постукивал пальцами по подлокотнику кресла.В этот момент отворилась дверь, к ней бросился рысью Басманов и оттуда произнес:
— Государь, помилуй! Рвется боярич Афанасий.
Иван сердито поморщился:
— Узнай, чего ему?
Басманов вернулся тут же.
— Гонец от государыни.
— Ну!
— Заболел царевич Дмитрий. Государыня Анастасия плачет и просит тебя вернуться в Москву. Второго гонца Адашев пригнал.
— Этому что?
— Просит дозволения показать царевича фряжскому лекарю.
— Гони гонцов назад. Выезжаю.
Царь встал с кресла и задумчиво смотрел на разгорающийся костер. Юрша, стиснув зубы, стонал. Мокруша осмелился напомнить:
— Государь, дозволь кончить.
Иван машинально ответил, качнув головой:
— Кончай.
Мокруша, отодвинув жаровню, схватил уже приготовленную удавку — раздвоенную намыленную веревку с двумя рукоятками, мгновенно вскочил на пенек позади дыбы и накинул удавку на шею Юрши. В следующее мгновение все было бы кончено. Но Иван вышел из задумчивости:
— Подожди, он же ничего не сказал! Среди седмицы приеду. В подвал... Не корми, не пои, пусть ослабеет. Сухих дров приготовь, сжигать будем. — Повернулся и ушел. За ним Басманов и подьячий.
Вбежали помощники ката, Мокруша распорядился:
— Снимайте... Кладите на стол... На живот! Ванька, медвежьего сала! А ты воды согрей и руки ему растирай...
Иван шел по двору быстрым шагом, шуба распахнулась, морозный ветер освежал разгоряченное тело, крупные снежинки таяли на лице и застревали в бороде. На крыльце его с поклоном встретил Афанасий. Проходя, бросил ему:
— Давай вина... Готовь возок... Со мной поедешь.
Афанасий отстал немного, передал приказания дворецкому.
Царь пошел на свою половину. В первой горнице с поклоном его встретила Таисия, в голубой бархатной шубке с горностаевым воротником, с массивной золотой застежкой, подарок государя. На голове венец с жемчужными поднизями.
Иван подошел, положил руки ей на плечи. Жесткие морщины разгладились на его лице, глаза потеплели:
— Уезжаю от тебя, лада моя, — он смотрел на ее большие глаза с трепещущими ресницами. — Ты спросить хочешь?
— Да, государь. Я никогда не просила тебя, а сейчас осмелюсь.
— Я выполню все, что пожелаешь.
— Государь, ты знаешь — у меня был жених.
Тень побежала по его лицу.
— Да, знаю.
— Он в пытошной избе? — еле слышно спросила Таисия.— Кто сказал?
— Сама видела, государь. Повезли в санях. Потом сани вернулись пустыми.
— В открытых санях везли?
— Да, государь. Его наказываешь из-за меня?
— В чем твоя вина?
— Он не посмел бы поднять на меня глаза. Я сама... когда спас меня от волчицы... — Таисия смешалась и опустила голову.
Иван привлек ее к себе и заглянул в порозовевшее лицо, она увидела его добрую полуулыбку, с которой он всегда говорил с ней.— Чего ты хотела просить у меня? Я обещал выполнить.
— Государь, не наказывай его. Отпусти в монастырь.
— Откуда ты знаешь, что он хочет в монастырь постричься? Ты виделась с ним?
— Да, госу...
— Когда?
— Когда уезжал в Казань. В Собинке.
— А потом?
— Потом он... Он больше не приезжал. А потом я не видела его.
— И что он сказал тебе про монастырь?
— Сказал: если забуду его, он уйдет в монастырь. И еще будто ты обещал быть сватом.
Иван усмехнулся. Опять притянул ее к себе и, обняв, тихо спросил:
— Ты хочешь повидать его?
Таисия с испугом отстранилась:
— О нет, государь! Избави Бог!
— Почему?
— Я боюсь... Боюсь его глаз!
— А... — Иван отпустил ее плечи и, отойдя к двери, крикнул:— Афанасий!
Вошел Афанасий, за ним слуга с лоханью теплой воды и ширинкой через плечо, потом Басманов и дворецкий, они ожидали за дверью, когда царь кончит разговор с боярышней. Таисия, поклонившись, хотела уйти. Иван задержал ее:
— Подожди, при тебе скажу. Афанасий, прикажи Мокруше, пусть завтра утром отвезет сотника Юршу в московский... монастырь Богоявленский за Ветошным рядом. Пусть скажет игумену: вклад богатый пришлю после. В охрану трех стражников выдели и возок крытый. Понял?
— Понял, государь. Сейчас пошлю.
— Не посылай. Сам скажешь. - Иван кивнул Таисии и принялся мыть руки.
Боярышня поклонилась:
— Благодарствую, государь мой, — и вышла.
Тихий вечер опускался на село Тонинское. На дворцовом дворе крутились верховые стрельцы и стражники с зажженными факелами. Государь сел в крытый возок с Басмановым, Афанасий — в другой. Открыли ворота, стрельцы построились парами. Тут бы отъезжать, но Басманов высунулся из возка и сказал ближайшему стрельцу:
— Быстро из пытошной Мокрушу, государь кличет.
Стрелец с места в карьер. Мокруша прибежал в исподнем, на ходу застегивая шубу. Иван громко спросил задыхающегося палача:
— Афанасий сказал? В какой монастырь везти?
— В Богоявленский, что за Ветошным...
Басманов неожиданно с силой схватил его за воротник шубы и втащил в возок. Мокруша услыхал шепот царя:
— Повезешь не в монастырь, а ко мне в Беседы. Будешь ждать там. Понял?
— Понял, государь... Ждать в Бесе...
— Тихо! Знаешь только ты. Ступай... Трогай!
Задержку поезда никто не заметил.
Первая неделя Великого поста выдалась вьюжная. Выло, крутило с понедельника и днем и ночью. Обитатели хором на улицу нос не казали. Отец Михей для богослужения приходил во дворец. В слове пастыря особенно нуждался Прокофий. Он со дня на день чувствовал себя все хуже и хуже, временами терял сознание. Собирались соборовать, да без Афанасия не решались. А он как уехал с государем вечером на заговенье, так три дня о нем ни слуху ни духу. Гонца погнали, и он не вернулся. По деревне ходили слухи о сбившихся с дороги, замерзших.
Но к вечеру четвертого дня молодой боярич вернулся. Мария и Таисия встретили его в слезах, хотя и обрадовались несказанно. Без него сплошные беды: боярину Прокофию стало совсем худо; три дня тому девка Настька к деду отпросилась, ушла и сгинула. Пошли к ее деду на пасеку: деда нет, изба сгорела...
От умирающего отца Афанасий прошел в свою светелку с женой. Прикрыв дверь, сел на лавку и сказал:
— Беда, Маша, около нас ходит. Государь гневается. — И шепотом, пригнувшись к уху жены, продолжал: ~ Юрша Монастырский, Мокруша и стражники пропали. Государь их не в монастырь, а в свое село Беседы отправил. Ты смотри, никому об этом! А они от нас выехали, а в Беседы не приехали. Пять сотен стрельцов искали их по всем дорогам, и я с ними. А где в такую вьюгу следы сыщешь. С десяток воров поймали. Там же в лесу повесили их. Троих в Разбойный приказ отправили, один, правда, сбежал. Их сразу не кончили, сказали, будто знают, где зимой притоны разбойничьи. Пока пытали, пока стражников послали, в притонах никого не нашли, да и сами притоны углями обернулись. Говорят, к нашему Сургуну тоже посылали. И его изба сгорела. Тут еще Настька сбежала... Вишь, дела-то какие! А государь места себе не находит, гневается. Стрелецкому голове жезлом глаз выбил. Меня матерно облаял и выгнал. Потом с ним вроде как припадок случился. Заболел он. Знахарей, фряжских лекарей призвали, а ему все хуже и хуже. Говорят, при смерти. Царевичу Дмитрию будто бы крест целовать собираются.
Мария охала, пугалась, заплакала даже, потом спросила:
— А как царевич-то? Ведь он тоже болел.
— Царевичу ничего. Думаю, государыня Анастасия слукавила, от нас государя заполучить хотела. Слышал стороной, она на тебя грешит, про Таиску не догадывается.
Мария перекрестилась:
— Избави Бог от таких подозрений! Ой, хозяин, и у нас тоже беда!
— Да это ничего, может, к лучшему. Государь отца недолюбливал.
— Не про отца разговор. Мне девка одна призналась: Таиска понесла!
У Афанасия перехватило дыхание:
— О! Государевыми родичами будем?
— Да ты что, никак обрадовался?! Это же петля на нашу шею! Ты что, забыл о княжне Щенятевой?
— А чего с княжной-то? Ну, по молодости лет государь ездил к ней. А потом женился на Анастасии, а княжна с горя зачахла.
— И вовсе не так было. Княжна тоже понесла, а Иоанну тогда пятнадцати не было. Она на него надежду имела и шепнула ему о ребеночке. Он тут же на кровати вынул нож и вспорол ей брюхо, она умерла в муках. А потом князя со всей семьей угнал в Верею на жительство.
Эту ночь в опочивальне Афанасия долго не гас свет, гадали и рядили, что делать.
На следующий день умер боярин Прокофий. После его похорон во дворец зачастила из села бабка Рогулька. Потом стало известно, что боярышня тяжело заболела.
Среди поста Афанасия вызвали в Москву. Вернулся через седмицу. Тайно рассказал Марии, что целовал крест царевичу Дмитрию. Государь дюже плох. А среди бояр да князей раздор и смута. Многие против рода Захарьиных-Кошкиных. Владимира Старицкого, двоюродного брата государя, на престол прочат. Ежели Старицкие возьмут верх, из Тонинского, наверное, выгонят. Так что нужно собираться в Собинку, пока не поздно.
В эту зиму и весну Афанасию не везло. Началось с исчезновения сотника Монастырского. Потом оказалось, будто бортник дворцовый