Затушив костер, они повезли санки по своим свежим следам, продолжая шумом пугать серых разбойников. Вскоре перед ними оказалась заснеженная рубленая избушка.
В этой лесной избе, неизвестно кем построенной, Юрша и его спутники жили до весны. Неждан часто отлучался и возвращался с разной снедью. Кончился пост, теперь к столу каждый день была свежая дичь — Дергач хоть и с одним глазом, но мастерски владел луком.
Предсказание Мокруши не сбылось: Пасха пришла, а ноги у Юрши не заживали. Едва он вставал, как нежная кожица на подошвах тут же лопалась и кровоточила. Но он не падал духом, научился ловко ходить на коленях, а Мокруша сшил ему из шкурок мягкие наколенники. Юрша начал упражняться сабельным ударам сперва по сучьям, потом стал учить своих спутников; сам на коленях отбивался, а они нападали на него. Очень способным учеником оказался Мокруша, а самым злым — Смертушка: когда он бился с князем, бывший кат стоял рядом, готовый в любой момент прийти на помощь, так как немтырь быстро приходил в неистовство и рубил со страшным остервенением, свирепо рыкая: «Г-гы! Г-гы!» Однако все обычно кончалось благополучно: Юрша сильным ударом выбивал саблю из рук Смертушки, и тот, растирая кисть руки, отходил, продолжая хрипеть.
Как только появилась трава, Неждан с Дергачом пригнали четырех коней под седлами. Теперь у Юрши появилась новая забота — научиться забираться в седло без посторонней помощи. Скоро он и этот прием осилил: подтягиваясь на веревочных петлях, притороченных к седлу, довольно ловко оказывался на коне.
За неделю до Троицы, в этом году она была 21 мая, Неждан предложил двинуться в путь. На второй день они добрались до Оки. Здесь их ждала лодка. Ночью они переправились на другой берег, а там их встретила ватажка с лошадьми. Незамеченными они прошли недалеко от Михайлова ближнюю засечную черту и накануне Троицы вышли на Рановское болото.
Юрша увидел над обрывом знакомый огромный дуб и задумался, вспоминая события прошлого года, такие близкие и такие далекие. Неждан угадал его мысли:
— Узнал великана? Оттуда мы знакомство повели! Во как бывает, Юрий Васильич! За этот год ты и сотником был, и барином, и в монахи собирался, а стал беглецом. Недаром говорится — за жизнью сказка не угонится!
На болотах Юрий Васильевич с любопытством присматривался к жизни кудеяровцев. Здесь многие жили семьями в шалашах и землянках, покрытых толстым слоем торфа. Очаги зажигали и варили пищу по ночам и во время тумана, чтобы дым не привлекал внимания чужих людей. А с жителями соседних деревень общались свободно, ходили в гости друг к другу, умыкали невест и вели обмен — хлеб на рыбу: здесь, на болотах, по ручьям и колдобинам рыбы водилось в изобилии.
Число жителей на болотах постоянно менялось. Одни уходили ватажничать, другие шли за Дон в нагорные деревни на полевые работы, батрачить. Постоянно на охране оставался десяток парней. Как только появился на болоте князь, охрану увеличили до полусотни, хотя кто такой новый жилец, знали всего два-три человека.
Неждан побыл в лагере день-другой и пришел прощаться, сказав, что подается к Гурьяну. Старшим остался Филипп, косоглазый старик, который своими в разные стороны глядящими глазами, казалось, видел все. Главная его забота была знать, что творится вокруг. Он каждый вечер посылал по деревням своих гонцов, чтобы выведать у знакомцев, не появились ли где чужаки. Видать, он знал, кто такой Юрий, и считал своим долгом приходить утром справляться о здоровье и поведывать новости.
Для Юрия болото, как ни странно, оказалось очень полезным. Мокруша раскопал где-то синий торф и начал его прикладывать к обожженным ногам. Сразу почувствовалось облегчение, боль уменьшилась, кожица на ступнях окрепла, и стало возможным каждый день понемногу ходить без посторонней помощи.
Однажды Юрша увидел, как на сухой поляне Филипп обучал новых ватажников боевым приемам. Бестолково объяснял, до хрипоты ругался, а ребята втихомолку посмеивались над стариком. Тогда Юрша вызвался обучить новичков сабельному бою. Те встретили его настороженно — сам колченогий, на коленях ползает, а еще берется учить. Однако его ловкость и простота обучения сразу пришлись им по вкусу.
Смертушка перестал следить за Мокрушей и куда-то исчез. Теперь Лука наравне с другими мужиками ходил в лес за дровами, на Дон ловить рыбу и на охоту. Неждан умел держать язык за зубами — никто не знал, что Лука — бывший царский кат.
Юрий занимался не только с молодыми ватажниками. Скоро вся охранная полусотня стала учиться. Юрша охотно встречал всякого. Кроме сабельного боя, он начал учить стрельбе из лука. Староста Филипп часто приходил наблюдать за их занятиями. Как-то он отозвал Юршу в сторону и тихонько спросил:
— Юрий Васильевич, правда, что ты князь?
— А ты сомневаешься?
— Угадал! Ей-богу, сомневаюсь! Тут к нам боярин приезжал. Вот форсу было! На козе не подъедешь. А ты простой.
— А разве простым быть плохо?
— Не, неплохо. Да князю не подходит. Не ругаешь никого. Нужно, чтоб боялись тебя.
— А зачем бояться, деда Филипп? Они понимают, что я им добра хочу, и слушаются меня. В бою же это — главное.
— Может, и так... Одначе все ж...
Так Юрий и не рассеял Филипповы сомнения, а, наоборот, укрепил их. Однако вскоре ему пришлось всерьез защищать свою честь.
Однажды перед вечером на болото приехала ватага человек в двенадцать, и началась шумная гульба. Поили хмельной брагой и зеленым вином всех подряд. Вопреки запрету, жгли костры. Староста Филипп сперва пытался урезонить ватажников, но потом и его напоили допьяна. А утром, еще до света, поднялась тревога: от костра загорелся шалаш, потом торф вокруг. Еще не протрезвившиеся гуляки, мешая друг другу, принялись таскать воду и долго не могли потушить разбегающийся подземный огонь. В результате на месте шалаша образовалась влажная яма.
По такому случаю ватажники опять начали пирушку. Затем молодцы, обученные Юрием, начали хвастаться своим умением. Гульба окончилась всеобщей потасовкой. А вскоре пьяные выкрики начали приближаться к шалашу. Мокруша вышел и быстро вернулся:
— Юрий Васильевич, ватага идет сюда. Может, припугнуть?
— Чем ты их пугнешь? Спокойно! Лечи мои ноги.
Возле шалаша шум затих. Распахнулась шкура, прикрывающая вход, и показалась красная, опухшая физиономия. Пряди русых вьющихся волос прилипли к потному лбу. Насмешливыми глазами окинув шалаш, он спросил пропитым голосом:
— Это ты учитель колченогий? А почему ты к Кудеяру подался? — Не дождавшись ответа, продолжал: — Нас, вольных людей, пришел учить? Да? И меня станешь?
Юрша приподнялся и оказался на коленях:
— Ну, чего же стоишь? Раз пришел, садись... Меня Юрием звать, а тебя?
— Атаманом кличут. Так спрашиваю: меня тоже учить собираешься? Иль я тебя учить буду? — Атаман сел. В шалаш вошел староста.
Юрша ответил:
— Я никого насильно не учу, Атаман.— А я тебя хочу поучить, Колченогий.
— Чему ж ты меня учить собираешься?
— Хочу показать тебе, что жила у тебя тонка против меня. Хоть на саблях, хоть на кулаках.
Из-за широкой спины Атамана выглянул староста:
— Атаманушка, родненький! Пойдем отсюда. У Юрия ноги болят, ему нельзя.
— Отойди старик. Пусть он сам скажет, что боится со мной до болятки биться.
— Нет, Атаман, я тебе скажу другое. На кулаках я биться не умею. На саблях — готов хоть сейчас.
— Идет, — обрадовался Атаман. — На саблях и до первой руды.
— Нет. Кровь пустить просто, царапнешь, вот и кровь. Давай до пощады. Прижмешь меня, коль не запрошу пощады, убей. Так и с тобой. Понял?
Атаман выругался:
— ...Выходи!
Атаман вышел, Мокруша сердито зашептал:
— Что с тобой, Юрий Васильич?! Отступись. С больными ногами супротив такого буйвола!
— Обувай. Помягче шкурку подложи. Отступать нельзя, сам понимаешь, опозоришься навсегда. Тут в почете только сила и ловкость... Здоров он, это верно, но дни подряд пьет, и сейчас вино храбрит его. Он быстро выдохнется. А ты, ежели молитвы помнишь, молись преподобному Георгию Победоносцу, покровителю моему.
— Так ведь у него под рубахой кольчуга, а у тебя нет.
— Ничего. Пошли, захвати две сабли и куяк.
Юрий вышел из шалаша как на ходулях, неловко переставляя ноги. На лугу образовались уже два полукруга: с одной стороны новые ватажники, с другой — его ученики. Все при саблях, как перед боем. Атаман похаживал перед своими, помахивал саблей, срубая ветки, ругая на чем свет стоит всяких там гордецов.
Юрша встал против него:
— Атаман, у тебя под рубахой кольчуга, а у меня нет, смотри. Как желаешь, мне куяк одевать или ты кольчугу снимешь?
— Одевай, так тебя перетак!
Застегивая кожаный жилет с нашитыми металлическими бляшками, Мокруша шепнул:
— Скажи ему, чтоб не лаялся. Позор!
— Пусть. На лай тоже сила уходит. — Обратился к Атаману: — Мне трудно стоять, ноги болят. Дозволь две сабли взять, чтоб опереться другой раз.
— Вешай хоть третью себе... Надоело ждать, давай!
Мокруша подал две сабли, Юрша громко объявил:
— Ребята, знайте: бьемся — кто первый пощады запросит. Давай!
Атаман налетел медведем. Свистнула сабля. Такого сильного удара вряд ли кто-нибудь выдержал бы, но Юрша увернулся, почувствовав страшую боль в ногах. Но потом забыл про больные ноги. Атаман налетел вновь, еще и еще. Юрий увертывался, убегал. Противник свирепо ревел, всячески поносил его, обещал отрезать уши. Он быстро слабел. Этим и воспользовался Юрша. Отведя очередной удар, он не отбежал, как обычно, а, приблизившись почти вплотную, сделал выпад и уколол в правую руку Атамана, как раз там, где кончался короткий рукав кольчуги.
Впервые за весь бой Юрша громко крикнул:
— Беги! Убью!
И Атаман побежал, а Юрий, преследуя его что было сил, дважды стеганул саблей плашмя по широкой спине, зная по опыту, что кольчужные кольца порвут кожу не в одном месте. Все ж таки Атаман бегал лучше Юрши, отбежав, заорал: