— Па-пайдем отсюда, — пропел Фокей. — Во-он царевы вои коней поят...
Дальше увидели у переправы стражу, а там, где были избы и землянки, стояли лишь обгорелые деревья.
Они вернулись в овраг как раз вовремя — Неждан собирался идти их разыскивать. Встретил сердитым взглядом, кивнул в сторону. Юрша увидел там мужика в грязной разорванной рубахе, он сосредоточенно сосал сухарь. Неждан пояснил:
— Из местных, верстах в пяти отсюда на заимке жил.
Когда мужик справился с сухарем, Неждан подозвал его:
— Как вои напали, сказывай.
— Известно как. Подъехали трое. Один с седла ногой по морде. — У мужика были разбиты скула, глаз заплыл фиолетовым синяком. — Я им: «Не ватажник я, мужик». А они мне: «Все вы тут беглые». Потом они спешились, связали меня. Пошли в землянку. Сперва женка билась, кричала, меня звала. А я что... на земле связанный... Потом вывели ее, на руках дочка ревмя ревет. Землянку подпалили, сарай тоже. Нас впереди коней погнали... На поляне у дороги народа много собрали, видать, с других заимок. Мужиков отвели в сторону и принялись рубить. Вон поранил меня мечом вот... Я убег...
— А женка где?
— Всех женок в загоне держат. А ночами вои баб к себе в шалаши таскают.
— А что за бабы на берегу?
— Их по утрам на кол сажают.
— За что?
— Непослушные небось. Супротивничают. Моя-то смирная.
— А давно ты тут?
— Почитай, пятая ночь пойдет. Я по темноте у загона держусь, одного воя придушил надысь.
Неждан громко, чтобы все слышали, сказал:
— Мы тебе, мужик, верим. Эту ночь с нами будешь. Но, ежели задумаешь сбежать, убьем. Про нас никто не должен знать. Понял?
— Чего ж не понять? Где спать велишь?
Указав место мужику, Неждан вернулся и тихо сказал Юрше:
— Осмотрел тут кругом. По дорогам разъезды гоняют. Заутро пошлем наших предупредить, чтоб шума не наделали. Ночью пойду языка брать.
— Я с тобой иду.
— Юрий Васильич, трудно будет. Реку переплывать придется, на брюхе ползать...
— Хватит! Слыхал уже! Когда идем?
— Часок отдохнуть надо.
За языком пошли вчетвером. Неждан обул лапти, двум ватажникам приказал снять сапоги, а ноги обмотать тряпками. Юрша тоже снял сапоги. Неждан хмыкнул и достал из своего мешка пару новых лаптей, помог обуться.
— Не знал, что атаман лапти с собой носит, — усмехнулся Юрша.
— Незаменимая вещь, князь. Я в лапотках неслышно подкрадусь. А за день при нужде полета верст отмерю и ничего. А мне бегать много достается.
Ночь была темная, ветреная. Лес глухо шумел вокруг. Волна на реке билась белыми гребешками, видными даже в потемках. У переправы стражники жгли костер.
Шли долго вверх по реке сперва лесом, потом берегом. Там, где река делала крутую петлю, остановились, разделись, опояски с ножами оставили на голых телах, одежду закрепили на голове. Вода показалась удивительно теплой. Вязкую тину недолго месили ногами, а потом поплыли — с глубиной вода похолодела. У того берега пришлось долго плыть по течению вдоль неприступного обрывистого берега.
По лесу шли гуськом след в след, чем ближе подходили к загону, тем медленнее. Там и здесь десятки царевых воев спали у потухающих костров. На опушке и полянах кормились кони, коноводы лежали рядом. Любого из них ничего не стоило взять, но Неждан успел шепнуть: «Коновод ничего не знает».
Подползали к одному, к другому костру, воины спали кучно. Отползли. Неждан тихо — Юрше:
— Пойдем брать...
И вдруг совсем рядом прозвучал сонный голос:
— Ты чего, Васек?
Васек что-то пробурчал в ответ. Тот, который спрашивал, поднял голову, огляделся. Но ни вскочить, ни крикнуть он не успел. На него набросились втроем, оглоушили. Шорохи и глухие удары длились секунды, и вновь только шумел ветер да поскрипывали качающиеся сосны.
Полоненного взвалили на спину. Первые сто сажен пути вблизи костров шли долго: несколько шагов сделают, остановятся, прислушаются — нет ли погони. Потом пошли смелее. Ватажники, которые поочередно несли на спине пленного, тихонько поругивались:
— Ну и здоров битюг! Такого далеко не унесешь.
Сделали небольшой привал. Неждан занялся воем, тот скоро пришел в себя, дальше его повели. Ушли версты за две, остановились у ручейка, напились, развели костер. Вынули кляп изо рта пленного, дали попить. Неждан обратился к нему:
— Как звать?
— Авдеем.
— Кто привел вас? Кто голова?
— Воевода Нарышкин да полутысячник Бляхин.
— Бляхина Мироном звать? — спросил Юрша. — Из Разбойного он?
— Полутысяцкого Мироном вроде называли. А откуда он — не знаю. Мы из Тулы все.
— Много вас?
— Наших две сотни. Да с воеводой из Москвы много сотен пришло. Там, кажись, стражники из Разбойного есть.
— И что, все здесь, в лесу да в загоне?
— Не. Тульских тут в лесу мало, больше — на дорогах стоят. В загоне московская полусотня. Остальные по заимкам ходят, завтра вернутся.
— Смотрю, Авдей, ты все знаешь. Откуда?
— Я сотника гонец. Днями при воеводе нахожусь.
— Зачем воевода с войском сюда пожаловал?
— Кудеяра ловить. Привел нас сюда царский кат Мокруша.
— А, Мокруша! Как же он собирается Кудеяра поймать?
— Мокруша головой ручался, что Кудеяр сам придет, если его женку взять. А ватажники Кудеяра далеко, к татарам ушли.
Юрша не выдержал:
— Поймали жену Кудеяра?
— Не. Тут была, а куда делась — неизвестно. Вот и ищут ее повсюду.
— А баб на берегу за что казнят?
— Боярин сказал: пока не поймают Кудеяра, каждый день будут на кол сажать.
— А полоненных у вас много?
— С ребятишками да со стариками побольше сотни будет, да мрут они.
— Войско еще идет на подмогу к воеводе?
— Не. Сами уходить собираемся. Воевода избил Мокрушу, что Кудеяриху не поймали. Теперь его на ночь вяжут, боятся, как бы не сбежал.
Еще несколько вопросов задал Неждан и, вздохнув, сказал:
— Ну, не обессудь, Авдей. Многое мы от тебя узнали, но, сам понимаешь, не нужен ты нам теперь.
— Понимаю. Руки-то освободи, перекреститься чтоб. — Пока ватажник распутывал веревки, Авдей спросил: — Сами-то кто будете? От кого смерть принимаю?
— Вот он — Кудеяр, я товарищ его.
— Ой-ей-ей! Гибель воеводе и всем нашим!
— Ладно, молись! — Один из ватажников вынул нож.
Юрша остановил его:
— Подожди. Вижу, Авдей, ты смерти не боишься. Сделаешь для меня одно дело, Богу за тебя буду молиться.
— Еже в моих силах, почему не сделать. Только дозволь спросить: правда, что ты князь и государю нашему братом доводишься?
— Вроде бы так, — Юрша подошел к вою.
— Вон ты какой! — удивился Авдей. — Говори, все сделаю!
Неждан забеспокоился:
— Чего удумал, Юрий Васильевич?
— Сейчас услышишь, дорогой друг. Давайте присядем. А вы, ребятки, — обратился Юрша к ватажникам, — к костру ступайте отдохните. Расскажи, Авдей, как вы к нам сюда шли.
— Как? Вышли из Тулы, по Дону спускались. Потом переправились, на какие-то болота вышли.
— Рановские?
— Во, во, Рановские. Мокруша указал: там Кудеярово гнездо. Выжгли все. Торф там, огнем полыхал, дыму!
— А люди, что там были?
— Что люди... Каких побили, какие в огне остались. Баб... тех взяли, вои побаловались...
— И ты баловался? — не выдержал Неждан.
Авдей впервые ответил сердито:
— А я что? Аль не мужик?
— Так баб с собой и гнали? Иль отпустили?
— Отпускать воевода не велел, женки татей... Хоронить времени не дали... Потом пришли на реку... Дай Бог памяти...
— Ряса.
— Правильно, Ряса. Там тоже... Царев приказ — не щадить татей и всех ихных...
— Сколько побили? Сотню, больше?
— Никто не считал, может, и больше.
— Да! — Юрша помолчал какое-то время. — Спаси Бог тебя, Авдей, что не выгораживал себя. Теперь слушай. Я тебе сохраню жизнь, отпущу, ежели ты передашь мое слово воеводе Нарышкину. Придется запомнить, слово долгое. Сумеешь?
— Не раз приходилось. Говори.
— Воеводе Нарышкину слово от бывшего стрелецкого сотника Монастырского Юрия, ныне Кудеяра. Я, Кудеяр, готов по доброй воле сдаться в твои руки. Для того сегодня до полудня прибуду с десятком дружинников на луг перед загоном. Поручительством мне будет твое высокое слово в том, что из загона будут отпущены все полоняне, а новых брать не будешь; что не будет задержана моя дружина, что войско прекратит разорять и убивать поселян и немедленно отойдете к Туле. Предлагаю принять эти условия до полудня. Вечером подойдут мои ватаги и будет поздно. Если ты эти условия выполнишь, тебя кудеяровцы преследовать не станут — такова моя воля. Считаю, что ты принял мои условия и даешь свое крепкое слово, если утром не будет очередной казни, а казненных снимешь с кольев, всех полонян отпустишь из загона на берег Польного, а твои войска к полудню будут построены для похода. И последнее: твоя стража не должна нас искать. Утром приедем открыто, с сопелками. Через переправу пропустят меня с малой дружиной. Сдамся твоим людям на лугу перед загоном, потому один из них должен знать меня в лицо.
Пока Юрша говорил, пока повторял Авдей, Неждан дергался и порывался остановить его. Потом махнул рукой и ушел. Но вскоре Юрша позвал его:
— Вот Авдей сомневается, воевода может не поверить слову. Нужен ему знак Кудеяра.
— Не поверит и хорошо. Придут наши, мы у него на заднице знак Кудеяра вырежем.
— Ладно. Принеси бересту, накарябаю. А ты, Авдей, повтори еще.
Возвращались молча, Неждан не возмущался, он не произнес ни слова. Только уже в овраге сказал коноводу:
— Коням торбы одень, чтоб не ржали. Вои ночью могут пойти нас искать.
На это ответил Юрша:
— Ночью не пойдут. Я велел Авдею вернуться в лагерь на заре.
— Могут, ежели убиенного найдут.
Неждан сказал и устроился спать. Коновод, взяв торбы, ушел к коням. Юрша прилег на мягкий многолетний слой хвои, поросшей чахлой травой. Ощутил, что ветер затих, сеет мелкий дождик, а сюда под могучую ель изредка пробиваются крупные холодные капли. Только сейчас понял, что сухой кафтан надел на мокрую рубаху, которая неприятно холодила тело. Но эти неудобства не мешали радости, которая охватила его. Как же не радоваться! Таисия спасена... Да иначе и быть не могло, недаром Сургуна считают колдуном... А он сам этой ночью принял очень правильное решение, которое нужно было принять давно, меньше б пролилось крови, а ежели б и пролилась, то не по его вине!