Агния сделалась совсем неприступной:
— Этого не могу, батюшка-боярин. Инокиня Тавифа сподобилась схиму носить без гласа и без вида. Уж больше шести лет ни с кем не разговаривает и никому лица не кажет. Она второй год из кельи не выходит. Не обессудь, боярин.
Афанасий повысил голос:
— Матушка игуменья! Я тут по воле государя нашего Иоанна Васильевича. Если Таисия, то, бишь, Тавифа не может прийти, проводи нас в ее келью.
— И этого не могу, боярин. Нужно знать ее волю, а она безгласна. Без ее воли дорога к ней заказана.
Боярин рассердился, хотел сказать что-то весьма резкое, но его опередил иеромонах. Он с поклоном тихо вымолвил:
— Матушка Агния, владыка благословил свидание со схимницей.
На мгновение Агния задумалась: может ли архиерей дать такое разрешение? Потом сочла за лучшее ни с кем не ссориться, скромно поклонилась:
— Раз благословил, провожу тебя, боярин.
— Я тоже иду! — громко произнесла Мария.
Игуменья окинула ее взглядом, вопросительно взглянула на иеромонаха, тот утвердительно кивнул головой. Агния согласилась:
— Пойдем и ты, боярыня.
Шли внутренними полутемными переходами, поднимались и опускались по лестницам. Наконец вошли в темную келью. Тут было душно от запаха ладана и воска. Маленькое решетчатое окошко под потолком затенено снаружи листьями куста, и дневной свет безуспешно боролся с колеблющимся светом лампады.
Афанасий различил в переднем углу под лампадой черный ящик и тут же с ужасом понял: гроб! Привыкнув к темноте, увидел в гробу лежащего человека в черной рясе с капюшоном, закрывающим голову. На капюшоне резко рисовался белый череп. На груди, чуть повыше сложенных рук, белел еще один. Лицо лежащего в гробу было скрыто частой волосяной сеткой.
Афанасий робко шагнул вперед. Тут из гроба поднялась изможденная рука, как бы защищаясь от него. Он шарахнулся назад и быстро закрестился. Перекрестились все присутствующие. Рука исчезла. Тишина начала давить. Вдруг опять появилась рука и махнула два раза. Игуменья поспешила выпроводить посетителей со словами:
— Пойдемте, пойдемте, мои хорошие. Схимница не хочет вас видеть.
Посещение схимницы на всех произвело тяжелое впечатление. Разошлись в молчании, обменявшись поклонами. Игуменья пала на колени перед киотом. Келарея вошла и опустилась рядом с ней. Продолжая креститься, прошептала:
— Как?
— Кажись, пронесло пока. Слава тебе, Господи!
Афанасий до конца дня не мог отделаться от видения: из гроба поднимается рука! Сухая, восковая... И это — рука его сестры, веселой и озорной Таисии!!
Он с Марией ходил к вечерне, потом ужинал. Мария что-то говорила, он не слушал ее. Только выпив братину хмельной браги, начал понимать, что барыня на чем белый свет стоит ругает его. Потом накинулась с кулаками:
— ...Проснись ты, окаянный! Что, тебя околдовали, что ль?!
Афанасий схватил ее за руки:
— Ты чего, матушка? Обалдела?!
— С тобой обалдеешь, чучело! Говорю, не Таиска это! — рычала Мария. — Так любого положи, он помахивать будет!
— Боярыня, окстись! Как ты можешь такое!..
— Ты крестись! На тебя порчу напустили!...
Обработка непутевого мужа длилась далеко за полночь.
На завтраке присутствовал сам владыка. Расспрашивал о государе, о войне. Прислужники часто подливали Афанасию сладкой наливки. Тут он рассказывал охотнее, чем у игуменьи, наливочка развязала язык. Потом владыка неожиданно быстро встал, благословил своих гостей и ушел.
Мария, вернувшись в отведенную им келью, дала волю своему гневу:
— Разговорился, дурья голова! — возмущалась она. — Не дал мне сказать владыке, что мы сомневаемся.
— Не надо владыке. Пойдем к...как ее? К игуменье. Я ей все скажу... А сейчас отдохнем малость.
Агния приняла боярина и боярыню у себя в горнице. Она была не одна, у нее сидел только что прибывший отец Тихон. На этот раз игуменья без всяких проволочек спросила, зачем боярин пожаловать изволил.
Боярин Афанасий настроен был воинственно, утренний хмель еще не прошел, да на дорогу он еще бражки хватил. Однако разгрома настоятельницы не получилось. Он, спотыкаясь и виляя, понес околесицу, что, мол, он видел, но, однако ж, его берут сомнения и он не видит... Мария решительно прервала его:
— Матушка игуменья, боярин Афанасий не может твердо сказать государю нашему Иоанну Васильевичу, что видел свою сестру тут. Он видел всего лишь руку, да и то неизвестно чью.
Агния, скромно поклонившись, спросила:
— Чего ж нужно боярину, чтобы твердо доложить государю?
— Нужно поговорить, увидеть ее лик... — Мария начала уверенно.
Агния прервала ее:— Это не в наших силах, боярыня. Я говорила, что схимница уж много лет без лика и гласа. Она не может ни говорить, ни открывать своего лица. Она плотью своей уже в могиле, а помыслами на Небе, у Господа. Только душа ее не покинула еще бренное тело. И это вскоре совершится, Господь примет ее!
Встретив сопротивление, Мария закипела:
— Значит, не хочешь показать?! Скрываешь?! Боярин Афанасий, ты чего молчишь? Скажи ей, что государь про нее молвить изволил.
Афанасий ожил:
— Да, да, матушка. Государь приказал мне повидать сестру. А ежели, говорит, старая ведьма Агния... Это его слова, государя, ежели старая ведьма начнет противиться, скажи митрополиту Макарию мое слово, он на нее живо управу найдет.
Агния хотела что-то сказать, рот открыла, да так и замерла. Нашелся отец Тихон:
— Вот и ладно, боярин. Сейчас пойдем к владыке, пусть он гонца ладит к преподобному Макарию. А ты поживешь тут, Богу помолишься. Небось грехов у тебя хватает. И я за тебя, боярин, и за тебя, боярыня, буду молить Всевышнего...
Тихон пошел провожать непрошеных гостей на архиерейское подворье. Вернувшись, застал мать Агнию в слезах. Она еле выговорила:
— Батюшка, родной, что там?
— Что? Владыка пошлет гонца. Будет просить Макария снять схиму...
— О Господи! Что-то будет! И государь на меня гневается... Час нашей гибели приближается!
— Думать раньше нужно было... да головой. Уламывать-то, видать, не Афанасия придется, а боярыню. Попугаю, что за снятие схимы грех на нее падет большой. А ты Тавифу побалуй чем-нибудь да учи, чтоб она не подвела... Ох, грехи наши тяжкие. Господи, помилуй и спаси нас, грешных.
Они вдвоем принялись креститься, игуменья упала на колени....
Мать Агния заболела. Все заботы пали на отца Тихона. Он остановился в Суздальском Преображенском монастыре, но большую часть времени находился в архиерейском подворье. Получил благословение от владыки исповедовать боярина и боярыню, намекнув, что приведет их к благодати Господней, чтоб они чего лишнего не говорили государю. И откуда у них злоба такая на мать игуменью?
Наиболее долго беседовал отец Тихон с боярыней Марией, да не один раз. Видели, как боярыня после исповеди с большим благоговением целовала руку отца Тихона и ушла из часовенки вся в слезах. А боярин Афанасий, чтоб прийти в себя после беседы с отцом Тихоном, выпил полбадейки бражки.
Вечером Тихон пришел проведать больную Агнию и успокоил ее, сказав, что все в воле Божьей, а боярыня и боярин уверовали, что схимница Тавифа воистину в миру носила имя Таисии, и готовы об этом доложить государю. Однако ж нужно подождать возвращения гонца и узнать решение митрополита. Может, и не потребуется схиму снимать, Тавифа предстанет перед Господом Христовой невестой.
Агния перекрестилась, возрадовалась:
— Как же тебе удалось, отче?
— Кое-что ты мне подсказала, многое расспросил, а потом показал, приоткрыл, что ее, боярыню, ожидает, когда государь дознается. Она и не знала, как благодарить меня, что глаза ей открыл. С боярином проще, он все сам понимает. Более всего благодарил меня, что я жену его наставил. — Тут отец Тихон наклонился к матушке настоятельнице и прошептал: — А ведь никак верно, что она к Кудеяру сбежала! Это боярыню больше всего напугало. Прости меня, Боже!
Шептались еще долго. После этого разговора Агния пошла на поправку. Вскоре праздник большой — Рождество Богородицы, к заутрене ходила, но все ж слабость в ногах. Пришла в горницу, села, а встать не может. Тут появилась сгорбленная монашка, дважды повторила:
— Матушка, просительница к тебе.
Агния тяжело вздохнула, будто проснулась:
— Ох! Устала я ноне, пусть завтра придет.
— Говорила я ей, матушка. Настырная, страсть. Слушать не хочет, мол, важное слово есть.
— Какая она собой? Может, из бояр?
— Да нет, скорей нищенка. Говорит, из полона татарского бежала. Прими, матушка, может, тебе облегчение будет.
— Ладно. Помоги вон туда сесть... Вот так... Зови.
Вошла странница, каких много по Руси бродило. Серый зипун с мужицкого плеча, с заплатами, темный плат закрывает половину лица. Поклонившись, глухим голосом сказала:
— Матушка, покаяться в грехах великих пришла. Прикажи сестрице выйти.
Агния окинула нищенку взглядом, жестом удалила монашку и до полусмерти напугалась перемене, происшедшей в женщине. Та сбросила плат с головы, упала на пол к ногам Агнии и страстно зашептала:
— Матушка, родная! Прими блудную дочь твою! Я Таисия, беглая белица! Не оттолкни, не погуби, родная!!
Таисия, обливаясь слезами, валялась в ногах игуменьи, твердила слова из притчи о блудном сыне, но через некоторое время тишина смутила ее, она замолкла в ожидании решения своей судьбы. Молчала и Агния. Не понимая, в чем дело, Таисия приподняла голову. Игуменья откинулась к стене, голова свалилась на плечо. Таисия вскочила, она знала, где хранится святая вода. Обрызгав Агнию, дала ей отпить глоток, гладила ее руку, прижимала к себе.
— Матушка, родная, что с тобой? Отведай еще водички. О Господи! Может, кликнуть кого?
Таисия почувствовала легкое пожатие руки и услыхала:
— Не надо... Сейчас пройдет... Боже мой... Боже мой!.. Сколько лет я тебя ждала... Помоги... Пойдем и возблагодарим Богородицу.
Полчаса спустя Агния вызвала келарею и приказала ей потихоньку от других спрятать Таисию и вызвать Тихона. Еще до ночи Таисия в часовенке покаялась в своих прегрешениях. Она сказала, что сбежала из монастыря к любимому человеку. Теперь он умер, и ей осталась одна дорога — в монастырь. Кто был этот совратитель, ее не расспрашивали. Тут же в часовенке в присутствии игуменьи и келарей отец Тихон совершил обряд пострижения, с этого момента боярышня Таисия, она же княгиня, умерла! Зато родилась вторая Тавифа.