Таисия испуганно смотрела на него:
— Что случилось, дедушка? Почему ты уводишь нас? Что с Юрием?!
— Княгиня, тут нам теперь делать нечего. Нужно уходить.
— Ступайте! Я никуда не пойду... Что с Юрием? Убит?!
Сургун долго отнекивался, но когда Таисия пригрозила сейчас же пойти в Кут, рассказал все, что ему было известно о битве на выгоне.
Таисия слушала, подавшись вперед. Испугала Настю, что не уронила ни одной слезинки. Испугался и Сургун — он кончил рассказ, а Таисия продолжала недвижно сидеть, уставившись в одну точку. Побежал за водой. Когда вернулся, она лежала замертво, над ней ревмя ревела Настя.
Сургуну пришлось долго повозиться, пока Таисия пришла в себя. Села, огляделась, тяжело поднялась и сказала, что должна пойти и увидеть мертвого Юрия Васильевича. Сургун и Настя пошли с ней...
На другой день Неждан сказал Таисии, что готов выполнить последнюю волю Юрия Васильевича — проводить ее в Литву. Деньги у него есть, так что княгиня станет там жить безбедно. Тут Таисия впервые объявила свое желание:
— Спаси Бог тебя, Неждан. И вам всем благодарствую. Литвы мне не надо, ухожу в монастырь!
Неждан испугался:
— Матушка, княгиня! Нельзя тебе в монастырь! В Разбойный приказ попадешь! Разве тебе не рассказывал Юрий Васильевич, как мы его из монастыря выручали?
— Говорил. Но меня выручать не надо. Чего достойна, то и будет.
Уговорить. Таисию не удалось. Ее с Настей и Сургуном в сопровождении пятерых ватажников Неждан повел кратчайшей дорогой через Рязанские и Муромские леса ко Владимиру и Суздалю.
В Суздаль он не заходил, а поселился с ватажниками в ближнем лесу. На третий день Неждан на опушке леса повстречал мужика, в доме которого жил Сургун, и ему стало известно, что в монастыре все спокойно, а дед уехал на монастырскую пасеку. После этого Неждан отправился в Москву. Возвращаясь на Воронеж-реку, он сделал двухсотверстный крюк, заехал в Суздаль и от Сургуна узнал об инокине Тавифе, в миру Таисии...
...Схиму снимали в часовенке в присутствии посланников митрополита, двух священников и нескольких монашек. Игуменья и келарея под руки держали инокиню. Пред этим, чтобы удалить загар, Агния и Ираида в келии старательно натирали лицо и руки Таисии мучною пылью. Теперь они стояли с ней рядом и велели не зажигать много свечей. Читали Евангелие, молитвы, слабенький хор многажды возносил хвалу Господу. Отец Тихон впервые присутствовал при этом таинстве и тем не менее не мог отогнать от себя мысль о том, что иеромонахи, присланные митрополитом, не уверены в своих действиях. Однако служба подошла к концу, все присутствующие преклонили колена, снятую схиму с жуткими белыми черепами отнесли в алтарь. Таисию под руки отвели в келью. Там ее ожидала белица Настенька...
...Афанасия пугала встреча с бывшей схимницей. Он давно бы уехал, да благочинный не давал благословения на это и твердил:
— Вот повидаешься со своей сестричкой и тогда на все четыре стороны.
Мария не собиралась идти на свидание:
— Сестра твоя, вот и ступай и узнавай. А я уже узнала ее! С меня хватит.
Такого рода разговоры оканчивались руганью.
И вот наступил тот день. За ними пришел иеромонах, твердо сказал, чтобы шли вдвоем. Пришлось идти и Марии. Афанасий для храбрости хватил братину меда.
Они предполагали, что свидание будет происходить в какой-нибудь темной келье, а их привели в ярко освещенную горницу. Встретила их игуменья, спросила о здоровье, о том, нравятся ли им храмы суздальские и служба в них. Афанасий отвечал невпопад, Мария вообще молчала. Они были явно не в своей тарелке.
Иеромонаху надоела эта комедия, он не мог понять, что тут творится, и тихо попросил ввести инокиню. Агния сделала знак, и почти тут же в горницу вошла Таисия, бледная, с синими обводами под глазами. Она скромно поклонилась и тихо вымолвила:
— Здравствуй многие лета, боярин Афанасий, братец мой! И ты здравствуй, боярыня Мария!
Они не верили своим глазам! Они ожидали увидеть кого угодно, но не Таисию! Боярин даже протер глаза. Пауза затягивалась. Опять заговорила Таисия:
— Спаси Бог вас, мои родные, что вы пришли проведать меня. Рада видеть вас в добром здравии.
И опять пауза. Удивленный иеромонах подал свой голос:
- Боярин Афанасий, что с тобой? Это твоя сестра?
— Моя, моя. Здравствуй, Таисьюшка, то бишь Тавифа! Ты в добром здоровье, а мы думали...
— Как видишь, братец. Мне сказали, что от государя ты, что он заботится о нас, грешных. Скажи ему: благодарна я ему без меры за вклад богатый. В молитвах своих молю Господа о даровании государю долгих лет жизни!
Опять пауза. Таисия поклонилась всем и попросила:
— Матушка игуменья, отвыкла я от людей, отпусти меня в келью.
Агния спросила:
— Боярин Афанасий, что еще хочешь спросить инокиню Тавифию?
Афанасий промычал что-то нечленораздельное.
— Ну и ладно. Иди, дочь моя, отдыхай.
Однако отдыхать Таисии не пришлось. В этот же день к вечеру Агния позвала ее с Настей в часовенку и торжественно объявила, что налагает на них годовую епитимью: ежедневно убирать кельи стариц, вместо послеобеденного сна молиться в часовенке, а после работы вновь приходить в часовню и делать по две сотни земных поклонов. Питание как во время поста — сухой хлеб и вода. Таисия смиренно приняла наказание, подошла под благословение и поцеловала руку игуменьи. Настя повторила все, но без воодушевления, а в келье ворчала:
— Забыла мать настоятельница, что ты боярской крови и все-таки княгиня.
— Замолчи! — оборвала ее Таисия. — Смотри еще где не сболтни. Помни, я инокиня, шесть лет носившая схиму..
— А тогда за что епитимья? — не сдавалась Настя. — За какие грехи? На меня — за дело, а на тебя?
Надо полагать, что к такой же мысли пришла и настоятельница.
Однажды, когда они клали земные поклоны, в часовенку зашла Агния, помолилась с ними вместе, а потом спросила:
— Помнится, ты рукодельницей была?
Таисия ответила низким поклоном.
— Так вот с завтрашнего дня пойдешь в рукодельную. Скажешь старице, я прислала.
Таисия тихо спросила:
— А подруга моя? Матушка, прости и ее великодушно.
Агния сердито поглядела на Настеньку:
— Иголку-то в руках умеет держать? Ладно уж, пусть и она. Да еще — молиться после обеда и вечером можете у себя в келье. К еде прибавку получите, а то падать начнете.
Много ли надо человеку? Настя радовалась, и Таисия повеселела.
К зиме их положение еще больше улучшилось. Мать Агния начала прихварывать и приказала Таисии помогать келарье Ираиде как в былые времена.
Все было бы хорошо, но перед Крещением отец владыка сообщил, что сам лично хочет исповедовать бывшую схимницу. Больше всех испугалась Агния. Несмотря на свою болезнь, поехала к своему советчику — отцу Тихону во Владимир, прихватив с собой и Таисию. Тихон беседовал с Таисией, делал намеки разные, приводил примеры из Священного Писания о том, что иная ложь идет во спасение. Под конец прямо сказал:
— ...А ежели тебе соврать придется, грех беру на себя. Прости, Господи, мои прегрешения! Запомни, дочь моя, нашу беседу оставь про себя, в сердце своем.
Таисия отцу Тихону ничего не сказала, а когда возвращались в Суздаль и Агния начала повторять наставления Тихона, Таисия ответила:
— Матушка, ты уж прости меня, но владыке врать не буду.
Ахнула Агния, ругаться принялась, сказала, что сейчас же вернутся во Владимир, Таисия успокоила ее:
— Возвращаться не надо. Я помню все, что отец Тихон сказал. И повторю тебе твои же слова, матушка: давай молиться Всевышнему, чтобы Он наставил нас на путь истинный.
Слова были правильные, но они не успокоили, а испугали мать Агнию. Приехав из Владимира, она заболела пуще прежнего.
Вот пришел назначенный день исповеди. Архиерей приехал в монастырь, отслужил молебен в церкви, благословил всех присутствующих и отправился к больной игуменье. Таисия в церкви не была, находилась около Агнии. Она впервые увидела архиерея так близко, он сидел около постели больной. Было ему лет сорок, русая окладистая борода и усы аккуратно подстрижены. В ясных глазах отражались огоньки свечей так же, как и на золотом кресте, висящем на шее, и при малейшем движении скользившем по бархату рясы. Как только Таисия увидела, что архиерей молодой, страх у нее прошел и она поверила, что все обойдется благополучно.
Наконец он встал и сказал игуменье, что после беседы с инокиней придет попрощаться с ней.
И вот мать Ираида проводила архиерея и Таисию в соседнюю горницу, оставила их одних.
Он прошел в передний угол и опустился на скамью. Наверное, заметив, как волнуется инокиня, предложил ей подойти и сесть напротив. Таисия подошла, но осталась стоять, сказав:
— Спаси тебя Бог, отче. Я постою.
Архиерей, окинув ее взглядом, начал задавать вопросы, расспрашивать о семье, об отце, о жизни в селе царя, в Тонинском. И вдруг:
— ...Ты из-за государева греха пошла в монастырь?
Таисия почувствовала, как ослабели ноги, но нашла в себе силу молча пристально посмотреть на архиерея. Взгляды их встретились, тот первый опустил глаза и, помолчав немного, принялся расспрашивать о монастыре: не обижал ли кто, не толкал ли на грех? И опять неожиданно:
— Почему приняла такую тяжкую схиму?
Их глаза встретились. Она вновь промолчала, а он вопрос не повторил, началась обычная исповедь:
— Были ли греховные помыслы?
— Грешна, отче.
— Предавалась ли чревоугодию?
— Грешна, отче.
— Не нарушала ли обет благочестия?
— И в этом грешна.
— Раскаиваешься ли, дочь моя, во всех грехах своих, явных и тайных, вольных или невольных?
Таисия упала на колени:
— Раскаиваюсь, отче! Горько раскаиваюсь. Пока жива буду, стану молить Господа, чтобы Он простил мои прегрешения!
Архиерей поднял с пола Таисию.
Дальше беседа пошла на убыль. Спросил о хозяйстве монастырском, откуда у нее рачительность такая. Потом он встал, благословил ее и наставительно сказал: