вок таблеток:
— На тебе эфедринчику на коллектив. Скажешь, адвокат подгон сделал.
— Ха, благодарствую! Все будет ёлочкой, начальник!
Начальник Следственного изолятора № 4 полковник внутренней службы Поярков сидел в своем кабинете и разговаривал по сотовому телефону, то и дело перенося его от одного уха к другому и вертясь в кожаном кресле так, как будто это было не кресло, а раскаленная сковорода. Лицо Ивана Игоревича покрывали красные пятна; воротник форменной рубашки душил: отглаженный китель с рядами наградных колодок давил на грудь. Если бы сейчас кто-нибудь заглянул в кабинет, то он бы ни за что не поверил, что от этого человека может зависеть судьба двух тысяч зэков.
— Да нет, Реваз! Ну, накладочка вышла, — оправдывался Поярков, свободной рукой оттягивая жесткий ворот рубашки. — Я обещаю, завтра все решим. Ну, обещаю. Мы ведь друзья!
Закончив разговор, Иван Игоревич залпом выпил стакан холодной воды и нажал кнопку селектора.
— Голиков слушает, — донеслось из динамика.
— Срочно зайди.
Голиков явился через минуту:
— Иван Игоревич, вызывали?
Не предлагая присесть, Поярков спросил тем голосом, который привыкли слышать сотрудники и заключенные:
— Ты что, охренел? Почему Далидзе не на больничке? Он должен был уехать еще утром!
— Так его Егоров снял с этапа. Вы на совещании были, а с ним разве поспоришь?
— Опять, блин, Егоров?!
На селекторе загорелась лампочка, раздался голос дежурного:
— Иван Игоревич, вас начальник Управления собственной безопасности. Соединить?
Поярков посмотрел на селектор, посмотрел на Голикова. Махнул Голикову на ряд стульев вдоль правой стены и пробормотав: «Час от часу не легче», распорядился:
— Давай.
В динамике щелкнуло, и послышался голос Виноградова:
— Иван Игоревич?
— Слушаю, Олег Евгеньевич.
— Мы тут разрабатываем группу сотрудников бандитской направленности. У них там связью проходит твой опер. Сегодня он, например, предупредил, что потерпевшие подали заявления. Ну и вообще, информирует их постоянно. Егоров такой…
— Есть такой! — бодро подхватил Иван Игоревич. — Скользкий тип.
— Ты подбери материал, если на него что-то есть, а я с вашей безопасностью свяжусь.
— Решили! Олег Евгеньевич, я давно сам от него хочу избавиться.
— Ну и отлично. Заезжай в гости.
— Обязательно. К нам уж не приглашаю, — Поярков захихикал и, все продолжая хихикать, отвернулся от селектора и посмотрел на Голикова: — Все слыхал? Давай, решай вопрос. Задействуй этих, из сто пятой. Хватит им так просто жировать, пусть отрабатывают. Давай!
— Понял.
Разговор с Громовым тоже происходил за едой, только теперь это была не уличная забегаловка, а вполне цивильного вида кафе на третьем этаже главка. Кроме них, посетителей в кафе не было. Обеденное время давно прошло, кассир считала выручку, уборщица, взгромоздив стулья ножками вверх на столы, терла пол мокрой тряпкой.
Громов взял полный обед, Шилов опять ограничился чашкой кофе.
— Вечно тебя угораздит куда-нибудь влезть, — говорил Громов, в основном глядя в тарелку и лишь изредка поднимая глаза на Шилова.
— Да куда я влез! Принял оперативную информацию, реализовал ее, посадил троих опасных бандитов… Сами же говорили: раскрывай резонансные убийства. Может, через начальника главка можно подействовать? Надо же этого Арнаутова как-то в стойло поставить, пока он совсем не сдурел…
— Ты не понимаешь, не видишь общей картины. Ты работаешь по одной группе, а у Арнаутова другая масштабная задача. И ее выполнение курирует Министерство.
— Очистить город от криминальных авторитетов. Кто против-то? Ну, помог нам Моцарт — так зачем его давить? Зарыл бы он этих ребят в землю, жил бы спокойно. Так с нами вообще никто общаться не будет!
— Опять ты за свое! Ну кого это там, — Громов указал вилкой в потолок, — интересует?
— Они — там, но вы-то — здесь. Сделайте так, чтобы к нам два месяца вообще никто не совался. Мы такую банду поднимем, пять крутых заказух минимум.
— Поднял уже! — Громов мысленно выругался. — Ладно… Я попробую организовать завтра производственное совещание у начальника главка. А пока сдай пистолет в оружейку.
Шилов прищурился:
— Может, мне еще и рапорт на увольнение написать?
— Что ты джигитуешь? Сдай свой табельный «ПМ», понял?
— Понял.
Не допив кофе, Шилов встал, пошел к выходу.
— Ты сегодня хоть ел? — спросил Громов, провожая его взглядом.
— Аппетита нет. Как-то противно все.
Когда Шилов вышел, Громов пробормотал:
— Можно подумать, я кайф ловлю.
Голиков общался с двумя реальными пацанами из сто пятой хаты.
Один из них был стрижен наголо, второй носил стильную прическу с бачками и щеголял многочисленными татуировками, в которых воровские мотивы сочетались с готической темой.
Они сидели в одном из полуподвальных следственных кабинетов «четверки», и перед каждым из реальных пацанов лежало по чистому листу бумаги и авторучке.
— Чо писать?
Голиков почесал затылок:
— Напишите, что Егоров предлагал пронести за деньги в камеру мобильник. Что торгует водкой и сигаретами.
— Ха! Может, написать, что он педераст и предлагал чего-как? — предложил первый пацан.
Второй рассмеялся:
— Щас за это не уволят, а повысят!
— Хватит ржать, пишите быстро, — строго поторопил Голиков, но пацаны, лениво взявшись за авторучки, не спешили пачкать бумагу.
Переглянувшись, они предложили:
— Слушай, начальник, в двести третью один жирный коммерс заехал за кидалово. Перекинь его к нам. Мы его выдоим, чего-как, в долгу не останемся.
— Тихо ты, дурак! — Голиков многозначительно показал на сводчатые стены из щербатого кирпича, предупреждая, что их могут прослушивать, и, навалившись на стол, прошептал: — Только не так, как в прошлый раз. Мне не нужны проблемы с санчастью.
Перед окончанием рабочего дня Арнаутов приехал в прокуратуру и зашел к Кожуриной:
— Привет.
Кожурина, одетая в синюю форму, сидела за столом и заполняла какие-то документы, быстро, почти не задумываясь, водя ручкой по графам.
— Глазам своим не верю. Решил подбросить меня до дома?
— Ты против?
— Я счастлива. Ты подожди, я сейчас заканчиваю уже. Чайник еще горячий.
Арнаутов начал заваривать растворимый кофе. Размешивая ложечкой воду, спросил:
— Дело Чибиса кому дали?
— Пока еще никому. Думаю, шеф Голицына припашет.
— Он что, с ума сошел? Он же приятель Шилова!
— При чем тут Шилов?
— УСБ взяло Шилова в разработку. Он окончательно спелся с братками. Похоже, они вместе с Моцартом решили Чибиса опустить.
— Мотив? — спросила Кожурина, не отрываясь от писанины.
— Моцарт присмотрел помещение под казино. А Чибис его перехватил для каких-то москвичей.
— Не мелко?
— Там одна реконструкция на миллион баксов потянет.
Кожурина, продолжая писать, кивнула вроде бы с пониманием, но было не ясно, принимает она аргументы или считает их малозначительными.
Арнаутов поставил перед ней чашку кофе:
— Мне заявление на Шилова написали. Если дело возбудят, возьми себе. Я только тебе верю.
— Так ты за этим приехал? — Кожурина прервала работу и посмотрела на Арнаутова. — Я думала, соскучился.
— Одно другому не мешает, — Арнаутов обошел вокруг стола, встал позади Кожуриной, обнял ее за плечи.
Она прижалась к его рукам затылком, закрыла глаза.
Он опустил руки ниже, сжал грудь. — Дверь запри, — сказала она.
— Все плохо? — грустно спросил Серега.
— Да нет. Непросто все… Где Стас?
— Уехал, матери хуже стало. Что делать будем?
— Ждать. Завтра совещание у генерала.
— Понятно…
— Рома, у нас изобретение на Нобелевскую премию. — В кабинет вошли Василевский и Джексон. Джексон нес большое мутное зеркало, держа его двумя руками перед собой. — Антиоборотневская сигнализация. Джексон, давай!
Джексон встал перед Шиловым. Василевский продолжал пояснения:
— Действует так: гражданин подходит к милиционеру и резко показывает ему зеркало. Если тот отражается, значит, мент честный. А если нет, значит, оборотень.
Шилов посмотрел в зеркало. Отражение было.
Он вздохнул:
— Поехал я домой. Пока, ребята!
Василевский, с лица которого пропало веселье, спросил:
— Что, совсем худо?
— Не, нормально. — Шилов вышел.
— Значит, худо, — вздохнул Леня. — Будем помирать молодыми…
…Приехав к дому, Шилов долго сидел в машине напротив подъезда, вызывая этим недоумение групп наружного наблюдения, уже настроившихся на окончание смены.
В окно «Альфы» постучала вышедшая из дома Юля. Шилов опустил стекло. Юля наклонилась, просунула голову в салон:
— Привет! Ты почему не поднимаешься? Что-то случилось?
— Не стой так, за проститутку примут.
Юля поморщилась:
— Пошли домой. Я тебя пожалею…
— Жалость унижает мужчину.
— Идиотская формула. Жалость мужчину лечит.
— Ты модельер или философ?
— Я? Я — женщина.
Шилов невесело усмехнулся:
— Сложно спорить. Пошли.
В эфире пронеслось:
— «Шестой» — «Первому»: объект вошел в адрес. С ним связь. Половая.
— «Шестой», не расслабляйся. Окна держи.
«Шестой» контролировал квартиру Шилова, расположившись на лестнице противоположного дома. Окна были незашторены, и он видел, как Шилов и Юля обнимаются, стоя посреди комнаты.
Потом свет в окнах погас.
— «Шестой» — «Первому». Снимаемся.
Часы показывали половину одиннадцатого утра, когда Егоров зашел на проходную «четверки», чтобы выйти на улицу. В руках у него был большой пакет с личными вещами, которые он забрал из кабинета.
— Света, открой! — Он постучал в окно пикета, привлекая внимание девушки-контролера.
— Ты куда это с самого утра?
— Домой.
— Заболел, что ли?
— Отстранен от служебных обязанностей до конца служебной проверки.