Дико вытащил из гардероба свои вещи, чтобы проверить, чем он располагает — а вернее, располагал. Собралось довольно много: футболки и майки — белые, красные, синие, зеленые, желтые трусы — тренировочные и форменные, три пары кроссовок, кеды, тапочки. Больше всего вещей осталось от «Зари», кое-что от национальной сборной.
Дико медленно перебирал майки. Сколько пота, сколько нервов, сколько сил — и вот какой финиш! На майках сохранились номера и названия команд. Дико казалось, что он снова чувствует ветер больших стадионов, напряжение победных матчей — это была его молодость, кипучая, беззаветная… Ему будет грустно расставаться со свидетелями его славы… Пройдет это тяжкое время, что-то изменится в его жизни, и вот однажды, перебирая в шкафу старые вещи, он снова наткнется на эти свои майки, и они напомнят ему о самом лучшем времени в его жизни…
Дико приложил майки к лицу — от них шел едва уловимый, особый, ни на что не похожий запах спортивных раздевалок. Ему вдруг страстно, до боли захотелось снова вдохнуть родной воздух — просто подышать им, ни на что не претендуя, ничего не требуя взамен. Смеясь над собой — что за детские проказы! — Дико быстро сорвал с себя рубашку и натянул майку с номером «3». Она была ему малость тесновата и затрещала по швам. Дико высоко подпрыгнул три раза, пытаясь руками достать потолок. Сердце тоже рванулось и забилось учащенно. Раздосадованный, он сдернул с себя майку и отбросил ее в сторону…
В понедельник Дико встал рано, долго и тщательно мылся и тянул время завтрака сколько мог. Ему не терпелось поскорее отправиться в спорткомитет и узнать, зачем же его вызывают туда. А может быть, все-таки дело не в экипировке? Но его просили прийти в десять, а раньше являться значило нарушать свои обычные правила, и он, хоть и побежденный, делать этого не хотел. Дико Диков есть Дико Диков, и пусть все это знают!
Ровно в десять он переступил порог комнаты — солидный в сером фланелевом пальто, которое очень шло к его светлым глазам. С независимым видом он прошел по коридору до комнаты баскетбольной секции. На дверях, как всегда, висела прикрепленная кнопками напечатанная на машинке бумажка: «Государственный тренер Никола Тонев». Дико почувствовал обычное волнение, которое всегда охватывало его перед этой дверью.
Оттуда доносились голоса, говорили разом много людей — может быть, какое-то заседание? Но Дико решил: раз его вызвали на десять, стало быть, он имеет право войти, а не ждать под дверью. Он постучал — не громко, но и не тихо — и вслед за этим нажал ручку. Дверь сразу открылась — напротив за столом сидел сам Тонев, глядел в какую-то бумажку и быстро, с напором что-то объяснял сидящим. Увидев Дико, он замолчал, пригляделся, узнал его и с облегчением улыбнулся:
— Одну минуту, Дико! Сейчас кончаем!
Дико прикрыл дверь, закурил сигарету. Мимо него прошел какой-то парень с бледным лицом. Прогоняя дым, он недовольно и осуждающе взглянул на Дико. Парень явно не узнал его, это было неприятно: «Ишь ты, работает в комитете, а спортсменов не знает!.. Хотя, может, он из совсем новеньких…»
Тонев не заставил себя долго ждать. Дико еще соображал, куда бы бросить окурок, как дверь секции широко открылась, из комнаты с шумом вышли шесть человек, последним показался Тонев. Его мощная фигура с широкими, чуть покатыми плечами занимала почти весь проем двери. Тонев сделал приглашающий жест:
— Входи, пожалуйста! Извини, что заставил тебя немного подождать.
Комната секции была похожа на обыкновенную канцелярию — два письменных стола, портреты Ленина и Димитрова, большой календарь на стене, пишущая машинка, дырокол, полки с книгами и массой журналов — пестрые обложки говорили о том, что здесь интересуются и зарубежными спортивными изданиями. На стене висела картина, изображающая борьбу за мяч под корзиной. Картину, скорее всего, писал художник-любитель, не отличавшийся большим талантом — неуклюжие фигуры игроков и мрачные краски не вызывали желания долго рассматривать ее.
— Я очень рад, что ты пришел, — сказал Тонев, усаживая Дико напротив себя. — Закурим? — И он протянул Дико пачку.
— Спасибо.
Оба поспешили поднести друг другу огонек и молча закурили. Дико впервые взглянул в лицо Тоневу так близко и прямо и с удовольствием обнаружил, что лицо у тренера не только умное, но и красивое, и мужественное. Как часто мы встречаемся с людьми годами, не давая себе труда рассмотреть их как следует…
— Ты, вероятно, удивлен, что мы написали тебе? — Тонев смотрел на Дико с доброй улыбкой, но чувствовалось, что ему отчего-то неловко.
Дико не ответил — он ждал.
— Несколько дней назад на заседании республиканской секции встал вопрос и о тебе. По-моему, его поднял Динков — да, да, Динков. Он сказал, что давно тебя не видел на соревнованиях, ты нигде не играешь, не тренируешься! Его это удивляет. И выяснилось, что никто, и я в том числе, ничего о тебе не знаем. Что делать, скажу честно, не кривя душой, — мы невнимательны к нашим игрокам… Сколько у нас было хороших баскетболистов, а когда они прекращали играть, многие ли из них сохраняли связи со спортом? Их можно по пальцам пересчитать.
Дико испытывал отрадное чувство — все-таки не забыли про него, думают о нем.
— А вчера, когда я был у Петрунова, он тоже поинтересовался тобой — ты ведь обещал его навестить, не так ли? Он удивился — почему ты до сих пор не пришел к нему? Видишь, и он наверняка заметил твое отсутствие на играх. Петрунов, чтобы ты знал, любит наш вид спорта и постоянно следит за баскетболом. Я рассказал ему о том, что мы решили предложить тебе, и знаешь, ему это понравилось. Да, и он просил тебя обязательно заглянуть к нему хоть на минуту…
— И что же вы решили предложить мне?
— Сейчас скажу. Но ты зайдешь к зампреду?
— Да, хорошо…
Дико помялся, а потом все-таки решил высказать напрямик то, что его смущало:
— Знаешь, Тонев, прежде, чем ты скажешь мне о том, что вы придумали, я скажу тебе вот что: если вы хотите сделать из меня судью, то судьи из меня не выйдет — я не могу, чтобы публика освистывала меня!
— Ну, это ты напрасно — ты был бы там вполне на месте! — убежденно заявил Тонев. — В последнее время развелось столько судей, которые никогда сами не играли и судят, как компьютеры! Ясно, что публика ими недовольна. Но для тебя, Дико, есть другое. Что скажешь о школе тренеров при комитете? Занятия уже начались, но думаю, что Петрунов поговорит и для тебя сделают исключение.
Дико открыл было рот, собираясь прервать Тонева, но тот сделал ему знак рукой — дескать, погоди, еще не все — и продолжал:
— Кроме того, мы решили создать молодежную команду как резерв национальной сборной, а тренером ее будет Шарков из «Спартака». Ты знаешь Шаркова? Так вот, мы уже говорили с ним, он готов, но попросил подыскать ему помощника для практической работы — лучше всего, если это будет хороший игрок. Мы все убеждены, что самый прекрасный вариант для Шаркова — это ты. Он с большой радостью согласился… Вот теперь у меня все.
Тонев поглядел прямо в глаза Дико — он ждал радости, одобрения и, может быть, даже благодарности. Но Дико пригладил пальцами правую бровь — и тихо, но твердо ответил:
— Я очень тронут… и благодарен… но весь вопрос в том, что мне еще хочется поиграть.
— Ты это серьезно? — Тонев даже не пытался скрыть, насколько он поражен. — А я думал, раз ты ушел из «Зари»… Значит, вот в чем дело… — И он задумчиво покачал головой.
— Я пока не играю, потому что никто до сих пор не вспомнил обо мне. Выходит, все вы, тренеры, решили, что я уже битая карта, — и Дико грустно улыбнулся. Это тронуло Тонева, но он все-таки решил не щадить Дико — для его же блага.
— Ты сейчас не в форме, но и не в этом даже дело. Я скажу тебе от души — мне кажется, для тебя же лучше будет, если ты перестанешь играть. Ты ведь давно уже не такой, каким был, и сам, по-моему, понял это…
Дико снова улыбнулся — на этот раз он не мог скрыть душевной боли, и улыбка скорее была похожа на гримасу:
— Ну что ж, как я предполагал, так и вышло… Когда-то ради спорта я бросил юридический, пусть теперь спорт кормит меня… Жалко, конечно, мне бы еще поиграть… Но я все-таки подумаю… Я ведь не должен дать ответ немедленно?
— Нет, конечно, но я уверен, что ты примешь правильное решение!
Дико встал и готовился уже уйти — душа была полна смутных ощущений, надо было успокоиться и подумать обо всем.
— Да, Дико, давай поднимемся к Петрунову! Он очень хотел поговорить с тобой.
— Сейчас? — Дико не хотелось идти к зампреду; он не годился сейчас для беседы. Но отказываться тоже нельзя — все-таки начальство. — Ну что ж, если надо…
Тонев быстро сунул бумаги в ящик стола, достал расческу, пригладил мягкие густые волосы. В дверь настойчиво постучали.
— Войдите!
Дверь отворилась, и на пороге показался низенький человек в большой шапке из коричневого меха и широком добротном пальто того же цвета. Пушистый бежевый шарф дважды окутывал толстую шею вошедшего и оттенял его загорелое красноватое лицо.
— Добрый день! Вы товарищ Тонев, да? — Посетитель приветливо улыбнулся, свободным шагом пересек комнату и, стиснув протянутую руку тренера, назвал свою фамилию. Дико не расслышал ее. Посетитель обернулся, увидел Дико — и просто расплылся в счастливой, но и стеснительной улыбке, а глаза его цвета чистой небесной синевы так и засияли:
— Дико Диков!.. Вы не знаете меня, а я вас хорошо знаю!.. Как хорошо, что вы здесь, я уверен — вы меня поддержите!
Дико протянул руку симпатичному посетителю, тот сжал ее обеими руками, и Дико ощутил на них мозоли. «Ага, рабочая косточка…»
Тонев показал на свободный стул:
— Садитесь, пожалуйста, чем могу быть полезен?
— Спасибо большое… Знаете, при знакомстве никто не запоминает фамилий, так уж я еще раз повторю — Цачев, секретарь парторганизации фабрики «Родина».
Название фабрики показалось Дико знакомым и о чем-то напоминало, но о чем?
Цачев удобно устроился на стуле, снял свою большую шапку, пригладил редкие рыжеватые волосы и начал: