— И чего мы ждем! — Это снова Никифор. — Ясно, что Деян не явится!..
Тень пробегает по открытому лицу Найдена.
— Почему ясно? — Голос его прерывается.
Никифор многозначительно пожимает плечами. Излишне уточнять. Нам все понятно. Деян не придет. Судя по раздражению вожака, у Деяна имеются основания для отсутствия. Тень, омрачившая лицо вожака, простирается и на наши лица. Только одно из них светится надеждой. Если Деян так и не появится, оператор двинется с нами дальше! Становится холодно. Пытаясь опровергнуть свою слабость, Мерзляк стоит распрямившись, не подымая ворота куртки. А мы наоборот — ежимся, притоптываем, переминаемся с ноги на ногу.
Раздается нетерпеливый голос Бранко:
— Тогда кого ждем? Дару?
— Чудачку! — уточняет Насмешник.
— Женщину надо дождаться! — замечает Скульптор.
— Ты ее женщиной считаешь? — Насмешник разыгрывает удивление.
— Какая забота об определениях!
— Если она будит любопытство, значит, она — женщина! — заявляет Асен.
— Философ интригует нас! — Возглас Мерзляка.
Асена хлебом не корми только дай порассуждать:
— Д’Аннунцио выбирал на балу самую невзрачную даму и принимался за ней ухаживать. Она расцветала под его комплиментами и страстными взглядами и делалась звездой сезона, окруженной стаями поклонников!
— Стало быть, вкус — чувство стадное! — делает вывод Насмешник.
— Да нет! Просто женская привлекательность — творение мужчины!
— Пошли! — обрывает Никифор, — Не придет она.
— Откуда тебе известно? — деловито спрашивает Димо.
— Деян предупредил ее, — настаивает Никифор.
— О чем предупредил? — мрачнеет вожак.
Вместо ответа — молчание. Туча нависла над нами. Молчим, пытаемся утаить то, что копится в сознании, подобно снежным сугробам.
В наступившей тишине отчетливо слышно жужжание камеры. Прямо по нервам! Оператор воспользовался передышкой, щелкает окрестности и тех из группы, кто его не замечает.
Вожак резко оборачивается к Славу:
— Пора!
— Еще немного! Пока они не догонят! — упорствует оператор.
Вожак вглядывается. Вдали — город, покрытый грибовидным облаком дыма.
— И как ты этакую тяжесть таскаешь? — Насмешник указывает на камеру.
— Она помогает мне сохранять равновесие.
— Как бы тебя ветром не сдуло!
Самое безысходное одиночество.
Дара теряет следы.
Оглядывается. Мечется в сугробах.
Вокруг — ни души. Только тень твоя — с тобой. А внизу клубится мгла. И мгновенная тревога. И страшная тишина.
Вернуться? Но это значит углубиться в одиночество.
Запрокинувшись к недоступным заснеженным вершинам, кричишь:
— Э-эй!
Перекатывается твой крик. Высокий, протяжный, соразмерный высоте и расстоянию, он ждет эха. Должно быть, первый человек оглашал таким воплем боли пустыню планеты.
Ты снова трогаешься, преследуемая шумом своих шагов. Если бы сейчас кто-то шепнул тебе на ухо, что тебя ожидает там, вместе с другими, ты бы все равно не испугалась. Самое страшное — остаться одному, оторваться от своих, отстать, пусть даже и от общей беды.
Чувство лишенной стада овцы — древнейший ужас.
Пропасть вглядывается в тебя огромным пустым глазом. Горы беседуют сами с собой языком подледного ручья. Эхо молчит, даже биение твоего сердца не слышится тебе… И холодное одиночество вершин…
Одинокие шаги в горах. Вселенная напряженно вслушивается.
Ты мчишься вперед, собственные шаги преследуют тебя по пятам.
Мы снова шагаем, чутко прислушиваясь. Оборачиваемся, хотим видеть лицо вожака. Мы уловили оклик.
И лицо его светлеет. Мы не обманулись. Что-то слышится… Он вскакивает на выступ скалы и смотрит вниз.
— Э-эй! Сюда! Сю-у-да! — ликует мужской бас.
И в ответ — совсем близко — ликующий крик Дары.
Наши лица — радостные отражения физиономии вожака. Он торжествует. Наконец взгляд его останавливается на Никифоре, на том, кто открыто противостоял ему.
Никифор невозмутим. Электричество сгущается между ними. Когда-то сверкнет искра?
Голос нагоняющей нас Дары словно бы сбрасывает гору с наших плеч. Только сейчас мы сознаем, как нас беспокоило ее отсутствие.
Бранко не выдерживает и открыто укоряет Никифора:
— Видишь? Идут!
И Насмешник бросает Никифору свое:
— Два-ноль в нашу пользу!
Больше всего группа радуется тем, кто возвращается к ней.
А вот и запыхавшаяся, обессиленная Дара.
Одна. Мы изумлены. Мы ищем глазами Деяна. Тревога разбивает нашу мгновенную радость. Слишком поспешное торжество вожака повисает в воздухе.
Дара рухнула прямо в снег и тяжело переводит дыхание. Мы ни о чем не спрашиваем. Она все еще не уловила нашего настроения и сияет от того, что догнала наконец-то! Оттого что снова с нами!
Она пережила самое страшное: шум своих одиноких шагов в полной тишине.
— Говорил я вам, что Деян не явится! — почти со злорадством произносит Никифор.
Дара постепенно включается.
— Деян в западне! — Голос ее прерывается, она чувствует себя виновной в том, что пришла без него.
Мы задумались, молчим. Она снова переводит дыхание и отвечает нашим мыслям:
— И я удивляюсь. Это не похоже на Деяна. Будто крыса в капкане!
Мы обмениваемся подчеркнуто спокойными взглядами. Только вожак отводит глаза.
— Деян предупредил, что не сможет! — произносит Найден хриплым голосом.
Это звучит весьма неубедительно. У Никифора в уголках губ собирается ироническая улыбка, мы видим ее, даже не оборачиваясь к нему.
В такие минуты самое короткое молчание кажется бесконечным. Никифор не спешит его нарушить. В напряженной тишине мы прислушиваемся к собственным мыслям:
— Потеряем разряд! Группа в неполном составе: пятнадцать вместо шестнадцати положенных!
И тут Слав, оператор, что таился где-то позади, выходит вперед:
— Я буду шестнадцатым!
Смеемся горьким смехом.
Слав настаивает. Он не обижается на нас. Он с нами, и это подымает его над любой обидой.
— Вместо Деяна!
Мы еще больше огорчаемся.
— Конь за курицу! — Шепот Насмешника достаточно громок для того, чтобы все расслышали.
Вожак изливает на беднягу оператора свое раздражение.
— Давай обратно! Это не для тебя!
Максималист Бранко идет еще дальше:
— Ты нам все испортишь! Из-за тебя мы Памир упустим!
Это, конечно, важный аргумент. Но Слав продолжает умолять, не обращая внимания на аргументы и оскорбления:
— Хотя бы немного!..
Вожак взмахивает рукой:
— Прекратить базар!
Мы не подозреваем, что, отстраняя Слава от нас, мы отстраняем себя от всех остальных людей. Мы хотим избавиться от человека, который оставит о нас единственные достоверные свидетельства. Но, к счастью, он не самолюбив и продолжает настаивать.
Дара болезненно ощущает, что ее приход без Деяна расстроил нас. Ясно, что сама по себе она не так-то ценна для нас.
Еще не вполне отдышавшись, она вскакивает и пытается нам объяснить, как он отказался. А мы и не спрашиваем. А она пытается рассмешить нас, дурачится… Такая уж она!
Перемешанная с вымыслом, правда выглядит убедительнее.
С подлинным талантом Дара разыгрывает целую сценку:
— Вхожу в институт, вот как есть, в костюме, с рюкзаком. Тихо — ну просто церковь! Поднимаюсь наверх, чуть ли не до чердака! Табличка: «Экспериментальная лаборатория». Фирма богатая, положение бедственное! Вхожу без стука… Западня!.. Или нет, паутина!.. Все кругом — в проволочках! «Деян, выбирайся из паутины!» А пауки в белых халатах протестуют: «Ты куда?! И откуда только берутся такие: то ли парень, то ли девица!» Тут я с возгласом «Де профундис!» начинаю прокладывать путь сквозь проволочные джунгли. «Деян, неужели нам тебя дожидаться?» Он повисает на проволочке: «Я ведь уже сообщил, что не могу». — «Ты не можешь не мочь!» — «У меня баланс!» — «Балансер! У нас Памир срывается!» — А возле него — аппарат какой-то! И я давай стучать…
Дара постукивает по камере Слава, а камера щелкает, щелкает…
Девушка в альпинистском снаряжении, на левой руке бечевка, свернутая узлом, жесты Дары — мальчишески-угловатые — она бесподобна!
Здорово бы она выглядела в немом фильме: всевыражающая пантомима: — Буратино, Хитрый Петр и Дон-Кихот вместе взятые!
Нимало не смущаясь. Дара продолжает:
— «Где у тебя, — спрашиваю, — тут дисциплина запрятана? Вынь, покажи, может, меня перевоспитаешь!» А он: «Сегодня не могу». А я: «Ты что, муха на липучке?! «Тут какой-то серый встревает, с мышиными глазками: «Значит, бывают и женщины-альпинистки?» Тут я даю им жару! «Естественно, бывают. За отсутствием настоящих мужчин!..» Серый никак не отцепится: «Я против такого бессмысленного риска!» И тут я выдаю: «Если мы не равны мужчинам, то будем хотя бы против них!».
Но группа не переносит даже малейшей фальши. Группа, как еж, оборачивается всеми иголками к болтливой Даре:
— Не отвлекайся! Основное!
Гротеск уже не смягчает нас, уже воспринимается как диссонанс. Не пародийные выдумки нам сейчас нужны, а объяснение необъяснимого.
Обмануть ожидания группы — это почти измена! Раздраженная собственным бессилием, Дара сбавляет тон:
— Ладно! Значит, я спрашиваю Деяна, в чем же дело наконец! И знаете, что он отвечает? «Невозможно!» А когда-то, помните, учил: «Вычеркните это слово!» «Вычеркиваю тебя со всех скал!» На этом я с ним покончила… Слышу, Серый — за моей спиной: «Плоская, как линолеум, под дверь можно пропихнуть!» Думает, меня это задело!.. И как только Деян выдерживает на этом чердаке?!
— Опять у него новое открытие! — Вожак силится придать своему голосу убедительность.
Нетерпеливый Бранко подхватывает:
— Все никак не откроет цветной телевизор!
— Балки он подпирает, чтобы крыша не рухнула! — сердито заключает Дара.