Спит, белый младенец. Может и весну проспать.
Но стоит зазвучать дерзким шагам, стоит раздаться вольному возгласу, и вмиг пробуждается лавина.
Тихий беловолосый снег вздрагивает, вспомнив юность.
И он ведь был молод! Буйный, клокочущий поток. Вспененный водопад. Наморщенное, громокипящее облако. Бушующий океан.
И все это был он! Да полно, был ли?!
И вот уже он летит вниз, раздирая пространство нестерпимым грохотом, отголоском буйной своей юности.
В одну минуту жаждет он повторить бытие потока, водопада, грозового облака, океана.
И сминает нас в своих холодных объятиях, чтобы и мы уснули вместе с белым, снова беспамятным снегом.
Чтобы не было шагов.
Чтобы не слышались голоса.
Чтобы и памяти не осталось.
Чтобы все погрузилось в сон!
Казалось, белая искра пронзила Поэта.
Или нет?
Может ли едва зародившееся стихотворение, засыпанное снегом, заледенелое, пробудиться и зажить в чьем-то ином дыхании?
Нет!
Поэтический замысел и воплощение — неповторимы.
Всюду возможна замена. Даже в любви.
Но не в поэзии.
Когда гибнет один поэт, гибнет целый мир.
И никогда не восстановишь его. Никогда.
Можно только гадать…
Жизнь — бесчисленное количество шагов, смерть — один-единственный, и страшно далеко ведет он.
Она всегда странна и нелепа, она — вне твоей воли, а все же ты сам ведешь себя к смерти.
Ты направляешься к ней издалека. И каждый твой шаг определяет весь твой путь.
Ты ничего не знаешь о своей смерти — где, когда, какой она будет. Но ты всю свою жизнь готовишь ее.
И всем своим поведением ты выбираешь, какой она будет.
Твоя смерть не может постигнуть никого другого.
Жизнь твоя может быть зависимой от других жизней, похожей на них, бесцветной, но конец ее — неповторимо твой.
Твой характер очерчивается в твоем последнем вздохе.
Жизнь выражается через смерть.
Каждый в группе погиб по-своему.
Каждый со своей точки, в своем ракурсе увидел рождение лавины, по-разному воспринял и пережил ее.
Каждый, по сути, попал под с в о ю лавину! Каждый погибал в одиночку. И в то же время все мы вместе, в одной общей лавине.
Шестнадцать лавин! Одна другой страшнее и внушительней!
Каждый встречал одновременно свою лавину и лавину каждого из своих друзей. И все это собралось в единую громаду, рухнувшую на нас.
Братская могила в снегу.
Различия, непримиримые противоречия — все исчезло.
Мы слиты воедино перед лицом смерти.
И в то же время — четко разделены, каждый в себе самом, и каждый — в другом.
Совместная смерть. Не так, как в древности, как в знаменитой Тракийской гробнице, куда вместе с вождем уложили его жену и верных коней. Не так, а на равных.
Мы гибнем, спасенные от самого страшного одиночества: от смерти в одиночку.
Должно быть, те шестеро, что стояли у стены в черном туннеле, тоже ощущали это высшее слияние перед расстрелом. Одним из них был поэт Вапцаров. Он мог бы преобразить в песню это ощущение, но песня его расстреляна.
И мы, шестнадцать человек, также встречаем свою смерть в белом туннеле.
Лавина свела нашу суть к единой дилемме: жизнь или смерть? Жизнь против смерти. И в тот миг мы ощутили по-настоящему, что означает быть вместе.
Никто и ничто уже не отнимет этого у нас, не разделит нас.
Все, что было до того, весь пройденный путь, вся наша жизнь — все было одним неудержимым стремлением к абсолютному безраздельному ВМЕСТЕ.
Что может стать опорой в рухнувшем мире?
Альпенштоком пытаемся удержать снежные вихри. Но не во что вцепиться. Выскальзывают из-под ног белые глыбы…
Реальный мир утратил свою стабильность, превратился в плывущую бесформенную неудержимую массу.
Язык лавины высунулся из-за скалы и лизнул склон. А в нашем воображении забушевали вековые смерчи. Рушатся целые горы.
С громовым треском раскрывается грудь земли, и нельзя ей помочь.
Все летит в пропасть.
Устойчивость — только в тебе самом, внутри твоего существа, в пластах воспоминаний и мечтаний, познаний и надежд, и нравственных порывов, в духовном мире каждого из гибнущих. Все, что складывалось, копилось, зернышко к зернышку, боль к боли, усилие к усилию, то, из чего создавался ты, твой мир, — оно теперь твоя устойчивость, твое равновесие.
Каждый из нас сам создал себе опору.
И это долгое мучительное создание себя осуществилось в нашей группе альпинистов, близких друзей.
И центр внутреннего равновесия всей группы один — чувство долга!
Глаза наши раскрываются, чтобы узреть истину, мимо которой мы прежде шли вслепую. Или почти вслепую.
Никогда не постигли бы мы этой истины, если бы не оказались в лавине.
Больше всего рискуешь не когда пускаешься по опасному пути.
Не тогда, когда решаешься идти.
Не тогда, когда выбираешь именно этот путь.
Рискуешь, когда рождаешься на этой земле.
Тебе предстоит все.
И самое страшное: быть униженным.
И самое мучительное: недостаток воздуха.
И самое неприемлемое: слепота.
И все же ты родился человеком и должен до конца отстаивать свое право быть человеком, даже ценой мучений и смерти. Ценой самой тяжкой агонии: задыхания. Ценою зрения.
То, что ты рожден человеком, — твой самый тяжкий долг. Даже смерть твоя должна быть смертью человека.
Причудливые снежные пещеры под наслоениями белой братской могилы. В тесных, уже рушащихся ледяных камерах затворены наши судьбы: прошлое и будущее, осуществленное и неосуществимое, испытанное и утраченное, хрупкая надежда на спасение.
Лавина с холодным бесстрастием сжала нас, словно в ладони — губную гармонику. Лавина — это накопленное время, миг к мигу, ожидание к ожиданию, — до конца! У каждого — свое, сокровенное, прочное, пронесенное через всю жизнь до этой самой минуты, чтобы сейчас удержаться в рушащемся мире.
В эти короткие и бесконечно длительные мгновения, покуда каждый из нас ведет отчаянную борьбу за воздух, мы заново проживаем и оцениваем самые значительные эпизоды нашей жизни, упущенные возможности, ошибки, непоправимое.
В перенасыщенное время последней минуты умещается самая интенсивная внутренняя жизнь человека, обреченного на смерть.
Память преображается в воображение.
Мы спешим наверстать все то, что нам предстояло бы, то, что будет отнято у нас навеки.
Внутри, в лавине, — наше будущее.
Мы еще молоды. Мы еще не жили. И для чего все было?
Время умирающего растянуто до бесконечности.
Мы проживаем все с предельной ясностью и точностью. В реальной жизни мы действовали как во сне. Сейчас мы приходим в себя, теряя жизнь.
Внутри, в лавине, под фосфорическими звездами снега, каждый из нас ужасается: как можно было растратить столько бесценных мгновений?! Жизнь распылена по мелочам. А надо было полнить, насыщать собой всякий миг! Жизнь — это многозначные мгновения, и они — в нас, и ничего более!
Каждый по-своему сознает всем своим существом, что упустил жизнь, в ожидании чего-то иного упустил настоящее. Направлял все чувства на то, чтобы угадать, что ждет впереди, рисовал будущее в воображении и не воспринимал настоящего. Жил в текучем времени и сам становился текучим, ускользал от самого себя. И вот время остановилось. И ты замер. В последний миг своей жизни ты живешь по́лно, ты весь в себе, ты больше не ускользаешь.
Твои чувства обострены до предела. То, что не было до конца прочувствовано в прошлом, ты полноценно проживаешь теперь.
И только теперь становится понятно: никто из нас никогда не был таким, каким мог быть, все мы только намеревались с т а т ь.
Теперь мы обретаем внутреннее зрение. Молниеносно возникают контрастные, выпуклые, яркие образы. Никакой мути.
Внутреннее зрение видит все иначе: в одно и то же время вместе и по отдельности.
Но неужели только перед смертью человек ощущает истинную красоту и ценность жизни? Почему?
Впервые ощущаешь вкус, когда вкушаешь в последний раз.
Дорого мы заплатили за верность зрения.
До этой минуты мы почти всегда видели друг друга со спины. Внезапно, перед смертью, все обернулись лицом. Раскрылся внутренний мир, истинный образ.
Упали снежные маски. Блеснула во всем многоцветии жизнь. Сколько различных индивидуальностей крылось за этими однообразно присогнутыми плечами!
За плечами каждого — судьба.
И все мы связаны невидимой бечевкой, сплочены в едином стремлении к одной вершине, сдавлены одной лавиной.
Белая молния вмиг озарила самое темное в нашем бытии.
Лавина окутала нас, переплела, смешала, сжала, уничтожила соперничество, сравняла сильных со слабыми, вожаков с ведомыми; в едином вихре закружила первых и последних, смещенных и вознесенных; сплотила нас, показала нам, как мы необходимы друг другу, как не можем дышать один без другого.
Лавина в одну минуту соединила нас и сделала настоящими.
Вместе. Жизнь нас разделяла, смерть нас сплачивает.
Все вместе мы дополняем друг друга.
Внезапно теряешь направление, равновесие, тяжесть и устойчивость. Где оно: верх, низ, право, лево, вперед, назад?
Постоянное направление скрыто внутри, в тебе самом.
Гора треснула. У тебя такое ощущение, будто она покачнулась, закружилась, рухнула прямо на тебя и вместе с тобой провалилась в преисподнюю.
Ты сжимаешься, припадаешь к желанной земле, потерянной, кажется, по твоей же вине. Ты горбишься, ты хочешь стать совсем маленьким, но крепким, как камешек, зародышем, вернуться в земную утробу.
Ты всем своим существом обращаешься вовнутрь себя в поисках направления, ориентира.