После нашей дружеской критики Поэт, как после стиральной машины, весь выкручен и высушен. Едва ли ему скоро придут в голову новые интеллектуальные изыски.
— Сочини-ка нам стихотворение в рифму, чтобы петь было можно! Хватит с нас подтекста! — ободряет его Суеверный.
— Когда нет текста, есть подтекст! — вставляет Насмешник.
— Не всякий умеет в рифму! — присоединяется Бранко.
И, переломив себя, чтобы не терять контакта с группой, Поэт запевает куплеты, искренне радующие всех нас. Еще недавно он пел монотонным речитативом, а теперь ударяет по струнам в ритме тирольской песенки; он поет о том, что всюду нас поджидают лавины: и на работе, и в городе, и даже в любви. И мы хором подхватываем припев, в котором говорится о том, что не надо отчаиваться, надо идти вперед и вперед!
Настроение наше резко поднимается. Песня заглушила вой бури снаружи, словно сама стихия отступила перед нашим дружным хором. Вот какой поэт нам нужен. Мы хлопаем его по плечу.
— Браво!
— С такой песней — хоть на край света! — восклицает Горазд.
А Поэт принимает наши похвалы и улыбается грустно и стыдливо — он стыдится такого успеха.
Как бы то ни было, если ты настоящий поэт, ты переможешь непонимание и из грубой руды подобных разборов извлечешь некий живой атом, взорвешь его в себе и создашь новый мир.
А мы, самодовольно воображающие, что исполнили свой дружеский долг, растрясли тебя, мы приобщаемся незаметно к чему-то высокому. Возникает общее настроение задушевности, располагающее к исповедническим интонациям.
— Ну вот как ты пишешь? — вопрошает ненасытный Горазд.
Вечный вопрос любителей поэзии.
— Не знаю… Если бы знал, наверно, перестал бы писать…
— Но ты же пишешь! Как же ты можешь не знать! — Димо не терпит парадоксов.
— Это не я пишу, это другой, — серьезно произносит Поэт.
— Кто же? Может, тот, кто устроил бурю снаружи? — подмигивает нам Насмешник.
На миг мы смолкаем, вслушиваясь в свист ветра.
— Может, и он. Но, во всяком случае, не я! — стоит на своем Поэт.
— Вот тебе и раз!
— Как это?
Сборное существо МЫ органически отторгает любое чувство неопределенности, необъяснимости, смущающей таинственности. Для того мы и соединились в группу, чтобы противопоставить слепым неведомым силам коллективный разум.
Одиночка — игрушка случайных ветров. В его глазах мир непостижим и необъясним. Но если подобное чувство прокрадется в группу, оно подточит сами устои группового объединения. Поэтому мы инстинктивно противимся любым поползновениям такого рода.
Поэт неловко объясняет:
— Ну вот… Например… Утром я встаю с абсолютно пустой головой. Хлопнешь по затылку — эхо раздастся. И никаких тебе стихов. А днем что-то вижу, что-то слышу, что-то переживаю, и вдруг приходит в голову!.. Не я пишу — случай пишет!
Никифор протестует с точки зрения науки:
— Никаких случаев не бывает! Случайность — точка, где пересекаются две закономерности.
В спор вступает философ Асен:
— Да нет же! Случайность существует. Но ряд случайностей уже не случаен.
— Как это понимать? — Вожак вслушивается в разговор.
Асен пытается растолковать ему:
— Например, плохая погода. Чистая случайность. Но все вместе: отсутствие Деяна, плохая погода, наша общая неподготовленность, споры — это уже не случайно!
Задумчивое молчание. За окном — новый порыв бури. На мгновение нас охватывает ясновидческое предощущение нашей судьбы: она там, в снегу… Но мы здесь для того, чтобы отбросить опасения и вопреки всему двигаться вперед.
— Прекратится ли буря? — спрашивает Суеверный, припадая к окну.
— Составь гороскоп на эту тему! — советует Насмешник.
— Я с утра — в путь, а вы, пожалуйста, гадайте на кофейной гуще! — заявляет Горазд.
— И я! — присоединяется Бранко.
— И я! — кроткой твердостью звучит голос Зорки.
— И я! — откликается Андро.
— Мы все пойдем!
А Поэт продолжает отвечать самому себе:
Нет, это не я пишу. Если бы это был я сам, я мог бы самонастраиваться, как старый, хорошо изученный инструмент.
Пишет кто-то другой, неведомый и непокорный.
Я боюсь спугнуть его. Я постоянно начеку: вдруг он больше не придет!
Это не я пишу. Это другой.
Но почему же меня терзает непреходящее чувство вины?
Не я выбираю поэзию. Это поэзия выбирает меня и заставляет меня идти против себя самого.
Даже когда есть возможность спасения.
Ледопад. Грохот. Который круг ада?
Скульптор пытается с помощью альпенштока высвободить руку, но даже размахнуться невозможно.
Вожак желает лишь одного: вернуть то невозвратное время, когда он был обычным членом группы, и погибнуть прежде, чем он вызовет это зло, эту лавину.
Лавина возвращает ему эхо его собственных мыслей:
Как предотвратить то, что вызвано твоими же поступками?
В стремлении что-то исправить сознание инстинктивно обращается в прошлое. Он представляет себе единственную возможность. Упущенную возможность.
Вот он раскрывает карту маршрута перед своим противником, Никифором. Как просто было превозмочь высокомерие!
Он чертит красным карандашом зигзаговидные линии:
— Я предлагаю так. Есть у тебя возражения? Вопросы?
— Нет у меня вопросов! — отсутствующим тоном отвечает Никифор. — Теперь, когда мы в лавине, я тебе понадобился!
— Высвободись! Тот, у кого нет вопросов, предлагает ответ!
— Всякий маршрут хорош, если доведен до хорошего конца! — Никифор явно не намеревается утруждать себя особым мнением.
— Значит, этот плох, потому что привел нас в лавину! — Найден перечеркивает красную линию.
Старательно вычерчивает новую, изображающую кружной путь, но перечеркивает и ее.
— Может быть, у меня просто нет опыта? — шепчет он самому себе.
— Важно держаться соответственно! — советует Никифор с затаенной насмешкой.
Найден снова хватается за карандаш. Взбодренное последним мигом воображение предлагает множество различных вариантов, и всякий раз он сталкивается с неумолимым решением судьбы.
Напрасно силится он найти дорогу. Повторение часто кажется нам спасительным, а ведь это и повторение прежних ошибок на новый лад.
Вожак лихорадочно зачеркивает одну линию, другую, третью. И каждая новая линия, какой бы она ни была осторожной, кружной, вычисленной, неминуемо ведет к лобному месту, словно кто-то толкает его под руку.
В отчаянии Найден отбрасывает карандаш:
— Все дороги ведут к лавине!
— Есть один путь, но ты не видишь его! — злорадствует Никифор.
— Где? Скажи!
Никифор мстительно молчит.
— Скажи скорее!
— Поздно!
И снова вожак тонет в белом хаосе.
Почва выбита из-под ног.
Нет пути, нет выхода, нет даже лазейки.
Вся его жизнь была дорогой к лавине.
И если бы она повторилась, он снова пришел бы к лавине.
Новая снежная волна пенится, и он уходит туда с головой. И тут новый вариант, словно соломинка для утопающего.
В садике, перед домом он высаживает деревца. Нежно кутает в солому, перевязывает стволы. Беседует с ними, как с существами, которые понимают человеческую речь:
— С природой не шутят! В плохую погоду не гуляют!
И вот он снова в альпинистском пристанище. Вот она, дверца к спасению. Он едва нащупывает щеколду. Входит, отряхивается и заявляет твердым голосом:
— Завтра — никуда!
Мы свешиваем головы вниз. На стенах прорастают наши сердитые тени.
— Здесь, что ли, будем торчать? — Горазду не верится.
— Ты что, с ума сошел?! — восклицает Никифор.
— Прощай, Памир! — Насмешник сыплет соль на рану.
Мы соскакиваем с нар. Тени наши вырастают до самого потолка. Мы протестуем.
— Я за вас отвечаю! — Вожак склоняется над хрупкими деревцами в своем саду.
— Ответственность общая! — напоминает Горазд.
— Коллективная ответственность — все равно что полное отсутствие ответственности! — бросает сторонний наблюдатель Асен.
— Философ, прекрати эти буржуазные диверсии! — вступает Насмешник.
— Если уж вышли, надо дойти!
Вожак бессильно опускает руки:
— Кто кого ведет? Я — вас или вы — меня?
— Ты о деревьях больше заботишься, чем… — вмешивается Деян.
— Мы тебе не саженцы! — противоречит до самого конца Никифор.
И тут Деян бросает свой обличающий вопрос:
— Почему ты скрыл от группы, что я против восхождения?
— Почему скрыл? Почему? — повторяет снежное эхо.
Сейчас, когда все рухнуло и сломалось, ты хочешь найти пружинку и понять суть ее действия.
Откуда она, эта страсть быть вожаком?
Из глубины. Задолго до возмужалости.
Детство на окраине. Босое, растрепанное, с ободранными коленками и татуировкой из грязи. Два квартала с одинаково осевшими крышами враждуют с незапамятных времен. Это передается по наследству из поколения в поколение.
Рогатки, камни, крики — мальчишеское оружие.
И в одно утро — первое утро твоей жизни — тебя выбирают вожаком. Такое тебе и во сне не снилось. Прежний вожак болен скарлатиной, а ты самый высокий. Высокий рост — вот в чем суть!
И ты начинаешь верить, что рожден вожаком. Ты пытаешься скрывать от других этот странный, неудобный дар природы. Каких усилий стоит тебе подчинение другому, например Никифору, прежнему вожаку! И ты переламываешь себя.
Но вот наступает второе в твоей жизни утро. Никто не может остановить восход, менее всего — ты сам. Ты скромно говоришь о своей неопытности, склоняешь голову, стыдясь собственного внутреннего ликования.
Мы настаиваем. Мы выбираем тебя от всего сердца, искренне. Ты наш любимец. И самое главное твое качество — ты близкий друг Деяна. Вы с ним неразлучны. Чего же еще? Ты полная противоположность Никифору, прежнему вожаку, отошедшему от группы. Твой открытый общительный характер внушает доверие даже такому скептику, как наш сторонний наблюдатель Асен. Мы единодушно толкаем тебя к обязанностям вожака.