– Мой фюрер, – не дал договорить Гитлеру Канарис, – я не успел сообщить самое главное. У нас есть абсолютно достоверные сведения о том, что Советы собираются резко сократить численность своей армии. У них остро не хватает рабочих, и они уже приступили к сокращению, только за май и половину июня они просто расформировали четыре пехотных дивизии и одну кавалерийскую. А к следующей посевной, то есть к апрелю, они сократят количество солдат в своей армии вообще до двух миллионов человек! И эта информация абсолютно достоверная…
– Вилли, а ты сам-то веришь в этот бред?
– Звучит несколько… бредово, действительно. Но это на самом деле так: наш агент смог получить копию приказов с перечнем расформируемых подразделений и датами расформирования, и пока все у русских идет в соответствии с этими приказами. Там примерно десять процентов солдат они будут переводить в охранные войска – то есть в военизированные части охраны предприятий, а остальных направляют в основном на восток, в новые села. У Советов по плану только на Хоккайдо, которые они теперь именуют Йессо, полмиллиона крестьян и рыбаков будет переселено…
– Ну хорошо, вы меня убедили. Но, Вилли, при любых изменениях в политике Советов вы мне сообщайте незамедлительно. Даже если новости появятся посреди ночи, вам понятно?
Вера, открыв глаза, увидела сидящую рядом с кроватью врачиху – ее она уже видела не раз, вроде ее Лидой зовут. А Лида, в свою очередь увидев, что Вера глаза открыла, громко кому-то сообщила:
– Она очнулась, заходите! – После чего приоткрытая дверь распахнулась и в спальню зашли перепуганный Виктор и очень взволнованный сосед.
– Лида, что со мной?
– Вы сознание потеряли, вероятно давление резко упало. Но в остальном все в порядке, признаков инфаркта или инсульта я не наблюдаю. Только давление у вас все еще пониженное.
– Витя, кофе мне крепкого чашку и стакан сока виноградного принеси… пожалуйста.
– Старуха, ты чего это тут вытворяешь? – сердитым голосом, но было видно, что эта сердитость нарочитая, поинтересовался Лаврентий Павлович. И то, что волновался он по-настоящему, Вера тоже заметила.
– А я сама не знаю… что произошло-то?
– Ты утром видимо проснулась, встала по будильнику, – Лаврентий Павлович кивнул в сторону тихо бормочущего что-то «Изумруда», – а потом брякнулась без сознания. Он перепугался, врача вызвал…
– Это и странно: Витя, как нормальный отец двоих карапузов, должен спокойно спать даже под артобстером и только плач ребенка его разбудить сможет. А тут всего лишь жена на кровать упала…
– Не только на кровать, а непосредственно на него, причем прямо на голову.
– Да, а голова у него крепкая, – пробормотала Вера, потирая спину. – А случилось-то что? Какая-то важная новость по радио, но я, похоже, до конца дослушать не успела.
– Куйбышев ночью умер…
– Слава богу!
– Старуха, ты с ума не сошла? Чем тебе-то товарищ Куйбышев насолил, что ты его смерти радуешься?
– Лаврентий Павлович, я хотя и контра, но не сволочь, и смерти Валериана Владимировича совсем не радуюсь. Он же лично меня человеком сделал, и НТК он сам создал! Я ему за это всю свою жизнь благодарна буду! А радуюсь я совсем другому: когда Левитан начал сообщение читать, я подумала, что война началась и очень испугалась. И сознание из-за этого потеряла…
– И с кем ты воевать собралась?
– С фашистами, с Германией.
– Вот с Германией война не началась. И ни с кем не началась, так что успокойся. И можешь аж до завтра спокойная ходить: совещание по сокращению армии завтра в шесть вечера состоится. А на будущее усвой: зампред ГКО пугаться и терять сознание не должен, даже если враги бомбу рядом с его домом сбросят. Работа у нас такая, что пугаться мы права не имеем. Поняла?
– Чего уж тут непонятного… вы, Лаврентий Павлович, все же выйдите ненадолго, я все же оденусь, а то в халате…
– Я уже совсем ухожу. А ты сегодня выздоравливай и сил набирайся. Всё, до завтра…
– Погодите, тогда вопрос сейчас задам, пока вы не ушли. Почему о смерти Куйбышева так вот объявляли, первой новостью за день, ни свет ни заря…
– Это кто-то в Радиокомитете перестарался. Валериан уже совсем плох был, последние два дня уже без сознания лежал, врачи сказали, что шансов у него почти нет – вот Иосиф Виссарионович и распорядился некролог подготовить и о смерти его народу сразу объявить. А то раньше, когда кто-то… ну ты знаешь, а мы объявляли об этом через день-два, враги про нас много гадостей в своих газетах писали. Ну а чиновников ты наших знаешь: раз приказано «сразу», то им это «сразу» аж в заднице печет… Не принимай близко к сердцу, все мы когда-нибудь… А он для страны очень много сделал, и ты права: помнить о нем мы всю жизнь будем. Всё, я пошел – у меня на самом деле очень много дел на сегодня распланировано…
Перед началом совещания к Вере подошел Иосиф Виссарионович:
– Вера Андреевна, я тебя прошу еще раз подумать: может, все же оставишь работу в университете? А то мне Лаврентий вчера сказал, что ты от переутомления…
– Я не от переутомления, а от волнения. И вообще, я в полном порядке, просто себя немного лишку накрутила, а тут правительственное сообщение – я подумала, что война началась…
– А ты по-прежнему уверена, что война начнется?
– Совершенно уверена, я же вам уже говорила.
– Тогда, наверное, армию нам сокращать не стоит?
– А вот этого я не говорила! Но мы же затем и собрались, чтобы этот вопрос обсудить?
– Да. Ну, пошли тогда обсуждать, я гляжу, все уже собрались…
Вопрос о сокращении армии, причем резком, товарищ Берия поднял еще осенью, и к лету сорок первого он смог убедить в правильности своей позиции довольно много народу. В частности, товарищ Шапошников его теперь поддерживал – но вот в самой армии эта идея поддержки не получила. Что было понятно: ведь столько сладких должностей должны были пропасть! А желающих такие должности занять, в том числе и среди родственников нынешних советских военачальников, было очень немало.
Поэтому совещание обещало быть очень жарким, и Веру Иосиф Виссарионович пригласил в том числе и потому, что при ней мужчины все же старались вести себя поприличнее. Но это было конечно же, далеко не главной причиной: в должности зампреда ГКО Вера отвечала за все обеспечения армии боеприпасами, и даже товарищ Ванников официально ей подчинялся. Впрочем, как раз с Ванниковым у Веры никаких трений не возникало.
То есть по поводу обеспечения армии боеприпасами не возникало, а раньше, бывало, разногласия у них возникали постоянно. То есть когда Борис Львович отвечал за производство тракторов в стране, а потом – когда он стал «главным по танкам»: уж очень ему не нравилось, как такие же вопросы решает НТК. С другой стороны, ему еще больше не нравилось, как в стране вообще танкостроение действует – и вот тогда уже взгляды его и Веры сильно сблизились. И теперь, окончательно поняв, как Вера устроила систему по изготовлению боеприпасов, он только что не молился на нее. И когда ему об этом сказал товарищ Ворошилов, Борис Львович лишь усмехнулся:
– Нам, евреям, молиться на православных религия не позволяет. А нам, большевикам, идеология не позволяет молиться на вообще кого угодно. Ну а частным образом – я бы на нее молился, если бы это привело к улучшению работы заводов по производству боеприпасов, но к сожалению, это невозможно.
– Что невозможно, улучшить работу?
– Вот именно: ее невозможно улучшить просто потому, что лучше ее сделать просто нельзя, она – работа эта – и без того организована на высочайшем уровне. Выше уже просто не бывает!
Климент Ефремович, это выслушав, тоже усмехнулся – но все же определенную проверку отрасли провел и убедился, что никто просто придумать не в состоянии хоть что-то, способное производство боеприпасов увеличить. И слегка даже по этому поводу расстроился – но ему никто не рассказал, что в СССР систему Вера создала такую, что увеличить выпуск боеприпасов втрое подключением производства уже абсолютно вроде бы гражданских можно меньше, чем за неделю…
А как раз вопрос о том, сколько боеприпасов страна может произвести, был одним из основных в программе сокращения армии. Просто потому, что сокращать боеспособность армии вообще никто не собирался. И первой об этом сообщила собравшимся Вера:
– Я тут краем уха слышала и краем глаза видела, что отдельные товарищи настроены крайне против сокращения нашей Красной армии. Поэтому от лица самой себя замечу, что считаю такие разговоры откровенно вредительскими: нынешние бойцы РККА в большинстве своем никакой пользы кроме вреда нам нанести не могут.
– Насчет пользы я бы поспорил, – встрепенулся Климент Ефремович, – а вот какой они, по вашему, наносят Советскому Союзу вред?
– В мирное время они нужную трудовому народу еду на дерьмо переводят, а в случае войны вреда от них будет еще больше.
– Даже так?!
– Именно так. У нас сейчас три миллиона бойцов в качестве средств передвижения имеет лишь собственные ноги – а это значит, что в случае войны их просто враг быстренько убьет и нам придется их где-то хоронить, занимая под кладбища вполне плодородные земли.
– А вариант, что они врага убьют, вы даже не рассматриваете?
– Конечно, не рассматриваю. Ведь чтобы им убить врага, им нужно дать оружие и боеприпасы, причем дать там, где они врага должны будут встретить. Однако пешком они на место встречи придут поздно – это если их по дороге с самолетов не разбомбят, и с собой туда много боеприпасов не принесут. Они, конечно, стеной встанут на пути врага, в штыковую пойдут на него бесстрашно – но враг-то просто всех постреляет из пулеметов. Поэтому для того, чтобы врага убивать, боец должен передвигаться не на своих двоих, а на приличествующих случаю транспортных средствах.
– Но мы же не можем посадить всю армию на автомобили!
– Можем, но лишь в случае, если численность армии сократить раза в три. И тогда бойцы к месту встречи с врагом смогут прибыть заранее, подготовиться к обороне, а когда враг подойдет – то метким огнем его уничтожить. Правда, тут возникает вопрос, а сколько этого огня потребуется для уничтожения противника – и вот ответ на этот вопрос вас лично, Климент Ефремович, возможно и расстроит. Потому что для уничтожения, скажем, немецкого полка советским бойцам потребуется всего лишь пара сотен пулеметов, десяток пушек и, скорее всего, несколько самолетов. Но даже по самым щедрым нормам против германского танкового полка Советской армии потребуется выставить всего лишь три роты бойцов. То есть, если все подсчитать скрупулезно, потребуется двести пятьдесят мотопехотинцев и двенадцать летчиков. Еще полторы сотни потребуется бойцов в системе снабжения и полсотни человек для обслуживания самолетов. А переводе на советские деньги – один мотопехотный батальон и одна эскадрилья самолетов. И всё, больше на фронте людей просто не потребуется, там любой лишний человек будет служить лишь мишенью для врага.