– Ну так поговорите! Да, спросить хотела: кто там у него такие дурацкие названия операциям придумывает?
– Не дурацкие, а говорящие! Борис Михайлович-то у нас человек с образованием…
– И что? Я тоже разные слова знаю, например слово «афедрон».
– Ну это-то слово и я знаю… от тебя, кстати, набрался. А про операции: Колывань – это древнее название города, который эстонцы Таллином обозвали, причем название не просто древнее, а балтское, то есть местные племена, которые его основали, так назвали, в честь какого-то вождя своего. А клуня… ну кто из нас русский по рождению? Клуня – это овин… не переживай, я и сам на знал, мне Борис Михайлович позавчера объяснил.
– Понятно, а овин – это рига… хитро, но что, у немцев знатоков русского языке что ли нет?
– Может и есть, только мы немцам про свои планируемые операции как-то забываем сообщить.
– А еще южнее?
– А это ты все же у Шапошникова спрашивай, я пока так далеко на юг не смотрел. То есть когда фашист с Украины войска потащит наш прибалтийский прорыв затыкать, он там что-то эдакое намечает, но я в детали не вникал, да и по срокам не угадать. А совсем на юге – Толбухин утром в Одессу прибыл.
– А чего так поздно-то? Лазарь Моисеевич обещал его за двое суток подвезти.
– Ну до чего вы, женщины, нетерпеливые! А на то, чтобы обучить пусть даже мото, но пехотинцев с танками работать…
– Вы что, ему просто танки передали, без экипажей?
– С экипажами, но пехоту пришлось поднатаскать с этими танками взаимодействовать правильно. Сама понимаешь, если танки отдельно, а пехота отдельно…
– Не сердитесь, я просто нервничаю сильно, и вовсе не из-за дел на фронтах. Ага… так, Лаврентий Павлович, раз уж вы здесь, вызывайте перевозку из Грауэрмана… сначала вызывайте, а потом уже Витю будите. Что-то мне подсказывает, что сегодня все очень быстро пойдет… Ой! Очень-очень быстро… Нину Теймуразовну все же не будите, сама справлюсь… не впервой. Стойте, пока не забыла: километрах в трех с половиной в востоку от деревни Черники, в Гёрлицком лесу расположен бункер верховного командования Германии, там Гитлер практически безвылазно сидит и все руководство к нему в гости на доклады катается. Бункер прекрасно замаскирован, с самолета его не разглядеть… днем. Но если нафоторгафировать днем просто так, а ночью с тепловизиром поглядеть… обычно деревья в лесу горячим воздухом не пышут.
– А откуда… неважно, с тепловизором, говоришь…
– Да звоните уже в роддом! Я же ну никак потерпеть-то не смогу!
Когда встревоженные врачи аккуратно Веру усаживали в машину, она вдруг спросила:
– Вам чай-то понравился?
– Что? А… неплохой чай.
– Возьмите пару коробок… себе пару и Иосифу Виссарионовичу две, а Тихонову одну, он больше на кофе налегает. Берите-берите, мне Марта сорок коробок по полкило прислала, и нам за всю жизнь столько не выпить. Вить, проследи!
– Мне вот очень интересно, а откуда Старуха об этом-то узнала? – Иосиф Виссарионович задал явно риторический вопрос после того, как на вечернем заседании ГКО Лаврентий Павлович доложил о результатах авиаразведки. – Впрочем, ее спрашивать бесполезно…
– Тридцатого мая госпожа Фрея Аспи как раз из Стокгольма приехала, Вере чай этот привезла… и, похоже, не только чай. Старуха и вспомнила об этом, когда решила чаем нас порадовать…
– Да неважно, что делать будем?
– Самолетов у нас семь десятков к вылету готовы, бомб… хватит. А так как бомбить придется с высот не больше километра, то воздух перекроем реактивными истребителями, для такого дела все их задействуем в операции.
– Я бы предложил сначала поверху этими, термобарическими пройтись, – добавил Валентин Ильич, – чтобы зенитки уж точно все выжечь.
– Не учи ученого! – огрызнулся Лаврентий Павлович, – А первым эшелоном пустим как раз новые штурмовики Сухого, заодно они и лес этот дурацкий скосят…
– А лес косить обязательно? – решил уточнить Сталин.
– Как раз термобарами, Старуха под штурмовик этот подготовила изделия по четверти тонны. Валентин абсолютно прав: подставлять МП-8 под зенитки просто глупо, если можно без этого обойтись. Сейчас летуны как раз считают графики вылета, чтобы все на месте оказались в пределах десяти минут. Сначала – зенитки над объектом, потом СБ-М расчистят трассу снижения бомбардировщиков, на всякий случай расчистят. Завтра к утру будут готовы, так что ждать, думаю, не стоит.
– А морда такая задумчивая… ты уверен насчет завтра?
– Насчет завтра – уверен. Но вот то, что Старуха эти бомбы противобункерные еще в прошлом году в производство запустила, меня все же слегка смущает.
– Не смущайся. Кстати, как там она?
– Вчера домой вернулась. Но карапузов я не видел, меня Дарья даже на порог не пустила. Кстати, полковнику Поленовой я представление на Красную Звезду подготовил, подпишешь как Председатель ГКО?
– Давай его сюда, подпишу. А Звезду за то, что тебя к соседке не пустила?
– За то, что предотвратила три покушения на Старуху. Парней своих подготовила прекрасно, этих троих взяли прямо во дворе, но никто из соседей даже внимания не обратил, а сколько она еще на дальних подступах пресекла…
– Тогда чего так скромно?
– Чего-чего… Вера, как очухается, ей минимум Ленина дать захочет… причем как раз за то, что она меня не пустила, – закончил Берия со смехом. – А если всерьез, то за качественно выполненную работу, спокойно выполненную, без героизма. И Звезду не за работу, а именно за то, что героизм не потребовался.
– Пожалуй, ты прав: за то, что героизм не потребовался… А как операцию назвал?
– «Сенокос». Я же не Борис Михайлович, я человек простой…
– И то верно. Запускай свой «Сенокос»!
Вальтер фон Браухич чувствовал себя относительно спокойно: к утрате Эстонии и Латвии он прямого отношения не имел, а русские на территорию Рейха даже не попытались напасть. И за последние три дня фельдмаршал успел сделать довольно много, так что – если ему никто мешать не будет – русским скоро станет плохо. Очень плохо:
– Прежде всего, мой фюрер, вы уже разместили на территории бывшей Литвы четыре польских дивизии и шесть французских, так что если русские попытаются зайти на территорию Рейха, им придется сначала уничтожить эти дивизии. В конце концов, их-то не жалко, но пока они будут сопротивляться, мы успеем как следует укрепиться на второй линии обороны и глубже, чем на десять-пятнадцать километров, русские орды зайти не смогут.
– А вы уверены, что с этими дивизиями русские не поступят так же, как поступили с нашими войсками в Эстонии и Латвии?
– Мой фюрер, по нашим подсчетам русские во время захвата этих территорий выпустили более четырех миллионов снарядов, и повторить у них то же самое получится не раньше чем через год, да и то при условии, что больше они нигде и не по кому стрелять не будут. Но мы предусмотрели и самый плохой вариант развития событий, ведь если абвер один раз ошибся в оценке русских арсеналов, то, возможно, он может ошибиться еще раз, – при этих словах Канарис поморщился, но так как слова ему не давали, промолчал. – Поэтому генерал Модель уже приступил к подготовке еще одного оборонительного рубежа, уже по Неману, и у нас есть абсолютная уверенность в том, что это рубеж при любых условиях будет для большевиков непреодолим. Более того…
Договорить он не успел, в заде, где собрались высшие военачальники Рейха, раздался глухой гул.
– Черт возьми, что тут происходит? – ни к кому конкретно не обращаясь, спросил Гитлер, но вошедший в зал офицер тут же отрапортовал:
– Мой фюрер, наверху идет бомбардировка, довольно сильная. Вероятно, русские заметили какие-то строения наверху, и полковник Майер предложил немедленно покинуть бункер. То есть связь с ним прервалась, но я думаю, что он имел в виду после окончания бомбардировки…
– Хорошо, пока продолжим. Вы что-то хотели уточнить, но не закончили, продолжайте. Хотя этот гул и начинает надоедать…
И это были его последние слова: одна из первых сброшенных на бункер пятитонных бомб пробила все перекрытия и взорвалась уже внутри. Довольно далеко от зала, но взрывной волны, пронесшейся по коридору, хватило всем…
На следующее утро товарищ Берия доложил товарищу Сталину:
– Извини, что разбудил, но новость довольно интересная: мы попали в этот бункер в самый удобный момент и закопали там не одного Гитлера, а почти все командование вермахта. Утром по Берлинскому радио сообщил, что фюрер героически погиб на фронте, командующим всеми вооруженными силами назначен фельдмаршал фон Вицлебен – похоже, что других у немцев просто не осталось. То есть остался еще один, фон Клюге, и он стал временно исполняющим должность рейхсканцлера. Пока для нас это никакого интереса не представляет, но Старуха говорит, что с этими двумя уже можно разговаривать.
– Она что, предлагает заключить с ними мир?
– Она предлагает выкатить им ультиматум. Я попозже заеду, скажу, какой именно. Сам знаешь, когда у женщины голова занята младенцем, а ведь у нее сразу двое… в общем, похоже на бред, но что-то в ее предложении есть. По крайней мере я дал добро на начало операции «Полярный лис», и когда она закончится, нам будет о чем с немецкими фонами поговорить.
– Ты от Бориса Михайловича заразился? – спросил Иосиф Виссарионович, как только Лаврентий Павлович вошел в его кабинет. – Здравствуй, давай, рассказывай свои хорошие новости. Только сначала поясни, при чем тут лис и почему полярный? Ведь это не про Норвегию с англичанами, или я что-то пропустил?
– Не пропустил, мне Старуха так операцию предложила назвать.
– То есть Борис Михайлович ее покусал…
– У него надо спрашивать. А почему лис такой… она еще уточняла, что не просто лис, а очень упитанный.
– Но почему?
– Почему-почему, – Берия едва сдерживал смех. – Потому что полярный лис – это песец. Полный песец…
– Да, двойня – это действительно тяжеловато для организма. Для любого организма, кроме Старухиного. Так что она тебе там набредила?