— Не любишь его?
— Почему?! Очень даже люблю. Только мне спешить некуда.
— Смотри, пробросаешься! — наставительно предупредила Старуха. — Серьезного жениха упустишь, потом локти кусать станешь.
Девчонка в ответ только фыркнула. Дескать, что ты, старая карга, понимаешь. На свою красоту и молодость надеялась.
А Старуха все понимала. Первый Девчонкин мужчина таким хотел и остаться. Единственным. Думал, встретил серьезную, для жизни. Небось насмотрелся на бабочек-однодневок. А она на других перекинулась. Этих «других» было многовато. Приходили поодиночке и компаниями. С подружками и без подружек. Дискотека на дому! Иные оставались на ночь. Иногда ночевали разом две-три пары. Из-за перегородки в уши Старухи лезло бесстыдное постельное хихиканье. Утром расходились осоловевшие после бурной ночи. Бывало, что и застревали до полудня. Досыпать.
В квартире прижился запах курева и перегара. Тоже осоловевшая от бессонницы, Старуха пыталась уничтожать следы нечистого пребывания ночных гостей. Конечно, она могла этим не заниматься, но тогда бы так и пришлось круглосуточно существовать на помойке. Сама Девчонка грязной работы чуралась.
— Ты бы хоть убрала за своими гостями, — пеняла ей Старуха. — После них в доме не продохнуть. Все на меня сваливаешь.
— А что тебе еще и делать?! Я с утра на работе, а ты дрыхнешь, сколько влезет, — лениво отругивалась Девчонка.
Старуха спала много, это верно. Отсыпалась за свою долгую утомительную жизнь, остаток которой теперь оползнем съезжал в никуда.
Старуха силилась придушить раздражение. Вспоминала, какой была Девчонка в самом начале, когда обе они еще имели имя. Своенравная — да. Задиристая — да. Да, непослушная, порой даже беспардонная. Но все же… Прибегала после школы вся распахнутая, с сияющими глазами… Как получилось, что они обе перестали зваться по имени, окрестили друг друга Старухой и Девчонкой?.. «Старуха, чего бы поесть?» — «Где ты, Девчонка, болталась?» Как вышло, что пригретая сиротка обернулась троянским конем, из которого, бряцая правами, повыскакивали грубость, ложь, корысть, хитрость? Не она ли сама виновата, что не сумела воспитать девочку? Хваталась за окрик, когда надо было поговорить по-хорошему. Недоставало терпения? А может быть, любви? Понадеялась на голое чувство благодарности?..
Мысли были гнетущими. Прибираясь, Старуха пробовала переключить их на хорошее, сделать эти минуты временем приятных воспоминаний — ведь теплились же в ее прошлом счастливые дни и даже месяцы! — но это далеко не всегда удавалось. Мешала обида на Девчонку… Попыталась пожаловаться участковому милиционеру. Такой тарарам в квартире, оглохнуть можно… Тот только руками развел. Если бы драка, другое дело. Или бы соседи шумели. А в своей семье…
— Девушка-то молодая, вконец с пути собьется. Жалко.
— А что я могу сделать? Она прописана. Совершеннолетняя. Никто не вправе вмешиваться в ее личную жизнь…
Выходило, в Старухину жизнь вторгаться можно? Выходило, она на личную жизнь не имеет права? А может быть, и на саму жизнь?..
С Девчонкой участковый все же по-отечески побеседовал. А результат? Это было воспринято как объявление войны. Стало еще хуже. Старуха видела себя все более лишней в квартире. Даже помехой. Из каких-то закоулков подсознания вылезло и заползло в душу ощущение опасности. Ощущение это усилилось, когда похожий на „идиотовского” Рогожина новый приятель Девчонки, проходя мимо Старухиной комнатки к туалету, пропел: «Ты жива еще, моя старушка?» И по пути обратно снова: «Ты жива еще, моя старушка?» В первый раз это могло быть и непреднамеренно. Просто любит человек Есенина. Но во второй…
Неделю спустя у Старухи случился приступ астмы. Задыхаясь, с трудом выталкивая из легких воздух, попросила Девчонку зайти к соседке, вызвать «скорую». У них самих по бедности телефона в квартире не было.
— Некогда мне! — отрезала Девчонка и, как показалось Старухе, взглянула на нее со злорадным ожиданием. Хлопнула дверью и убежала по каким-то своим делам.
В тот раз с приступом астмы Старуха кое-как справилась самостоятельно. Но мысль, что Девчонка ждет ее смерти, а при случае может и поспособствовать, не давала покоя. Старуха приладила к дверям своей комнатки крючок, запираться на ночь. А что — крючок?! Всего и дела — разок дернуть. По ночам ее посещали кошмары. Будто кто-то душит. Просыпалась, прислушивалась. За дверью чудились вороватые шаги. Откинув крючок, выглядывала в коридор. Никого.
Казалось, неведомые темные силы хотят отнять ее последнее достояние — личное время, выпавшее в скудный осадок на самом донышке ее жизни. В минуты бессонницы Старуха с опаской поглядывала на стрелки будильника возле подушки. Тик-так, тик-так, — слышались уходящие шажки ее времени. И сердце уже не семенило за ним, а замирало в нехорошем предчувствии. Придушат подушкой, а свалят на астму. Или выдавят стекло в окне ее комнатушки — этаж-то первый! — будто кто с улицы залез, и… Да и просто сляжет, возиться с нею не станут, вышвырнут, словно ветошь, в одну кучу с бездомными, выжившими из ума старушенциями… А всё — квартира! Та самая, которую своим горбом… После ее, Старухиной, смерти она со всем милым сердцу содержимым просто так, за здорово живешь, достанется Девчонке. «Вот тебе за все твои „добрые” дела подарочек!» То-то обрадуется, то-то закатит тусовку! Да, да! Завалится в ее, Старухину, чистую постель с каким-нибудь очередным Рогожиным. Или уложит хихикающую лахудру с бритоголовым дебилом… Старуху захлестывала невыносимая обида. На себя, на судьбу, на весь мир… Нет, такого кощунства допускать нельзя. Уж лучше бы государству… Но что она может сделать? Как помешать? Девчонку даже и выписать нельзя, тут закон на ее стороне… А что, если разъехаться? Разменять квартиру? Мысль эта показалась Старухе чуть ли не спасительной. Она даже предприняла кое-какие шаги. Отрывала полоски бумаги с номерами телефонов от объявлений, пятнавших столбы и заборы. Расспрашивала соседей по дому, особенно пожилых, когда встречала в подъезде. Газетным посулам и всяким конторам и посредникам не доверяла. Обманут! Чего доброго, и вовсе на улице окажешься. Месяц за месяцем ковыляла она на отечных ногах по каким-то незнакомым улочкам, одолевала, тяжело дыша, крутые ступени лестниц… Охотников ехать на первый этаж да еще в дальнем районе не находилось… Наконец отыскался более или менее подходящий вариант, правда, на две комнаты в коммунальных квартирах. Старуху это не испугало. Там хоть соседи будут, живые люди, в случае, если заболеет или еще что, помогут. Но Девчонка все испортила.
— Ты что, задумала тишком да молчком квартиру у меня оттяпать?! Дудки! Не на ту напала! Тут, когда ты скапустишься, вся квартира моя будет, а разменяемся, так я сто лет из коммуналки не выберусь!
Без согласия Девчонки обмен было не оформить. Затеять тяжбу, чтобы разъехаться по суду, как ей советовала соседка, — на это у Старухи не было ни сил, ни денег. Так и осталось все в прежнем виде, только у Девчонки добавилось злости. Пройдет в кухне или в коридоре мимо Старухи и пробурчит так, чтобы та слышала: «У-у, старая ведьма!» или «Змея подколодная!»
Так и существовали — ни вместе, ни врозь. То ли от жизненной усталости, то ли по причине возраста — шутка ли, уже восемьдесят набрала! — Старуха перестала дергаться, искать выход. Вроде бы смирилась со своей участью. Довольствовалась маленькими радостями сиюминутного бытия. Завтра будь что будет, а текущий день или хотя бы часть его до нашествия варваров старалась прожить как можно приятнее. Тем более что и Девчонка со временем помягчела, перестала походя хамить. Наверное, подзабыла Старухину попытку разъехаться. А может, потому, что Старуха избегала контактов с нею — существовала неприметно, как мышь в доме, где есть кошка.
Но полоса умиротворения оказалась не вечной. Подметая пол в прихожей, Старуха обнаружила закатившийся под тумбочку для обуви одноразовый шприц. Откуда бы тут взяться шприцу? Кто и зачем его принес?! Вывод был ошеломляющий — наркотики! Кто-то из Девчонкиных дружков, а может быть, и не один, колется! А это значило, что рано или поздно Девчонку тоже посадят — если уже не посадили! — на иглу. Тактика отработана. Стало быть, под угрозой сама Девчонкина жизнь! Старуха никогда бы не подумала, что так всполошится. Оказалось, Девчонка ей, несмотря ни на что, дорога. Одно дело — несовместимость в быту, и совсем другое — реальная и страшная опасность. Очевидно, в подсознании Старухи еще не совсем угасла надежда, что Девчонка, Бог даст, перебесится, переболеет всем этим нынешним непотребством, станет нормальным человеком. Маленький, безобидный на вид шприц в мгновение ока перечеркнул эти робкие упования.
Старуха попыталась поговорить о своих опасениях с Девчонкой.
— Что? Какой еще шприц?! Что ты мелешь! — возмутилась Девчонка. И тут же пригрозила: — Тебя это не касается. Смотри, не вздумай кому сболтнуть! Жива не будешь!
Сомнений не оставалось, Девчонка в курсе. Может быть, даже уже повязана. Близилось ее необратимое падение. Пока жива, Старуха его кое-как сдерживает. Не словом, так хотя бы своим присутствием. А не будет ее, Девчонка покатится дальше по наклонной, все ниже и ниже… Превратится Бог знает во что… Хоть они и не стали родными, Старухе до слез ее жалко. И еще больше — себя. Для того ли растила, ухлопала уйму денег, сил, нервов и времени? Выходит, и это все — со знаком минус… Что делать? Как предотвратить? Как оторвать Девчонку от губительной компании? Ответа Старуха не находила. Вновь потеряла сон от навязчивых страхов. Наслышанная о повадках наркоманов, рассовала по укромным местечкам вещи, имевшие хоть мало-мальскую цену.
Через несколько дней два происшествия окончательно выбивают Старуху из колеи. В Девчонкиной комнате завязалась драка. Сама Девчонка в страхе выбежала в коридор.
— Попрошу соседку позвонить в милицию! — крикнула ей тоже перепуганная Старуха, направляясь к входной двери.
В прихожую выскочил здоровенный детина.