блять временем гостя, в ответ Аллейн изрек, что время в общепризнанном его значении не существует. Последняя стычка, во время которой предложение выяснить, не пришла ли за Аллейном машина, было отбито с помощью розенкрейцеров и пылающего креста гностиков, закончилась тем, что Баради пожелал взглянуть еще разок на мисс Трубоди и доложить о ее состоянии мистеру Оберону. Его не будет некоторое время, сказал он, и он просит Аллейна не чувствовать себя обязанным дожидаться его возвращения. В этот момент появился слуга-египтянин и позвал хозяина к телефону. Баради не преминул заметить, что машина Аллейна несомненно придет прежде, чем он вернется. Выразив сожаление о том, что уроки медитации мистера Оберона еще не закончились и прерывать их нельзя, он предложил Аллейну подождать машину в холле или библиотеке. Аллейн сказал, что предпочел бы не двигаться с места, дабы повнимательнее изучить де Сада. Толстые щеки доктора посерели. С налетом раздражения Баради согласился и вышел в сопровождении слуги.
Они повернули направо и пошли по коридору, ведущему в холл. Аллейн услышал, как звякнули колечки, на которых висела занавеска из лайковой кожи, отделявшая холл от коридора. Он уже сидел на корточках перед бюро Верни-Мартена.
В своем отделе Аллейн славился тем, что мог обыскать помещение с необыкновенной быстротой и столь же поразительной аккуратностью. Вряд ли он когда-либо действовал проворнее, чем сейчас. Баради оставил нижний ящик бюро открытым.
В ящике лежало с полдюжины книг, возможно, менее известных, чем сочинения де Сада, но зато еще более скандальных, и все они значились в списке запрещенной литературы Скотленд-ярда. Аллейн перебрал их по одной и сложил на место.
Следующий ящик был заперт на замок, который легко поддался отмычке, позаимствованной Аллейном в свое время у домушника-виртуоза. На этот раз добычей стали три папки с деловыми бумагами и две записные книжки. Записи в первой папке были сделаны странной вязью, которую Аллейн принял за арабское письмо, однако попадались и собственные имена, написанные латинскими буквами. Огромные суммы денег, проставленные в различных валютах: долларах, франках, фунтах и лирах, были педантично распределены по разным графам. Аллейн быстро листал страницы, фиксируя глазами их содержание и напряженно прислушиваясь к тишине в коридоре.
Между первой и второй папкой лежал альбом в четверть листа в фиолетовой кожаной обложке с замысловатым тиснением. От рисунка рябило в глазах, но Аллейн все-таки узнал пентаграмму, подсвечник, крылатых змей, быков и перевернутый крест. Все это венчал обоюдоострый меч с вздымавшимся над ним пламенем, очертаниями напоминавшем воздетую руку. Альбом был перехвачен застежкой и заперт на замочек, отпереть который не составило труда.
Под обложкой находился один-единственный листок пергамента, украшенный затейливым орнаментом и магическими символами. Аллейн принялся читать:
«Здесь во имя Ра и Сынов Ра, и Дочерей Ра, которые также в таинстве Солнца являются Священными Супругами Ра, я, в канун посвящения в Тайное Общество Ра, клянусь перед ликами Гора и Озириса, Анубиса и Аписа, Добра и Зла, кои суть Господь единый, в котором заключено и Добро и Зло, клянусь, что наложу печать на уста мои, и на глаза, и на уши мои и навеки сохраню тайну мистерий и Священных Ритуалов Ра.
Клянусь, что все, что происходит в этом месте, никогда не будет существовать для мира. Если я нарушу клятву хотя бы в малейшей степени, то пусть уста мои будут сожжены огнем, что пылает сейчас передо мной. Пусть глаза мои выколет нож, что висит сейчас перед ними. Пусть уши мои зальет расплавленный свинец. Пусть я сгнию заживо и мое тело пожрет раковая болезнь. Пусть я возжелаю смерти сильнее жизни и обреку себя на вечные мучения. Если я нарушу молчание, да падут на меня все эти беды. Клянусь огнем Ра и мечом Ра. Да будет так».
Аллейн кратко и энергично выругался, запер альбом и принялся за вторую папку. На ней стояла надпись «Химическая компания Приморских Альп», и содержала она имена, даты и цифры, видимо, обозначавшие доходы и расходы. Аллейн насторожился. Компания, похоже, получала астрономические прибыли. Чуткие тонкие пальцы Аллейна в ровном темпе перелистывали одну страницу за другой.
Вдруг они резко замерли. Внизу одной из страниц, исписанной неразборчивым почерком, красовалась скромная, но четко и не без изящества исполненная подпись — П. Е. Гарбель.
Зазвенели колечки в коридоре. Аллейн запер ящик, и вернувшийся Баради застал гостя увлеченно склонившимся над де Садом.
Баради привел с собой Карбэри Гленда. Аллейн без труда догадался зачем. Гленда представили. Он торопливо сунул Аллейну свою влажную дрожащую руку и тут же запрятался в дальний темный угол, откуда, пощипывая бородку, исподтишка поглядывал на гостя, разрываясь между любопытством и неприязнью к новому знакомому, заставшему его в столь плачевном состоянии.
Баради непринужденно заявил, что Аллейну, который так высоко оценил обложку сочинения де Сада, наверняка будет приятно познакомиться с известным художником. Аллейн отвечал с энтузиазмом, стараясь, однако, выглядеть не более чем любителем. Как бы он хотел узнать поподробнее о живописной технике, сказал он. Фраза годилась на любой случай. С одной стороны, она вполне подходила мужу Трой, кем бы он ни был по профессии, а с другой — в ней не было и намека на попытку что-либо утаить, и, если Гленд знает о том, что Аллейн — детектив, у него не найдется ни малейшего повода упрекнуть гостя в обмане. Аллейн сильно сомневался в том, что Гленд уважил просьбу Трой. Наоборот, он наверняка сообщил, что в замок приходила Агата Трой, известная художница, автор «Мальчика с воздушным змеем», принадлежавшего мистеру Оберону. И что же случилось потом? Либо Гленд рассказал также, что муж художницы — офицер Скотленд-ярда, и тогда им позарез необходимо выяснить, насколько случайно оказался в замке такой гость. Либо Гленд не смог сказать ничего определенного об Аллейне, в таком случае им оставалось лишь гадать, действительно ли их визитер такой придурок, каким пытается выглядеть. Существовал и третий вариант развития событий, но Аллейн не мог пока просчитать его до конца, вариант, связанный с личностью П. Е. Гарбеля, в незапятнанности которой теперь появились сомнения.
Баради сказал, что машина Аллейна еще не пришла, и без тени прежнего нетерпения предложил осмотреть библиотеку.
Библиотека располагалась с противоположной стороны дворика. Войдя, Аллейн немедленно уткнулся взглядом в «Мальчика с воздушным змеем» работы Трой. Энергия и чистота, которыми веяло от картины, никак не вязались с затхлой атмосферой библиотеки мистера Оберона. Секунду Аллейн вглядывался в глаза мальчика, писанного с его сына.
В роскошном собрании книг, выстроившихся на полках вдоль стен, как и следовало ожидать, преобладали издания по мистицизму, оккультизму и ориентализму. Аллейн заметил несколько сочинений, которые в книжных каталогах помечались как редкие, антикварные и коллекционные. Но намного больше его заинтересовал рисунок в рамке, висевший в самом темном углу комнаты. Рисунок, выполненный, по-видимому, средневековым художником, изображал замок Серебряной Козы и являлся частично вертикальной проекцией, а частотно планом. Аллейн окинул его быстрым заинтересованным взглядом и отвернулся. Он заявил, что потрясен великолепием библиотеки, и принялся перебирать одну книгу за другой, издавая восхищенные возгласы. Баради с Глендом наблюдали и слушали.
— Вы, наверное, коллекционер, мистер Аллейн? — предположил Баради.
— О, это слишком громко сказано. Боюсь, моя работа не может позволить мне дорогостоящих увлечений.
Наступила короткая пауза.
— Неужели? — сказал Баради. — Увы, профессию не выбирают. Надеюсь по крайней мере, ваша вам не докучает.
«Он закидывает удочку, — значит, не знает наверняка или не уверен», — подумал Аллейн и произнес, с рассеянным видом перелистывая великолепный экземпляр «Книги мертвых»:
— Думаю, всем время от времени надоедает делать одно и то же. Что вы скажете на это как ученый?
Пока Баради отвечал на вопрос, Гленд бросал на него сердитые взгляды и нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Аллейн сообразил, что Баради и Робин Херрингтон, видимо, уже рассказали Оберону о том, что гости расспрашивали о мистере Гарбеле. Не в этом ли причина перемены поведения Баради? Теперь Аллейн не смог бы ему надоесть, даже если бы захотел.
— Любопытно было бы узнать, какая у мистера Аллейна профессия, — произнес Карбэри Гленд хриплым голосом. — Меня это всегда страшно интересует, ведь чем люди только не занимаются.
— О да, — согласился Баради. — Вы когда-нибудь играли в игру «угадай профессию»? Давайте сыграем! — воскликнул он, изображая предельную искренность и простоту. — Мы будем высказывать предположения, а мистер Аллейн скажет, верны они или нет. Что уж скрывать, Карбэри, наш гость пробудил в нас прямо-таки нескромное любопытство. Вы не против, мой дорогой Аллейн? Ну, пожалуйста, сделайте одолжение. Итак, ваша догадка, Карбэри?
— Я ставлю на какую-нибудь заумную науку, — пробормотал Гленд. — К примеру, философия.
— Вы так думаете? Преподаватель, возможно? И все-таки что-то мне подсказывает, что мистер Аллейн рожден в год Марса. Может быть, он военный? Или нет, скорей… м-м… дипломат.
— Как вы проницательны, — отозвался Аллейн, глядя на Баради поверх «Книги мертвых».
— Значит, я прав?
— По крайней мере, отчасти. Я начинал на дипломатической службе, — Аллейн говорил чистую правду, — но мне скоро надоело перекладывать бумажки из одной папки в другую.
— Правда? Тогда у меня есть еще одна попытка… Нет! — воскликнул он, помолчав. — Сдаюсь. А вы, Карбэри?
— Я? Бог его знает! Возможно, он оставил дипломатическую службу, потому что испортил отношения с начальством, и решил заняться охотой на диких зверей.
— Я начинаю думать, что вы тут все психологи, — восторженно заметил Аллейн. — Как вы это делаете?