Галя исполняла одну за другой песни, требующие всё более сложного вокала, и публика постепенно заражалась энергией исполнительницы. «Песня Ассоль» вызвала шквал восторга. Галя и не заметила, как пролетели почти полтора часа концерта. Только в какой-то момент вдруг спохватилась, что уже исполнила последнюю песню.
Зал бушевал. К сцене помчались букеты и корзины с цветами – на этот раз не только великолепному оркестру, но ещё больше певице. Галя радостно улыбнулась: до последнего момента она опасалась, что сейчас повторится прежний казус с цветами. Но нет, всё хорошо.
– Бис! Бис! – кричал зал. Галя наклонилась к оркестровой яме и вполголоса спросила дирижёра, нельзя ли снова «Манчестер и Ливерпуль». Музыкант кивнул, Галя вернулась к микрофону, и снова полилась печальная, но благородная песня о поруганной любви.
Едва окончив, Галя вдруг подумала, что публика может ассоциировать эту песню с исполнительницей – наверняка многие в курсе её личных дел.
– А теперь «Ассоль» – можно?
Снова популярная песня, и публика почтительно замирает, вслушиваясь. Прежнее беспокойство уплывает вдаль, всё хорошо, лучше, наверное, не бывает…
Галя была немного не в себе, когда уходила со сцены, неся охапку букетов. Рината Таировна поднялась с места, помогла.
– Вот и всё! – счастливо улыбнулась Галя. – Меня признали.
– Что с твоим голосом? – спросила вдруг удивлённо мать.
– С моим голосом? Всё в порядке, – ответила было певица – и вдруг поняла, что далеко не всё… Она еле могла говорить, вместо привычной речи изо рта выходило нечто сиплое… Она попыталась взять ноту «ре» – и закашлялась. Что это? Неужели сорвала голос? Хуже не могло случиться…
– Пойдём скорее отсюда. – прошептала Галя. – Мне страшно…
Они уходили впятером от места её триумфа – и Галя чувствовала, что это в последний раз. Больше никогда она не поднимется на сцену, чтобы спеть любимые ею и слушателями произведения… За Гесиону будет петь другая исполнительница. И если Галину Луговую пригласят сниматься в кино – только ради её актёрских способностей, никакого пения отныне…
Галя опомнилась: наверное, всё ещё можно исправить. Обратиться к врачу. Лечиться по известным методикам. Всё ещё поправимо…
С тяжёлым сердцем возвращалась Галя от врача. Его вердикт был беспощаден: восстановить прежний голос не удастся. Если лечиться как следует, можно достичь кое-чего, но увы – прежний хрустальный перелив исчез навсегда. Репертуар придётся полностью менять… Или вообще отказаться от пения. Что хуже: лишиться всего или тяжким трудом получить жалкую имитацию прежнего сокровища?
Молодая женщина попыталась собраться с мыслями. Главное сейчас – выжить. Сцена отныне закрыта – это нужно признать и не пытаться перепрыгнуть через голову. Нужно растить Бореньку. Сниматься у всех режиссёров, которые только пригласят. Попробовать восстановить голос хотя бы частично – пусть хриплый, хоть какой, и на него может быть спрос.
Она вошла в квартиру. Боренька сейчас у бабушки – матери Алексея. В отличие от сына, она ни на секунду не усомнилась, чей это ребёнок. Пользуясь своим правом как представительницы семейства отца, она постоянно навещала внука. Дела у Алексея с его новой женой шли непонятно, пополнение молодой семьи в ближайшее время не предполагалось, и свекрови просто не на кого было излить свои чувства бабушки. Галя сначала с недоверием воспринимала её визиты, но затем убедилась, что женщина искренне любит своего внучка, и успокоилась.
Едва войдя в дом, Галя бросила взгляд на часы: мальчика пора кормить, свекровь должна вот-вот вернуться. Звонок в дверь: это, наверное, она…
Однако в дверном глазке был кто-то другой. Знакомое лицо…
Галя открыла – и обомлела при виде букета гвоздик.
– Галя, можно мне пригласить тебя сегодня на прогулку?
Это был капитан Гез, Аркадий Меньшиков.
– Заходи, Аркадий, – пробормотала женщина смущённо. Впустила молодого человека, приняла букет, отнесла его на кухню, нашла вазу, поставила цветы в воду. Прошла к гостю. Только открыла рот, чтобы поблагодарить за цветы – новый звонок в дверь. На этот раз – свекровь с Боренькой.
– Как погуляли, Наталья Васильевна?
– Спасибо, Галочка, всё хорошо, – мать Алексея окинула удивлённым взором Аркадия. – Гостей принимаешь, Галочка?
Молодая женщина удивилась:
– Вы разве незнакомы? Алексей не рассказывал вам про Аркадия? Мы вместе снимались.
– Ах, артист, понятно, – коротко бросила Наталья Васильевна, поджала недовольно губы и удалилась. Галя изумилась: какое дело бывшей свекрови, с кем встречается её отставная невестка? Последила бы лучше за своим сыном, когда было актуально, может, тогда бы развод не понадобился…
Она ободряюще улыбнулась Аркадию:
– Извини, мне сейчас надо кормить Бореньку. Может, чаю пока попьёшь? С вареньем. Я сама его готовила.
– Да? С удовольствием! – обрадовался Меньшиков. Галя проводила гостя на кухню, быстро нагрела чайник, вынула варенье и поспешно поставила угощенье на стол. Из комнаты послышался недовольный плач младенца.
– Аркадий, я вернусь минут через двадцать! – бросила женщина и кинулась к сыну. На несколько минут всё вокруг исчезло – только Мадонна с младенцем, перенесшаяся с картин Рафаэля в Советский Союз конца эпохи правления Брежнева. Мальчик тихо сосал мамину грудь, задумчиво поглядывая перед собой круглыми глазками, словно удивлёнными, и мягко толкал женщину – всё никак не мог устроиться удобнее.
Но вот малыш насытился, и Галя бережно опустила его в кроватку. Подождала, убедилась, что мальчик засыпает, и тихо вышла. Прикрыла за собой дверь. Прошла к гостю и встретила его вопросительный взгляд.
– Всё в порядке, – немного смущённо улыбнулась она.
– Великолепное варенье! – заявил Аркадий и тут же, безо всякого перехода, добавил:
– Галя, так как насчёт прогулки?
Женщина вздохнула. Романтические намерения Аркадия ей однозначно импонировали, но…
– Знаешь, я сорвала голос.
Брови Меньшикова поползли на лоб:
– Как это? Когда случилось?
– Три дня назад. Давала концерт в Перми, всё спела как следует – и вот… Сегодня была у врача. Полностью восстановить не удастся. В лучшем случае – буду петь с хрипотцой.
– Ничего страшного! – уверенно заявил Аркадий. – Ты будешь сниматься в кино, а петь – насколько это подойдёт по сценарию. Ну, озвучивать безголосых за кадром тебя больше не пригласят – невелика трагедия! Не волнуйся, всё будет отлично! Преодолеем!
Галя уныло кивнула. Хотелось бы ей обладать таким оптимизмом…
Аркадий мягко взял её за руку:
– Ты не в настроении гулять?
Галя задумалась. Гулять хочется, но будить сыночка… Она тихо вернулась в комнату: Боренька не спал, хотя и выглядел сонным. После недолгого колебания молодая мама решилась.
– Хорошо, Аркадий! Сейчас буду готова! Только далеко не будем уходить, ладно? Вдруг Бореньке понадобится срочно домой…
– Да, конечно! – кивнул Аркадий. Они оделись, Галя взяла на руки малыша, и все вместе вышли.
– Галя, можно, я его немного понесу? – спросил вдруг Аркадий. Галя удивилась, но осторожно дала малыша спутнику. Тот мягко принял ребёнка, улыбнулся ему и почмокал. Боренька улыбнулся и помахал ручками.
– Ты любишь детей?
– Да, – кивнул Аркадий. – Да вот с семьёй как-то не сложилось.
Галя ничего об этом не знала: хотя Аркадий был достаточно привлекателен, о его любовных похождениях не ходили такие слухи, как об Алексее.
– Сложится, – неуверенно отозвалась она.
– Галя, выходи за меня замуж!
Женщина остолбенела: несколько неожиданное предложение – в такой обстановке… Меньшиков вздохнул:
– Знаю, что веду себя бестолково. Но я люблю тебя, Галя. Давно искал случай сказать тебе это – и никак не получалось. То я занят, то тебя не могу найти.
Аркадий говорил несколько бессвязно, не так, как положено признаваться в самом прекрасном из чувств, но это почему-то вызывал симпатию. Галя улыбнулась:
– Аркадий, честно говоря – и ты мне нравишься. Не могу забыть твои поцелуи… когда ты был Гезом.
– Тогда я был гораздо смелее, роль обязывала, – рассмеялся Меньшиков, но тотчас посерьёзнел. – Галя, я понимаю, что признаюсь тебе в любви не самым подходящим образом. Но я действительно люблю тебя. Обещаю сделать всё, чтобы ты была счастлива и Боренька рос хорошим человеком. Пожалуйста, будь моей женой!
Галина посмотрела на часы и деловито сказала:
– Всё, Люба, пока хватит! В другой раз продолжим повествование о моём пути с музыкальной эстрады в кино, – и улыбнулась. Они вернулись в павильон.
– Так, друзья! – звонко произнесла Меньшикова, так, что к ней все обернулись. – Сейчас снимаем диалог Маши, то есть Любы, и Георгия с Сорокиными! Сцена в подвале! – она указала на три стенки, изображающие подвал. В левом углу стоял старый секретер. – Все по местам! Люба, бери пистолет! Сорокин-младший, а твоё оружие где?
Сорокин-младший, он же актёр Михаил Пузиков, растерянно оглянулся:
– Я его здесь положил!
– Где?
– Вот тут, – неуверенно сказал «второй злодей», указывая на пустое сиденье одного из стульев. – Анатолий Степанович, вы не видели?
Анатолий Степанович, семидесятилетний исполнитель роли Сорокина-старшего, отрицательно покачал головой. Он озабоченно шептал что-то – вероятно, вспоминал свои реплики.
– Вот твой пистолет! – укоризненно заметил ассистент, подавая молодому актёру реквизитный «пугач». – На стуле, только на другом.
– Лёня, где ты стоишь?
– А что? – Леонид Соколов, заслуженный артист Российской Федерации, исполнитель роли Георгия, удивлённо посмотрел на режиссёра:
– Ты, Жора, ещё не пришёл! Выйди из кадра! Сядь куда-нибудь! Сейчас только Маша и Сорокин-старший! Снимаем!
– Здравствуй, Маша, – старческий голос задребезжал, словно ржавый чайник, упавший на пол. – Ты приехала, чтобы убить меня?