Г о л и ц ы н. Вы считаете Чернышевского своим учителем?
Л и с и ц ы н. Он был моим учителем в Саратовской гимназии, преподавал нам русскую словесность.
Г о л и ц ы н. Значит, сейчас вы уже не считаете его своим учителем?
Л и с и ц ы н. Конечно, считаю. Это уже на всю жизнь!
Г о л и ц ы н. Вы с ним не переписываетесь случайно?
Л и с и ц ы н. Нет. Я хотел ему писать, но… это сложно объяснить.
Г о л и ц ы н. Попробуйте. Я постараюсь понять.
Л и с и ц ы н. Жалко тратить его время на переписку со мной. Такой человек должен писать не для одного, а для тысяч.
Г о л и ц ы н. Понятно. «Современник» читаете?
Л и с и ц ы н. Читаю.
Г о л и ц ы н. А подпольную литературу не приходилось читать?
Л и с и ц ы н. Какая тут подпольная литература? Казань!
Г о л и ц ы н. Вот здесь, в Казани, обнаружено такое сочинение. (Показывает прокламацию.) Оно вам не знакомо?
Л и с и ц ы н. У нас в Казани — прокламация? (Читает.)
Г о л и ц ы н. Вас, видимо, обижает то, что не вы прочитали ее первым? (Ходит по комнате.) Хватит притворяться! Вы же знаете эту прокламацию.
Л и с и ц ы н. Я вижу ее впервые.
Г о л и ц ы н. Мне нравится ваша манера отвечать. В молодости я тоже был дерзок. Будьте откровенны, и я обещаю смягчить вашу участь.
Л и с и ц ы н. Даю вам слово, я вижу эту прокламацию впервые. Но я с ней целиком согласен.
Г о л и ц ы н. Какая наглость!
Л и с и ц ы н. У нас с вами официальный разговор. Я протестую против того, что вы называете чистосердечный ответ наглостью. Если вы будете разговаривать в таком духе, я вообще перестану отвечать.
Г о л и ц ы н. Значит, вы разделяете эти убеждения?
Л и с и ц ы н. Конечно!
Г о л и ц ы н. А вы понимаете, что вам грозит за ваши преступные убеждения?
Л и с и ц ы н. А разве можно судить за убеждения? Судят не за мысли, а за поступки.
Г о л и ц ы н. И это у вас твердые убеждения?
Л и с и ц ы н. Они могут измениться. Это будет зависеть уже не от меня, а от правительства, если оно сумеет отказаться от своей губительной политики.
Г о л и ц ы н. Я доложу правительству. Надеюсь, оно пойдет вам навстречу. У меня к вам еще один вопрос — вы один такой размышляющий, или у вас есть единомышленники?
Л и с и ц ы н. Конечно, есть единомышленники.
Г о л и ц ы н (кричит). Кто они? Фамилии!
Л и с и ц ы н (спокойно). Ответить на этот вопрос было бы несогласием с моей совестью!
Голицын звонит в колокольчик. Входит о ф и ц е р.
Г о л и ц ы н. Увести!
Лисицына уводят. Входит К о р я г и н.
К о р я г и н. Этого тоже в Сибирь?
Г о л и ц ы н. Нет, этого я возьму в Петербург. А вы что сияете?
К о р я г и н. Получил телеграмму от государя! (Читает торжественно.) «Христос воскрес! Благодарю за дельные распоряжения. Александр».
1862 год. Петербург.
Кабинет Н. Г. Чернышевского. Ч е р н ы ш е в с к и й разбирает бумаги. Входит Г л а ш а.
Г л а ш а. Типографщик.
Входит С т р у г о в.
С т р у г о в. Здравствуйте, Николай Гаврилович!
Ч е р н ы ш е в с к и й. Готова корректура?
С т р у г о в. Готова.
Ч е р н ы ш е в с к и й. Глаша! Вы можете идти.
Глаша уходит.
С т р у г о в. Зашел в редакцию — тихо, как на кладбище. Надолго закрыли наш «Современник»?
Ч е р н ы ш е в с к и й. Кто знает? (Подходит к двери, приоткрывает, потом подходит к Стругову и спрашивает тихо.) Готово?
С т р у г о в (кивает). Почерк у вас — не приведи господь. Попотели, но разобрали — все аккуратно сделали!
Чернышевский открывает секретер, делает знак Стругову, а сам встает на страже у двери. Стругов быстро перекладывает пачки в секретер, запирает и отдает ключи Чернышевскому.
Вы скоро уезжаете?
Ч е р н ы ш е в с к и й. Сдам квартиру и уеду! Ольга Сократовна каждый день пишет — скучает!
С т р у г о в. Беспокоится! Уезжайте поскорее! От Михаила Илларионовича никаких вестей нет?
Ч е р н ы ш е в с к и й (задумчиво). Сибирь — страна далекая. А может, и пришли письма, да до нас не дошли.
Входит Г л а ш а.
Г л а ш а. К вам Николай Иванович Костомаров.
Входит Н и к. К о с т о м а р о в.
Ч е р н ы ш е в с к и й. Мы еще повидаемся до отъезда, Иван Михайлович!
Глаша и Стругов уходят.
Николай Иванович! Я как раз к вам собирался. Не поехать ли нам вместе в Саратов? Отдохнем там, вспомним молодость! И потом, у меня к вам есть дело. Оно несколько деликатное. (Подходит к двери, заглядывает в щелку.) Вы единственный из моих друзей постоянно общаетесь со студентами.
Н и к. К о с т о м а р о в. Общался. До сегодняшнего дня.
Ч е р н ы ш е в с к и й. Вас уволили из университета?! Негодяи!
Н и к. К о с т о м а р о в. Сегодня утром я получил по почте сочинение. Оно настолько взволновало меня, что я сразу же побежал к вам. Вот, позвольте, я прочитаю вам одно место. (Читает.) «Сегодня забитая, засеченная, народная партия завтра встанет за всеобщее равенство и республику русскую. Она пойдет против всей императорской партии, начнет резать помещиков за их притеснения». И дальше в таком же духе. (Дает прокламацию Чернышевскому.)
Ч е р н ы ш е в с к и й (читает прокламацию, искоса посматривая на Ник. Костомарова). Написано резко. Но это законная реакция на политику правительства.
Н и к. К о с т о м а р о в. Вы одобряете призыв к резне?
Ч е р н ы ш е в с к и й. К борьбе! Правительство не стесняется в средствах борьбы. Оно бросило триста студентов в Петропавловскую крепость. Оно послало на каторгу Михайлова. Оно и до вас доберется, зная вашу популярность у молодежи!
Н и к. К о с т о м а р о в. С молодежью, призывающей к насилию, мне не по пути.
Ч е р н ы ш е в с к и й. В борьбе нежность неуместна. Цель-то у молодежи — благородная: борьба с деспотизмом.
Н и к. К о с т о м а р о в. И для доброй цели нельзя пользоваться дурными средствами. Надо, в конце концов, понять правительство!
Ч е р н ы ш е в с к и й (удивленно). Понять?
Н и к. К о с т о м а р о в. Правительство защищается. Посудите сами — отменено крепостное право. Россия не знала более прогрессивной реформы! А на манифест ответили крестьянскими бунтами, студенческими беспорядками, прокламациями. Поймите — я тревожусь не о правительстве, а о молодежи! Образумьте их! Отговорите от преступной деятельности. Жалко молодежь, попавшую в крепость. До боли жалко Михайлова! Вы должны предупредить новые жертвы. Подумайте, наконец, о себе. Ведь вас тоже могут не сегодня-завтра заточить в крепость.
Ч е р н ы ш е в с к и й. Нельзя же из-за страха перед крепостью менять убеждения?! А за себя вы теперь не опасаетесь? Вам уже не угрожает ни крепость, ни даже ссылка в Саратов.
Н и к. К о с т о м а р о в. Я шел к вам, как к другу, как к товарищу: видимо, я ошибся.
Ч е р н ы ш е в с к и й. Когда-то вы считали себя революционером. И я вас считал революционером. Видимо, мы оба ошибались.
Входят Г л а ш а, Л и с и ц ы н и Д а ш е н ь к а.
Г л а ш а. Николай Гаврилович! К вам пришли…
Ч е р н ы ш е в с к и й. Вы, наверное, по поводу найма квартиры? Осматривайте.
Л и с и ц ы н. Вы меня не узнаете?!
Ч е р н ы ш е в с к и й (думая о другом). Простите… у меня очень плохая зрительная память.
Л и с и ц ы н (Костомарову). И вы не узнаете? (Чернышевскому.) Вспомните Саратов, вы уезжали в Петербург, и к вам приходил прощаться гимназист. Нехорошо забывать своих учеников.
Ч е р н ы ш е в с к и й (радостно). Вспомнил! Миша! Миша Лисицын!
Лисицын крепко жмет руки Ник. Костомарову и Чернышевскому.
Л и с и ц ы н. Прошло столько лет, и как будто ничего не изменилось. Опять вы вместе. И все так же дружите? (Пауза.) Мы, кажется, пришли не вовремя…
Ч е р н ы ш е в с к и й. Мы уже переговорили.
Н и к. К о с т о м а р о в. Мы увидимся до вашего отъезда?
Ч е р н ы ш е в с к и й. Я не очень понимаю — зачем?!
Н и к. К о с т о м а р о в (пожав плечами). До свидания.
Ч е р н ы ш е в с к и й. Прощайте!
Ник. Костомаров уходит. Пауза.
Л и с и ц ы н. Я понимаю — в Саратове он…
Ч е р н ы ш е в с к и й. Помню, помню… Нельзя строить отношения на воспоминаниях. Либералы недовольны правительством до той поры, пока не возникает угроза социализма! (Дашеньке.) Простите, все это вам, наверное, неинтересно. Нас даже не познакомили…
Л и с и ц ы н. Вы давно знакомы! Тоже забыли!
Ч е р н ы ш е в с к и й. Вспомнил… Вспомнил, Машенька!
Л и с и ц ы н. Дашенька!
Ч е р н ы ш е в с к и й. Простите, Дашенька! Вы с тех пор изменились, и, конечно, в лучшую сторону. Но по-прежнему такая же молчаливая? И вы по-прежнему дружите?!
Л и с и ц ы н. Мы решили пожениться.
Д а ш е н ь к а. Миша!
Л и с и ц ы н. От Николая Гавриловича у меня никаких тайн нет.
Ч е р н ы ш е в с к и й. Вы пришли пригласить меня на свадьбу?! Если скоро — приду с радостью. А не скоро — не обессудьте, уезжаю. Когда свадьба?
Л и с и ц ы н. Если бы мы знали!
Ч е р н ы ш е в с к и й. Родители не соглашаются? Ваши? (Дашеньке.) Или ваши? Неужели вы не могли их убедить?
Л и с и ц ы н. Есть препятствия посильнее родителей. Николай Гаврилович! Я принес вам замечательную вещь — прокламацию «Молодая Россия». (Достает из кармана прокламацию.)
Ч е р н ы ш е в с к и й (протягивает ему прокламацию, оставленную Ник. Костомаровым). Эта?
Л и с и ц ы н. Она самая. Кто меня опередил?
Входит Г л а ш а с подносом.
Ч е р н ы ш е в с к и й. Глаша! Я вас не звал. Всегда вы являетесь не вовремя!