Н и н а. Петя уже нарвал.
В о р о н ь к о. Берите, не отказывайтесь. Яблоки никогда не бывают лишними.
Наташа выходит.
Ну что же, я на станцию пошагал.
Н и н а. Подождите, мы скоро уложимся.
В о р о н ь к о. У меня с хозяином такие отношения — лучше не встречаться.
Н и н а. А говорили — никого на свете не боюсь.
В о р о н ь к о. Я за себя не боюсь. Потом он Наташе до новых веников вспоминать будет.
М о р о з о в. Я вам очень благодарен. Я из этого нашего похода возвращаюсь в Москву помолодевшим и удивительно богатым. Сколько мы красивых мест исходили! Сколько новых людей увидели! (Пауза.) У вас все как-то легко получается — везде чувствуете себя как дома.
В о р о н ь к о. Это от невоспитанности. А потом, у нас дом такой: двери всегда широко раскрыты — заходи, садись за стол, живи, сколько хочешь…
М о р о з о в. А может, потому, что любой уголок страны для вас родное место? Признаться, жалко с вами расставаться!
В о р о н ь к о. А если жалко, зачем же расставаться? Нина Морозова, даю тебе задание: проведи зимой среди ребят разъяснительную работу. И будущим летом приезжайте сюда не разведчиками, а с целым отрядом школьников. Поработаете в лесохозяйстве и отдохнете как следует. Задание ясно?
Н и н а (радостно). Ясно. Но я не знаю, как папа?
М о р о з о в. Папа-то согласится. Как мама? Но мы проведем разъяснительную работу, Воронько. Вместе приедем.
Нина убегает. Входит Н а т а ш а.
М о р о з о в. Я к Ольге Николаевне зайду. (Воронько.) Вам, пожалуй, действительно не стоит задерживаться. (Уходит.)
Молчание.
Н а т а ш а. Нина чему так обрадовалась?
В о р о н ь к о. Нина сначала показалась мне девочкой. Когда растет молодое деревцо, у него вдруг выбрасывает вверх целый побег, как стрелу. Мы называем его «иванов побег». Это бывает в середине лета, около Иванова дня.
Н а т а ш а. Интересно, вы только о лесе можете разговаривать?
В о р о н ь к о. Простите, но разве это о лесе? Это о Нине. (Пауза. Пожимает ей руку.) Ну что ж, простимся до будущего года. Как говорится, до скорой встречи через год! (Уходит.)
Наташа стоит в задумчивости. В о р о н ь к о возвращается.
Я забыл вам сказать: я здесь зимой на каникулах появлюсь, буду собирать материалы для диплома, а летом приеду уже на постоянную работу.
Н а т а ш а. Вы уверены, что вас именно сюда пошлют?
В о р о н ь к о. Добьюсь. И я приеду сюда не один. У меня такая идея: привезти сюда писателей и художников. Вот Некрасов писал: «Плакала Саша, как лес вырубали»! Пусть советские поэты напишут, как радуется теперь Саша: леса не вырубают, а сажают. Вот Репин свою картину «Крестный ход в Курской губернии» в этих местах рисовал. Так тогда с засухой боролись. Пусть наши художники нарисуют, как советские люди с засухой борются.
Н а т а ш а. Опять вы про лес!
В о р о н ь к о. Простите, я, конечно, этим делом ушибленный. Мне надо бороться со своей ограниченностью.
Н а т а ш а. А может, я вас потому и люблю, что вы такой одержимый!
В о р о н ь к о. Значит, вы меня тоже любите?! Здорово получается!
Н а т а ш а. Что значит «люблю»?! Это слово имеет очень широкое толкование.
В о р о н ь к о. Но я, как человек ограниченный, знаю только одно толкование. Вы только не обижайтесь! Вообще, Наташа, нам нельзя ссориться, мы ведь теперь люди, связанные на всю жизнь…
Н а т а ш а. Уж очень быстро вы решаете…
В о р о н ь к о. Да я еще ничего не решил, вы сами решите. Я знаю только одно: приеду сюда в будущем году, с тем чтобы отсюда уже не уезжать. Хочу вырастить этот молодой лес! Я представляю, как мы сядем на траву, и над нами будут шуметь большие деревья, и мы увидим небо — оно будет уже не необъятное, как сейчас. Мы увидим его небольшими кусочками — сквозь густую листву. Лес начинается тогда, когда смыкаются кроны…
Н а т а ш а. Опять вы про лес!
В о р о н ь к о. Разве я про лес? Я про вас! А потом мы окажемся в разных местах этого могучего леса, и я вам крикну: «Наташа!» — и мне ответит: «а-а-а…» И я не пойму — это вы откликнулись или эхо? А потом я крикну: «Наташа, ты меня любишь по-прежнему?» А ты ответишь: «Нет, я люблю не по-прежнему, еще сильнее».
Н а т а ш а (зажимает ему рот). Чего вы кричите, мы еще не в лесу. Что это вы мне вдруг стали «ты» говорить?
В о р о н ь к о. Я же про то, как в будущем!
Входит О р е ш к и н.
Здравствуйте, Глеб Николаевич!
Орешкин еле здоровается с ним. Наташа уходит.
Вам, конечно, со мной говорить трудно…
О р е ш к и н. Не скучал я по тебе, прямо скажу — не скучал…
В о р о н ь к о. Не любите вы критику!
О р е ш к и н. А кто ее любит?! Ты ее любишь?!
В о р о н ь к о. Терплю. Глеб Николаевич! Надо нам с вами мириться!
О р е ш к и н. А зачем я тебе нужен?! Я теперь не председатель — рабочей силой не распоряжаюсь…
В о р о н ь к о. Да разве дело в рабочей силе?! Надо нам мириться, как бы вам объяснить…
О р е ш к и н. Ох и хитер ты! Не понять — с какой стороны объезжаешь!
Входит П е т я.
П е т я. Папаша! Отпусти меня в Москву!
О р е ш к и н. Зачем?
П е т я. Там, пишут, большие работы по озеленению. Сейчас как раз посадки начнутся. Буду работать!
О р е ш к и н. Надо десятилетку окончить! Не выучишься в молодые годы, потом спохватишься, да поздно…
П е т я. А зачем мне десятилетка?! Тригонометрия, романтизм Жуковского! Зачем мне романтизм Жуковского, когда у меня призвание… Вот товарищ Воронько смотрел мой сад, он меня поддержит…
В о р о н ь к о. Не поддержу!
П е т я. Сад не понравился?!
В о р о н ь к о. Сад понравился, а ты не понравился! В каком виде у вас колхозный сад?! Лесопосадки?! Позор!
П е т я. Я за них не отвечаю.
В о р о н ь к о. Вот это-то и обидно! А за Москву, значит, чувствуешь ответственность?! Я понимаю, ты человек крупного масштаба, мечтаешь озеленить планету в целом! Но начни пока с Карамышева, а потом будешь распространяться по всей земле!
О р е ш к и н. Сиди в Карамышеве — понятно?!
П е т я. Мне-то понятно, вам непонятно. (Уходит.)
О р е ш к и н. Ничего в нем постоянного не вижу! Мальчишка!
В о р о н ь к о. Что вы! Парень выносливый, терпеливый, с воображением, все, что нужно для нашего дела…
О р е ш к и н. Куришь?
В о р о н ь к о. Вообще-то курю!
О р е ш к и н. Угощай московскими!
В о р о н ь к о. Сейчас-то у меня как раз нет.
О р е ш к и н (протягивает портсигар). Спички есть?
В о р о н ь к о. Спичек-то как раз нет…
О р е ш к и н. Ты, я вижу, для куренья только рот захватил.
В о р о н ь к о. Я хотел с вами поговорить.
Подходит М о р о з о в.
О р е ш к и н. Потом поговорим — товарищ уезжает!
Воронько уходит.
М о р о з о в. Ну как, забыл про свою обиду или все еще носишь за пазухой?
О р е ш к и н. Некогда обидами заниматься. Наше дело работать, вкалывать. А ты бы не обиделся, если бы тебя в должности снизили?
М о р о з о в. Работай — и повысят!
О р е ш к и н. Нет, теперь уж не повысят. Дементьева пользуется большим авторитетом. Из наших карамышевских много руководителей вышло — народ работящий, ответственный, за свое дело болеют…
М о р о з о в (улыбаясь). Она же лунинская, а не карамышевская!
О р е ш к и н. А в Лунино-то она откуда попала? Из Карамышева. А ты думаешь, ты какой? Карамышевский!
М о р о з о в. Тебя послушать — все люди вышли из Карамышева. Любишь ты Карамышево!
О р е ш к и н. Всякая сосна своему бору шумит. Как же его не любить — здесь жизнь прошла, за него кровь пролил. Мало ли у нас хороших деревень и колхозов, а по мне — лучше Карамышева нет. Теперь тебя опять тридцать лет ждать?
М о р о з о в. Будущим летом обязательно приеду. И ты знаешь, я Сеньку Грачева привезу. Он хоть и заместитель министра, а пусть в свою деревню приедет.
О р е ш к и н. Хорошо бы! Наших, карамышевских, в Москве много. По всей стране разбросаны. И некоторые про свои родные места забывают. Я бы сказал — многие. Хорошо бы вопрос о Карамышеве поставить через центральную печать, чтобы все карамышевские откликнулись. Помни место, где ты родился, а если забыл — загляни в паспорт, там записано, специально для памяти! Вы хоть и далеко, а некоторые и высоко, но не забывайте родную деревню — пришлите весточку, приезжайте в отпуск!
М о р о з о в (задумчиво). А может быть, и возвращайтесь! Не знаю — может быть, это начало старости, но мне вдруг захотелось вернуться в родные места, поработать в сельской школе… Труд на природе…
О р е ш к и н. Это было бы дело! Мы бы тебе создали условия! Приезжай!
М о р о з о в. Жена! Не так все просто в жизни, Глеб… и как оглянешься на прожитое, выходит, что жил не так, как хотелось бы… а может, и не с тем, с кем хотелось бы…
О р е ш к и н. Ты что имеешь в виду — непонятно!
М о р о з о в. Это я так, вообще… (Пауза.) Редко мы о жизни задумываемся, живем так: день да ночь — сутки прочь.
О р е ш к и н. Это ты прав, надо почаще задумываться. Как произошло со мной это несчастье, как прокатили меня на вороных, я о своей жизни крепко задумался. Года шли, а я так и застрял на своем низшем образовании. И тут надо смотреть в корень. Мой уровень теперь уже не годится для председателя колхоза. И с председательством мне надо проститься навсегда.
М о р о з о в. Ну, уж и навсегда.
О р е ш к и н (твердо). Навсегда. Ты меня не утешай, я не Галька. А пройдет время — меня из бригадиров попрут, моего уровня будет маловато. И полезайте, Глеб Николаевич, на печку — дети прокормят.
Входит Д е м е н т ь е в а.
Д е м е н т ь е в а. Здравствуйте, друзья-товарищи! (Морозову.)