уты позволить расквасить себе физиономию».
Ничто на свете не могло нас остановить. Мы кинулись в атаку, заранее уверенные, что проиграем, но полные энтузиазма и сознающие свой героизм. В тот вечер ради спасения Люс мы не задумываясь отдали бы наши жизни.
Они отпихнули нас и начали лупить.
Мы упали на землю и откатились в траву. Они дубасили нас ногами. Но больше всего досталось Лурсу, который не успел даже принять участие в драке и с большим трудом приходил в себя после полученного нокаута.
На обратном пути нам ужасно не хотелось снова разделяться, но выхода не было. На сей раз судьба определила мне в напарники Лурса, и он признался мне, что хочет пойти учиться карате. Так он и сделал, скорее всего, в тайной надежде еще раз встретиться на крыльце шале с тем доисторическим чудовищем, ловко увернуться от удара шлемом и долбануть противника так, чтобы запомнил на всю оставшуюся жизнь. В действительности ничего подобного не произошло: вспоминать прошлое мы можем сколько угодно, но пережить его заново нам не дано.
Тогда же, по пути домой, – в тот вечер, когда мы выпили слишком много пива, – он и рассказал мне, как нашел тело матери в двадцать четвертой аудитории лицея.
– Я просто вытер ей рот, испачканный рвотой, выбросил носовой платок в мусорную корзину и лег рядом с ней. Я обнимал ее, но не касался ее кожи, потому что она была уже холодная, и это было неприятно. Я хочу сказать, что обнимал ее через одежду, понимаешь? Не помню, что я ей говорил, – слова лились из меня бессвязным потоком… Кажется, я все повторял: «Спи, мама, отдыхай». Я слишком часто видел ее усталой и измученной. Еще я говорил: «Все кончилось, вот и хорошо». Ее лицо разгладилось, и это меня радовало. Исчезла даже ее вечная складка на лбу. Я довольно долго пролежал рядом с ней, наверное, с полчаса, разговаривал с ней и плакал. Я знал, что, как только подниму тревогу, ситуация перестанет от меня зависеть и все пойдет наперекосяк. Взрослые перехватят у меня эстафету, и я больше ничего не смогу для нее сделать. Отец ждал моего звонка. Он так никогда и не понял, в чем была причина этой получасовой задержки. Он и не мог бы понять, что для меня это был самый ужасный момент моей жизни, но в то же время и самый прекрасный. Будешь еще пиво, Сильвер?
16Мальчик-с-пальчик. Маваши-гери
Мара, которая провела довольно скучное лето с близкими и дальними родственниками, несколько дней дулась на нас, но, когда мы перестали без конца обсуждать наши приключения на Рейне, сменила гнев на милость и вернулась в нашу компанию, так что из четверки мы снова превратились в пятерку. Из статуса девушки одного из нас она перешла в статус нашей подруги, что нисколько не мешало мне по-прежнему тайком о ней мечтать. Каждый день видеть ее, касаться ее доставляло мне столько же счастья, сколько и страдания. Весь год я не спускал с нее глаз, отмечал малейшие изменения в ее прическе и одежде, молча ликовал, когда она смеялась моим шуткам, и радовался, если удавалось урвать возможность и хоть на минуту остаться с ней наедине. В эти редкие (думаю, она прикладывала особые старания к тому, чтобы они были редкими) мгновения между нами вновь возникала – только без поцелуев – та же близость, какую мы несколькими месяцами раньше переживали, сидя у нее в комнате. Мне так и хотелось крикнуть ей: «Господи, ну ты же видишь, что мы созданы друг для друга!» В ответ на мою немую мольбу она лишь улыбалась подстрекательской и чуть огорченной улыбкой. И мне становился ясным масштаб моей потери.
Коротко говоря, мы трое – Лурс, она и я – соблюдали негласный уговор, согласно которому наши отношения не выходили за рамки дружеских. Что до двух других, то и они участвовали в игре скрытых желаний, хоть я об этом и не догадывался. Лишь со временем я понял – ну не комедия? – что наша компания состояла из одной девушки и четырех влюбленных в нее поклонников (в том числе одной поклонницы), не имевших права ни говорить ей о своей любви, ни даже думать об этом. Вместе с тем я точно знаю, что в этой любовной пирамиде существовала своя иерархия и я находился на ее вершине.
В тот год мы были неразлучны. Мы вместе ходили на вечеринки – удачные («Алло, мам, я сегодня здесь заночую») и неудачные («Смотаемся по-тихому?»); вместе изредка напивались, вместе затевали дурацкие игры (кто выше забросит башмак на дерево). Мы делили все – зимний холод и горячий шоколад в «Глобусе», пепси и сигареты. Нам случалось спать впятером в одной комнате – у Жана, на брошенных на пол матрасах. Мы колесили по округе автостопом и дремали, положив голову соседу на колени или на плечо. Мы вместе томились от скуки и вместе хохотали как безумные. Мы вместе зубрили математику, историю и философию. Вместе пекли блинчики. Мы обнимались и иногда делали друг другу признания. Наши девочки порой плакали у нас на глазах – мы перед ними никогда.
Однажды в октябре у нас отменили последний урок, и я ушел домой раньше. Ждать автобуса я не стал, решив вернуться автостопом. Водитель высадил меня на перекрестке, где несчастный Бобе – ну, дальше вы знаете. Оставшуюся часть пути я проделал пешком. Возле калитки я услышал голоса. «Только не начинай снова!» – это говорила мать. Мне не хотелось застигнуть родителей в разгар ссоры (это почти то же самое, что ворваться к ним в спальню), и вместо того, чтобы войти во двор, я спрятался в примыкавшем к дому гараже, где стоял мой мопед. Дождусь затишья, подумал я, выскользну назад, за калитку, и сделаю вид, что только что пришел. Но из своего укрытия я прекрасно слышал их разговор. Они были уверены, что рядом никого нет, и не стеснялись в выражениях. «Ты сам видишь, что мы не в состоянии прокормить собственных детей! Не могу же я просто смотреть, как они умирают от голода! Мне что, завтра свести их в лес и там бросить?» Ого! Это же «Мальчик-с-пальчик»! Каждый раз, когда мне случается нечаянно подслушать чужой разговор, воображение немедленно подсказывает мне образы дровосека и его жены. Это сильнее меня. На сей раз инициатором ссоры выступил не дровосек, а его жена, хотя причина разногласий была той же, что и в сказке, – деньги.
– Ты хочешь сказать, что я полный дебил? Как мой папаша? – Голос моего отца дрожал.
– Никогда я такого не говорила! – В голосе матери отчетливо слышались злобные ноты.
– Ну и что, что не говорила? Зато ты так думаешь!
– Ничего подобного! Я думаю, что ты лодырь!
– Лодырь? Я – лодырь?
– Да, ты. Ты не любишь напрягать мозги. Вкалываешь с утра до ночи, но ленишься задать себе простой вопрос.
– Какой еще вопрос?
– Очень простой. Почему я вкалываю с утра до вечера и ничего не могу заработать?
– Это я ничего не зарабатываю?
– Ты зарабатываешь, но слишком мало. По сравнению с тем, сколько ты работаешь.
Наступила тишина. Затем раздался звук льющейся воды и стук кастрюли, поставленной на газовую плиту.
– Конечно, тебе легко говорить. Тебе на твоей почте зарплату платят регулярно!
– А ты недоволен? Ну ты и нахал! Да что бы мы делали без моей зарплаты?
Снова настала тишина, прерываемая топотом шагов и скрипом передвигаемых стульев.
– Я на свою зарплату могла бы съездить в отпуск, хоть раз в год…
– Вот и катись в свой отпуск! Что ж не едешь?
– Прекрати! Ты сам знаешь, почему я никуда не могу уехать. На кого мы бросим цесарок? С собой на пляж потащим, что ли?
– Так поезжай одна, а я здесь останусь.
– Я об этом подумаю.
– Ты об этом подумаешь? Так вот в чем дело? Я тебе надоел? Скажи честно, надоел?
– Я этого не говорила, Жак!
Мать заплакала. На сей раз тишина длилась долго. Потом я услышал, как кто-то сморкается. Наверняка мать.
– Господи, – наконец пробормотала она. – Если б я только знала, что этим кончится.
Что значит – этим кончится? Что кончится? С какой стати? Я предпочел бы, чтобы события развивались как в сказке про Мальчика-с-пальчика. «Пока они будут собирать хворост, мы убежим, и они нас не увидят. – Ах нет! – вскричала жена дровосека. – Неужели ты сам отведешь на смерть своих детей?» Что ж, я был ребенком, но совершенно точно предпочел бы, чтобы, вместо того чтобы ссориться, они и правда отвели нас в чащу леса. Я представил себе, как мы с Розиной бредем по тропинке, за неимением белых камешков разбрасывая за собой содержимое своих ранцев: ластики, шариковые ручки, циркуль, дневник… Во второй раз – в сказке родители Мальчика-с-пальчика, не добившись успеха сразу, предпринимают вторую попытку, – да, во второй раз я стану бросать окурки ментоловых сигарет, и их докурят птицы. В своем воображении я видел, как Розина стоит в чаще леса и, жалея голодных волков, кричит им в темноте: «Идите сюда, не бойтесь! Я не сделаю вам ничего плохого! Я даже не кусаюсь!» Потом она попробует вразумить людоеда: «Послушайте, месье! Вы ведете чрезвычайно нездоровый образ жизни. Вы потребляете слишком много белковой пищи. Я заметила, что у вашей жены за домом есть небольшой огород, и вам следовало бы…» Потом я надену семимильные сапоги и понесусь над горами над долами, распевая во все горло: «We skipped the light fandango-o-o!» В общем, я был согласен на все, лишь бы не видеть слез мамы Сюзанны и не слышать, как она восклицает: «Если б я только знала, что этим кончится».
Снова раздались голоса. Теперь родители говорили почти одновременно, перебивая друг друга:
– Ты меня не слушаешь!
– Нет, я тебя слушаю!
– Тебе плевать на то, что я говорю!
– И что такого ты хочешь мне сказать?
– Я хочу сказать тебе, что мне надоело все это дерьмо! Вот, услышал? Дерьмо!
Опять стало тихо. Потом до меня донеслись всхлипывания. Потом – голос отца, более спокойный:
– Мне не плевать на то, что ты говоришь. Я внимательно тебя слушаю.
Заговорила мать. Ее речь прерывали рыдания.
– Сильвер хорошо учится. Ему надо учиться дальше. Розине тоже. Я в этом уверена, Жак. На это нужны деньги. Мы должны дать им шанс на лучшую жизнь. Конечно, мы сможем им помочь, но какой ценой? Нам придется отказывать себе во всем, а я на это не готова! Понимаешь? Не о таком я мечтала!