Асторию или Империал, в любом случае это должен быть один из самых лучших ресторанов; впрочем, в Империале Иррзиглер чувствует себя менее уютно, чем в Астории; исключительная роскошь Империала стесняет человека вроде Иррзиглера, сказал Регep. Астория поскромнее. Надеюсь, что своими приглашениями я время от времени выражаю Иррзиглеру мою признательность, ибо он для меня очень важен, сказал Регер. У Иррзиглера есть одно весьма приятное свойство, он умеет внимательно слушать, причем его внимательность совсем неназойлива. Но насколько приятен мне сам Иррзиглер, настолько же неприятно мне все его семейство. Что сводит вместе человека вроде Иррзиглера, с такой визгливой бабой, как его супруга? — удивился Регер. Нас вечно мучает вопрос, что сводит вместе людей, которые едва ли не во всем противоположны друг другу, сказал Регер. С одной стороны, визгливая баба с куриной походкой, а с другой стороны - уравновешенный, приятный человек, вроде Иррзиглера. Дети же, естественно, больше пошли в мать, от отца им почти ничего не досталось. Один ребенок неудачней другого, сказал Регер. Все дети У Иррзиглера — неудачные, но родители считают, конечно, что дети их прекрасны, ведь так считают все родители. Страшно вообразить, какими вырастут эти дети, сказал Регер; когда я вижу ирзиглеровских детей, то уже сейчас могу сказать, что из них не получится даже посредственностей, их ждет скверная участь и вечное недовольство собой. При виде их мне всегда приходит на ум выражение дурная наследственность. Странно — сам Иррзиглер такой замечательный, хороший человек, а семья у него неудачная, вот что дурно. Впрочем, это довольно распространенное явление, сказал Регер. Он заговорил о том, что австрийцы — прирожденные приспособленцы, они вечно стараются сгладить острые углы, затушевать противоречия, предать забвению неприятности. Каким бы грандиозным ни оказался политический скандал, он будет забыт уже через неделю; то же самое произойдет с любым, даже самым серьезным преступлением. Австрийцы — прирожденные покрыватели преступлений, даже самых гнусных и подлых, ибо, являясь приспособленцами, они во всех случаях предпочитают трусливо отмалчиваться. Наши министры издавна совершают ужасные преступления, однако молчальники и приспособленцы предпочитают замять скандал. Те же министры виновны в многолетнем, чудовищном обмане, однако трусливые молчальники готовы замять и этот скандал. Бессовестные австрийские министры десятилетиями лгут своим согражданам, водят их за нос, но трусливые молчальники стараются замять любой скандал. Иногда происходит чудо, и проворовавшегося или изолгавшегося министра гонят к чертовой матери, предъявив ему обвинения за все гнусности, которые накопились за долгие годы, однако проходит неделя, другая, и скандала как не бывало, потому что трусливые молчальники предпочитают не вспоминать о скандалах. Закон сурово карает мелкого карманного воришку, сажает его в тюрьму, а мошенника с министерским портфелем, наворовавшего миллионы и миллиарды, всего лишь отправляют в отставку, да еще выплачивают ему огромные государственные пенсии, после чего происшествие благополучно предается забвению, сказал Регер. Он заговорил о том, что недавно вновь произошло такое чудо, со своего поста изгнан очередной министр, однако, сказал Регер, едва его сняли с должности, едва газеты назвали его мошенником, который присвоил себе миллиарды, и уголовным преступником, которого следует немедленно отдать под суд, как те же самые газеты вдруг словно забыли об этом министре, а вместе с газетами и вся общественность. Этому министру должно быть предъявлено обвинение, его нужно отдать под суд, чтобы он получил заслуженное наказание за свое преступление, и таким наказанием должно стать (не побоюсь своей резкости!) пожизненное тюремное заключение; однако преступник тем временем преспокойно поживает себе на своей вилле в Каленберге, получает огромную пенсию, и никто не собирается его чем-либо беспокоить. Отставному министру вполне по средствам вести роскошную жизнь, а случись ему умереть, государство устраивает ему похороны со всеми почестями на центральном кладбище, где могила покойника будет находиться рядом с могилами других министров, которые были в свое время такими же преступниками, как и он сам. Австриец весь свой век помалкивает, он вечно покрывает чужие мерзости и преступления, чтобы спокойно жить самому, сказал Регер. Газеты устраивают разоблачения, выдвигают обвинения, поднимают скандал, но вскоре послушно умолкают, и все забывается. Газеты берут на себя миссию разоблачителя, они возбуждают у читателя праведный гнев, однако те же самые газеты замалчивают, затушевывают и покрывают политические мерзости и всевозможные преступления, сказал Регер. Газеты обрушиваются на очередного министра, предъявляют ему тяжелейшие обвинения и, как говорится, морально уничтожают его, добиваясь от федерального канцлера отставки преступного министра, однако едва канцлер объявляет об отставке, как газеты тут же забывают о самом министре и обо всех его гнусностях и вполне доказанных преступлениях, сказал Регер. Австрийское правосудие обслуживает интересы австрийских политиков, так уж оно устроено, а тот, кто утверждает, что это не так, просто лжет. Мне не дает покоя тот факт, что последний скандал был замят не только правительством, но и прессой, сказал Регер. По его словам, австрийцам вообще не приходится говорить в последние годы о своем душевном покое, ибо не бывает и дня без крупного политического скандала, а политические мерзости достигли неслыханных прежде масштабов. Чем бы ни были заняты мои мысли, политические скандалы лезут мне в голову, мешают мне и отвлекают от моих занятий. Ничего не могу с собой поделать, политические скандалы забивают мне голову, не дают сосредоточиться, сколь бы важной ни была для меня проблема, над которой я размышляю, сказал Регер. Стоит открыть свежую газету, сразу же натыкаешься на очередной политический скандал, сказал Регер; они происходят каждодневно, в них втянуты едва ли не все политики нашего уродливого государства, которые злоупотребляют своим служебным положением и поддерживают связи с преступным миром. Стоит лишь заглянуть в свежую газету, чтобы поневоле подумать о том, что мы живем в стране, где политические мерзости и преступления стали привычной повседневностью. Когда-то я решил, что текущие события не должны меня волновать, ибо нынешнее положение дел в нашей стране вообще вне всякой критики, однако наша жизнь сделалась настолько ужасной, действительно ужасной, в полном смысле этого слова, что я не могу не волноваться; открыв утреннюю газету, я поневоле начинаю волноваться, читая о мерзостях и преступлениях наших политиков. Складывается такое впечатление, будто наши политики — сплошные уголовники, любые помыслы и дела которых — преступны, а все вместе они представляют собою банду отпетых негодяев, сказал Регер. В последнее время я заставляю себя не читать газет, хотя за многие десятилетия привык к этому; теперь мне достаточно бегло просматривать их днем. Если читать газеты утром, они портят настроение на весь день и даже мешают заснуть ночью, ибо каждый очередной политический скандал становится все более крупным, а каждая очередная политическая мерзость — все более гнусной, сказал Регер. В наших газетах читаешь только о скандалах, на первых трех страницах - скандалы политические, на остальных страницах — прочие, во всяком случае, речь идет только о скандалах и мерзостях, ни о чем другом. Австрийские газеты пали так низко, что их уровень сам по себе скандален, сказал Регер; нет на свете газет хуже, гаже, отвратительнее австрийских, однако газеты так плохи и гадки, потому что скверным и гадким является само наше общество и прежде всего в политическом и государственном отношении. У Австрии никогда еще не было такого гнусного и подлого государства, такого гнусного и подлого общества, как наше, сказал Регер, однако ни в обществе, ни в государстве никто не стыдится подобного положения дел и не протестует против него. Австриец смирялся всегда и со всем, с любой подлостью, любым злодеянием, любым преступлением, сказалРегер. Австрийцы никогда не были революционерами, им чуждо фанатичное служение истине, австрийцы веками жили во лжи и свыкались с нею, сказал Регер, австрийцы вечно мирились с ложью, любой ложью, но особенно и прежде всего — с государственной. Для австрийцев ложь государства стала чем-то вполне естественным это отвратительная черта их национального характера. Типичный австриец любезен и обходителен, на самом же деле это закоренелый пройдоха и интриган, который всюду плетет свои интриги, любезный и обходительный австриец — это законченный мастер на всяческие подлости; под личиной любезности кроется хитрая, бессовестная и безжалостная натура, сказал Регер, поэтому австриец насквозь фальшив. Я всю жизнь был фанатичным читателем газет, сказал Регер, а теперь не хочу даже открывать газет, потому что они полны скандалов. Но газеты таковы, какова общественная жизнь, которую они отражают. Кстати, ни в одной из наших газетенок вы не отыщете хотя бы единственной умной фразы, даже если будете искать целый год. Да что я вам толкую обо всем этом, вы же сами хорошо знаете австрийцев, сказал Регер. Проснувшись сегодня, я сразу же вспомнил о последнем скандале с министром, после чего никак не мог отделаться от мыслей о скандале, так уж устроена у меня голова, пожаловался Регер; моя трагедия в том, что меня преследуют мысли обо всех наших скандалах, они неотступно лезут мне в голову и прочно застревают там. Меня успокаивает лишь возможность выговориться с вами, обсудить эти мерзости и скандалы, особенно поэтические; каждое утро я думаю: как хорошо, что у меня есть Амбассадор, где можно поговорить с вами, но, разумеется, не только о мерзостях и скандалах, а и о материях приятных, например о музыке, сказал Регер. Пока мне интересно говорить о Сонате бури или об Искусстве фуги, не все еще для меня потеряно. Музыка всегда меня спасала, для меня спасителен сам факт, что музыка до сих пор еще живет во мне, а она действительно живет во мне со своей изначальной силой, сказал Регер. Музыка каждый день заново спасает меня от всех наших мерзостей и уродств; благодаря музыке я каждое утро опять обретаю способность мыслить и чувствовать, сказал он. Как бы мы ее ни бранили, сколько бы ни считали музыку никчемной, сколько бы мы ни считали бесполезным искусство вообще, как бы мы ни убеждали себя после долголетнего и всестороннего изучения картин Старых мастеров, что все эти так называемые Старые мастера никому не нужны, потому что они, дескать, представляют собою лишь жалкие попытки человека самоутвердиться с помощью искусства на этой земле, тем не менее нас может спасти только оно — это проклятое, до смерти надоевшее, фатально связанное с нами искусство, сказал Регер. Кстати говоря, австриец — всегда неудачник, и он глубоко сознает это, заметил Регер. Тут кроется причина многих его пороков, особенно слабохарактерности, ибо главный из пороков австрийца — его слабохарактерность. Зато этим своим качеством австриец и оказывается интересней других, сказал Регер. По его словам, австрийцы самый интересный народ среди всех европейцев, ибо у австрийцев есть все, что отличает прочих европейцев, а вдобавок австриец еще и слабохарактерен. Австриец интересен тем, что он с самого рождения наделяется всеми чертами остальных европейцев, но вдобавок еще и особенным, естественным качеством — своей слабохарактерностью. Проводя всю жизнь в Австрии, мы не замечаем подлинную натуру австрийца, но, когда возвращаешься сюда после долгого отсутствия, как, например, я при моем возвращении из Лондона, яснее видишь австрийца со стороны, тут уж он нас не обманет. Хотя, вообще австриец — гениальный обманщик, прирожденный лицедей, который все превращает в спектакль, сказал Регер; австриец никогда не бывает искренен, это также характернейшая его черта. Австрийцев любят во всем мире, по крайней мере, до сих пор австриец был, так сказать, всеобщим