ажем ниже.
Но исследователи, которые отрицали русское происхождение «Ярославля сребра», никак не могли понять — где же такие монеты могли быть отчеканены? Толстой пишет: «отрицающие во что бы то ни было русское их происхождение, НЕ СОГЛАСНЫ МЕЖДУ СОБОЙ, КАКОЙ ИМЕННО СТРАНЕ ПРИПИСАТЬ ИХ» [848:3], с. 130.
Далее Толстой пишет: «мы в этой главе постарались собрать, по возможности в хронологическом порядке, все главнейшия мнения о наших монетах с 1797 года (со времени первого известия о такой монете — Авт.)» [848:3], с. 130.
Изложим вкратце эти мнения, следуя [848:3].
«Первое известие о русской монете домонгольского периода, именно о «Ярославле сребре» графа Мусина-Пушкина, было сообщено печатно г. Фелькнером в статье под заглавием: Einleitung zu der Skizze der ersten und zweiten Epoche einer Geschichte der Russen (в журнале Allgemeiner Litterarischer Anzeiger. Leipzig, 1797, на стр. 764). Как известно... ОН ПРОЧЕЛ НА ЭТОЙ МОНЕТЕ НЕСУЩЕСТВУЮЩУЮ НАДПИСЬ — «монета одной ногатой» и считал ее денежным знаком времен Ярослава I» [848:3], с. 130.
Замечание. Удивительные все-таки люди эти историки. Впервые увидев монету, о которой ни он, ни кто-либо другой раньше ничего не знал, и неправильно прочитав надпись на ней — все равно ухитрился ДАТЬ СОВЕРШЕННО ВЕРНОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ О ВРЕМЕНИ И МЕСТЕ ЕЕ ЧЕКАНКИ. Сразу понял, что это — подлинная монета Ярослава Мудрого.
Спрашивается — откуда такая прозорливость? Ведь с тем же успехом г. Фелькнер мог бы дать свое «правильное заключение», ВООБЩЕ НЕ ГЛЯДЯ НА МОНЕТУ.
Здесь мы уже в который раз сталкиваемся с удивительной закономерностью: все, что когда-то было сказано тем или иным авторитетом в области истории, считается верным по определению — вне зависимости от верности первоначально выдвинутых оснований или доказательств. Если со временем выяснится, что основания эти были ложны, значит, историки придумают другие основания, но само утверждение будут отстаивать бесконечно. Так сказать, «ни шага назад», «стоим до последнего». Но ведь наука — это не оборона от врага, а совместный поиск истины. Подобные подходы в ней неприемлемы.
Ярким примером такого подхода является датировка Круглого Дендерского зодиака, предложенная в XIX веке знаменитым египтологом Шампольоном. Шампольон вычитал в одном из картушей имена римских императоров I века н.э. и на этом основании датировал зодиак I веком. Со временем обнаружилось, что НИКАКИХ НАДПИСЕЙ В ЭТОМ КАРТУШЕ НЕТ И НИКОГДА НЕ БЫЛО. Картуш с самого начала был пуст, а якобы имеющиеся в нем надписи с именами римских императоров Шампольон просто ВЫДУМАЛ. Несмотря на это, датировка, предложенная Шампольоном НА ОСНОВЕ НЕСУЩЕСТВУЮЩИХ НАДПИСЕЙ, ДО СИХ ПОР ЯВЛЯЕТСЯ ОБЩЕПРИЗНАННОЙ У ИСТОРИКОВ. По той простой причине, что ее дал Шампольон, авторитетный историк. О пустом картуше и несуществующих надписях благополучно «забыли» и придумали другие «доказательства» для подкрепления датировки Шампольона. См. подробности в нашей книге «Египетские, русские и итальянские зодиаки», раздел 1.3. То же самое мы видим и с «Ярославлем сребром».
В 1802 году по поводу «Ярославля сребра» высказался А. Шлецер. Он отказался признать ее монетой Ярослава Мудрого и написал так: «Найдена дескать серебряная монета, весом около квента, с надписью: Ярославле сребро — будто бы Ярослава I, умершего в 1054 году» [848:3], с. 131.
«В 1805 году академик Круг... издал труд под заглавием Zur Munz-Kuude Russlands» [848:3], с. 131. В нем он написал следующее: «В немецком журнале... помещено известие Фелькнера, что у графа Мусина-Пушкина в Москве находится старинная Русская серебряная монета Великаго Князя Ярослава, которая весит 53 грана аптекарскаго веса (74 доли), и С ДАВНЕЙШИХ ВРЕМЕН ВИСЕЛА НА ОДНОЙ ИКОНЕ В КИЕВЕ... Котораго она Ярослава — не известно» [848:3], с. 133. Отсюда мы узнаем, что «ярославова монета» висела на какой-то иконе в Киеве, причем на какой именно — неизвестно. То есть она не была найдена в земле при раскопках, а взялась непонятно откуда. Кроме того, приписывание ее Ярославу Мудрому — ни на чем не основанное предположение Фелькнера.
«Около 25-ти лет после находки Ярославля сребра (бывшаго до тех пор единственным представителем чеканного искусства в древнейшей Руси)... в 1816 году узнали о существовании еще двух монет, относящихся к той же эпохе... мы говорим о Владимировом злате и серебре, принадлежавшем Могилянскому... Карамзин в 1818 году сомневался, назвать ли их монетами или медалями и кому приписать их — Владимиру ли Святому, Мономаху или Владимирке Галицкому» [848:3], с. 135.
«В 1824 году... Бекетов в статье «о сребре Ярославле»... говорит: «...монета, известная под названием сребро Ярославле, остается и доселе еще предметом для изследования... ОБЩЕЕ МНЕНИЕ ПРИПИСАЛО ЕЕ ВРЕМЕНАМ ЯРОСЛАВА I-го; НО НА ЧЕМ ОСНОВАНО СИЕ МНЕНИЕ? — На имени? Мы имеем четверых Великих Князей сего имени. На работе? Но по работе можно тогда только с достоверностью заключать о времени, когда есть возможность сравнивать разсматриваемый предмет с другими, уже известными памятниками; НО МЫ НИЧЕГО ПОДОБНАГО НЕ ИМЕЕМ» [848:3], с. 135-136.
Дальше — больше. «Известно, что на экземпляре графа Мусина-Пушкина от слова AMHN (то есть аминь — Авт.) сохранилось всего три первыя буквы — АМН; Бекетов принял их за числительные и объяснил — 1048 (буква А с добавочным знаком означает 1000, буква М означает 40, буква Н означает 8 — Авт.); в этом году совершен был брак княжны Анны Ярославны с королем французским Генрихом I, а потому Бекетов полагал возможным, что сребро вычеканено по случаю этого события» [848:3], с. 136.
Таким образом, и вторая попытка датировать «Ярославле сребро» XI веком также оказалась СЛЕДСТВИЕМ НЕПРАВИЛЬНОГО ПРОЧТЕНИЯ. Но это ничуть не смутило историков. От своей датировки они, в конце концов, так и не отказались.
«Барон Шодуар в 1836 году считал наши монеты медалями, чеканившимися ГРЕЧЕСКИМИ ХУДОЖНИКАМИ (жившими в Киеве) в честь разных событий» [848:3], с. 136.
«В 1847 году Фундуклей... думал даже, что наши монеты были чеканены в Греции, в честь наших великих князей» [848:3], с. 136.
«Погодин и Лелевель колебались признать, что чеканилась монета при Владимире и Ярославе» [848:3], с. 137.
Далее Толстой переходит к мнению известного нумизмата XIX века Я. Я. Рейхеля. Толстой пишет: «Нам следует несколько долее остановиться на мнении Я. Я. Рейхеля, так как, несомненно, оно имело большое влияние на многих из его современников, преклонявшихся перед его нумизматическими познаниями» [848:3], с. 137.
Мнение Рейхеля было однозначным. «Между 1840 и 1848 годами Я. Я. Рейхель положительно ОТРИЦАЛ, как в частных беседах, так и печатно (до 5-ти раз), что в России когда-либо чеканилась монета до нашествия Татар... в 1840 году Рейхель писал: «...нет никаких положительных доказательств, чтобы монеты, известный у нас под названием: Владимировой, Ярославовой и Святославовой, были действительно Русский... гораздо с большею вероятностью должно отнести упомянутые выше монеты к южно-славянским народам» [848:3], с. 138.
Замечание. «Монеты Святослава», о которых писали нумизматы XIX века, сегодня, по-видимому, переименованы в монеты Святополка-Владимира, см. рис. 68.
В 1848 году вышла в свет подписанная псевдонимом рецензия на каталог монет Шуберта, про которую «все в Петербурге знали, что настоящим автором рецензии был Рейхель... В этой статье говорится: «Почему между монетами московских (= русских) великих князей приведены монеты неких Владимира и Ярослава (eines Wladimir unci eines Jaroslaw), о которых давно уже решено, что оне совсем не русския, происходит, может быть, оттого, что СОБСТВЕННИК ИХ ВСЕ ЕЩЕ ХОЧЕТ ВЫДАВАТЬ ИХ ЗА ЭКЗЕМПЛЯРЫ, СОСТАВЛЯЮЩИЕ КРАСУ ЕГО КОЛЛЕКЦИИ» [848:3], с. 138. Другими словами, Рейхель прямо обвинил собственника этих монет в том, что он пытается выдать их за монеты древних киевских князей с целью поднять им значение и цену.
«Шуберт писал в 1848 году: «Сумнения нет, что эта монета (Святославова) не Русская, а Болгарская. Академик Ф. И. Крут подозревает, что и монеты Владимира и Ярослава не Русския, а Славянския — Болгарския»... Даже когда ему стал известен Нежинский клад, Шуберт не изменил своего взгляда» [848:3], с. 139.
«Барон Кёне писал в 1850 году... «...По общему убеждению всех тех, кто в последнее время касался этого вопроса, все монеты, который прежде считали древнейшими русскими, приписываются теперь юго-славянским народам» [848:3], с. 140.
В 1849 году «была напечатана статья известнаго знатока восточной нумизматики П. С. Савельева под заглавием: «примечание о славянских монетах с именами Владимира, Святослава и Ярослава»... П. С. Савельев в следующих словах заканчивает свою статью: «Каким же князьям принадлежат эти монеты — русским, сербским или болгарским? В настоящее время, имея под рукою только эти четыре монеты и никаких подобных им для сравнения, отвечать утвердительно нельзя на этот вопрос» [848:3], с. 140—141.
«Находка втораго экземпляра Ярославля сребра в 1838 году не имела особеннаго влияния на вопрос о происхождении наших монет. Только в 1853 году И. М. Снегирев опубликовал мнение графа С. Г. Строгонова, владельца этой монеты. Г. Снегирев говорит: «...монеты Святослава и Владимира, также при появлении их приписываемыя Русским Великим Князьям, ученою критикою давно уже отнесены к ряду, принадлежащему Царям Болгарским... можно теперь утвердительно сказать, что монета эта (найденная в 1838 году и принадлежащая графу Строгонову — Авт.), ЧЕКАНЕННАЯ ПО ОБРАЗЦУ ВИЗАНТИЙСКОМУ... более ста лет после Ярослава Киевскаго, НЕ МОЖЕТ ОТНОСИТЬСЯ К НЕМУ... вопрос может решиться окончательно только после открытия другаго подобнаго памятника, поясняющего серебро Ярославле» [848:3], с. 141-142.
Таким образом, исследователи десятилетиями упорно не хотели верить в легенду о том, что найденные при сомнительных обстоятельствах сначала Мусиным-Пушкиным, а затем Могилянским две серебряные и одна золотая монета (из которых золотая вскоре «потерялась») действительно принадлежали киевским князьям XI века. Чтобы переломить это всеобщее недоверие, необходимы были дальнейшие находки — причем не единичные (которые не помогали), а в больших количествах. И такая находка наконец появилась.