— Чей всё же ребёнок Малыш Лэйлэй? — еле слышным голосом хрипло спросил он.
Сяо Куй замерла и смешалась ещё больше.
— Мой, — пробормотала она, — мой и Чжаолу.
Судя по его взгляду, Баопу ей не поверил.
Такого взгляда в упор было не выдержать, она отвернулась в сторону дамбы и произнесла, задыхаясь:
— Чего тебе только в голову не приходит! Думаешь целыми днями! Сам, наверное, не понимаешь, к чему тебя эти мысли приводят. Так и меня совсем запутаешь. Боюсь, ты ничего так и не понял. Ты слушал, что я говорила? Слушал? — Она повернулась к нему: Баопу по-прежнему смотрел на неё, не веря. — Ну что ты уставился! — воскликнула она. — Отец ребёнка — Ли Чжаолу!
Голова Баопу свесилась, как побитый градом колос.
— Нет, это не так, не может быть… — пробормотал он, ломая руки. — Мы с Малышом Лэйлэй всё проговорили. Мы сказали так много, что всё стало ясно. Я верю ребёнку. Верю, что он сам…
— Малыш Лэйлэй и двух слов не скажет, — уточнила Сяо Куй. — Ты не мог с ним много говорить. Мне всё понятно.
— Ты права, он не говорил, — кивнул Баопу. — Но мы сказали всё друг другу глазами. Ты не представляешь, что можно выразить одними глазами. Я понимаю его, а он понимает меня.
Сяо Куй молчала. Что ещё можно сказать, если договорились до такого? Она и злилась на него, и жалела. От многолетней обиды и ненависти не осталось и следа, по всему телу разлилась тёплая волна. Постепенно задрожал подбородок, задёргались плечи. Она присела на корточки, тело невольно наклонилось, и руки обвились вокруг его шеи.
— Баопу, — взмолилась она, — отбрось поскорее все эти странные мысли и давай жить вместе, ты спасёшь меня, а я спасу тебя…
Баопу хотел оттолкнуть её руки, но грубые ладони опустились на тёплые мягкие плечи и застыли. Он обнял её и стал покрывать поцелуями волосы. Большая ладонь опустилась на её высокую грудь и ощутила биение сердца. Сяо Куй зарылась головой к нему на грудь, зарылась глубоко, ища такой знакомый мужской запах и забыв, что они среди зарослей клещевины, где слышалось журчание неторопливо несущей свои воды Луцинхэ. Сяо Куй наслаждалась неспешными прикосновениями большой руки. И ей хотелось, чтобы эти прикосновения не кончались, чтобы они длились до самого захода солнца, до конца времён.
— Сегодня в девять вечера Малыш Лэйлэй уже будет спать, — вырвалось у неё. — Я оставлю окно открытым. — Тут большая рука остановилась. Она удивлённо подняла голову и увидела, что Баопу хмуро вглядывается в просветы между стеблями куда-то вдаль в сторону дамбы. Там шагал партсекретарь улицы Гаодин Ли Юймин с группой людей, по дороге они указывали на реку и что-то обсуждали. В каком-то порыве Сяо Куй сбросила его руки:
— Встань, не дело здесь прятаться, встань! Пусть нас видят, у нас с тобой всё хорошо, у нас давно уже всё хорошо!
С этими словами она поцеловала его и встала во весь рост.
На дамбе её заметили.
— Клещевину собираешь? — ещё издалека окликнул её Ли Юймин.
Сяо Куй кивнула и тихо понукнула Баопу. Но тот так и не встал.
— …Собираю клещевину, — бессильно проговорила она. По её щекам потекли слёзы…
В тот день Баопу так и не встал, хотя, возможно, это был его последний шанс. Когда стемнело, он с тяжёлым сердцем вернулся один на старую мельничку… Когда Ли Чжичан в последний раз выводил из мельнички старого быка, он сидел на своём старом месте, только теперь под шум двигателя. Там, в клещевине, его застоявшаяся за долгие годы кровь забурлила вновь. Он понял, что Сяо Куй по-прежнему любит его и ещё раз предоставила ему возможность вернуться к ней. Но он этой возможностью не воспользовался. Потом, сидя у себя на мельничке, он думал о том, что, наверное, это была последняя возможность. А ещё из головы не шли мысли о Малыше Лэйлэй. Сяо Куй говорила лишь, чтобы как-то утешить его, но это не было окончательным заключением. Он смутно чувствовал, что такое заключение смогут в будущем сделать лишь они с Малышом Лэйлэй. Возможно, упустив эту возможность, Суй Баопу всю жизнь будет жалеть об этом. Теперь всякий раз, когда он проходил мимо зарослей клещевины, каждую ночь с грозой его охватывало невероятное беспокойство. Однажды он один зашёл в клещевину, на то место, где когда-то они были вместе с Сяо Куй, чтобы коснуться несуществующих отпечатков ног и следов.
На другой день вечером, после того, как он позвал Малыша Лэйлэй посмотреть механизмы, разразилась большая гроза. Он лежал на кане по-прежнему не в силах заснуть, чувствуя, будто его что-то гложет. Он был страшно возбуждён, охвачен невероятным желанием, хотя кругом грохотали громовые раскаты. Наконец он слез с кана и вышел во двор. Глянул на окно младшего брата — тёмное; в окне сестры горит свет. Ничто не могло остановить его, он выбежал со двора и помчался под дождём, тут же промокнув до нитки. Дождь был холодный, почти ледяной — как раз то, что нужно для разгорячённого тела. Вода стекала по волосам, так, что и глаз не открыть. Будто во сне он ощутил её мягкую ручку, которая поглаживала его по щетине, всё её маленькое тщедушное тельце, которое он одним махом мог заключить в свои объятия. Шатаясь, он остановился и, подняв голову, увидел перед собой зияющую темноту проулка семьи Чжао. Света в окошке не было, но он почти услышал дыхание сладко спящих Сяо Куй и Малыша Лэйлэй. Больше никогда это окошко не откроется перед ним. Грохотал гром, и вспышки молний одна за другой освещали его промокшее тело. Один раскат грома раздался почти над самой головой. Он с силой выплюнул набравшуюся в рот воду и стал ругать себя. Крепко сжав правый кулак, он нанёс себе удар в грудь с такой силой, что не устоял на ногах. Весь в грязи, он стал кататься на причинявших острую боль острых камнях. И пролежал там под дождём несколько часов.
Баопу неподвижно восседал на старой мельничке, лишь время от времени помешивая совком зелёную фасоль на ленте транспортёра. Зеленовато-белая жидкость стекала вниз и по подземному лотку попадала прямо в отстойник, больше никто не приходил за ней с большим деревянным ведром. Старик-сменщик часто набирался в магазине у урождённой Ван и опаздывал на работу. Заявившись, беспрерывно зевал, и от него разило перегаром. Однажды, сменившись, Баопу обнаружил, что в проулке нет ни души, и пока раздумывал, заметил Сяо Куй, которая вела за руку Малыша Лэйлэй. Они выходили из проулка, не обращая на него внимания. Поколебавшись, он последовал за ними. У городской стены собралась целая толпа. Все в страшном возбуждении указывали на буровую вышку в поле. Баопу подбежал, чтобы узнать, в чём дело.
Вокруг буровой стояло целое кольцо из людей, один что-то крикнул. Малыш Лэйлэй вырвался из рук матери и изо всех сил стал протискиваться через толпу. Баопу не раздумывая последовал за ним. На пустом пространстве, окружённом толпой, лежали стальные трубы различной длины, вокруг хлопотали рабочие изыскательской партии в шляпах из ивовых прутьев. Среди них суетился Суй Бучжао. Баопу остановился на краю толпы, а Малыш Лэйлэй подбежал к трубам как раз в тот момент, когда Суй Бучжао и ещё пара человек, обстучав толстую трубу, вынули из неё что-то чёрное и разломали на куски. Малыш Лэйлэй стрелой рванулся вперёд, выхватил кусок из рук Суй Бучжао и громко закричал:
— Мама, это уголь!
Все были поражены: как ребёнок смог это определить? В это время из толпы показалась Сяо Куй, она обняла Малыша Лэйлэй, взяла у него кусок угля и вернула Суй Бучжао. Все заметили, что в глазах у неё сверкнули слёзы, и стали негромко переговариваться, полагая, что при виде угля она наверняка вспомнила о Чжаолу, похороненном под его завалами. У Малыша Лэйлэй тоже, верно, что-то осталось от Ли Чжаолу, раз он с первого взгляда сумел распознать уголь… Слушавший эти пересуды Баопу был до дрожи в душе потрясён тем, что мальчик распознал уголь с первого взгляда, и не отрывал глаз от матери с сыном. Когда они ушли, ему стало не интересно смотреть на дядюшку с куском угля в руке. Он зашагал домой, отойдя довольно далеко, оглянулся, чтобы ещё раз посмотреть на бурильную вышку, и увидел чудака Ши Дисиня. Тот сидел на корточках в отдалении от толпы и мрачно курил.
Баопу стал искать Сяо Куй с Малышом Лэйлэй, но их уже и след простыл. Только сейчас он ощутил голод и усталость и еле добрёл до дома. Первым, кого он там увидел, был Ли Чжичан, который беспокойно расхаживал по двору, то и дело поглядывая на окно Ханьчжан. Баопу сразу вспомнил, что Ли Чжичана не было в толпе глазевших на уголь. Постояв, он направился к нему. Было непонятно, с чего вдруг в душе Ли Чжичана снова разгорелся пламень любви. Когда тот поднял голову, Суй Баопу предстало мрачное, без единого просвета, лицо. Ему стало жаль Чжичана, и он положил руку ему на плечо.
— Поесть тебе надо, — сказал он. — Нельзя так всё время.
— Не открывает, — кивнул Чжичан. — Игнорирует. Но она любит меня, я сердцем чувствую. Буду ждать, пока не выйдет.
Баопу пожал его холодную руку:
— Несколько лет назад у тебя тоже так было, так все эти годы и продолжается?
— Разве такое остановишь? — покачал головой Чжичан. — Я ни на день не прекращал любить её — огонь горит в моей душе. Вот Даху погиб, ещё один прекрасный человек из семьи Суй. В тот вечер, когда я у стога слушал, как Бо Сы играет на флейте, как техник Ли рассказывает про «звёздные войны», каких только ощущений не было в душе! Я вдруг подумал, что у меня всё выходит слишком медленно. Сколько дел нужно сделать, сколько не доделано. Мне нужно быстрее меняться. Передаточные колёса не могут останавливаться, не может останавливаться и любовь. Я установил фонари, но они до сих пор не горят, хотя улицы Валичжэня уже давно должны быть освещены. Человек, которого я люблю, не хочет говорить со мной, хотя нам суждено было быть вместе с детства. Все дела откладываются — сначала одно, потом другое, и в результате всё не так. Но жалеть поздно. Помоги мне, брат Баопу, быстрее!
В глазах Ли Чжичана сверкали искорки. Баопу казалось, что он полностью понимает его, и он потрепал его за руку: