и посмотрел на Цзяньсу:
— Вот ты смеёшься, а всё потому, что понятия не имеешь, что это за книжка. Отец, когда был жив, с утра до вечера занимался подсчётами, уморил себя до кровохаркания; а тут ещё смерть мачехи, кровь, пролитая в городке. В этом должна быть какая-то истина, член семьи Суй не может, как прежде, жить в смертельном страхе, он должен искать скрытую истину. Во всём нужно добираться до самых основ, и тогда этой книги не избежать. Для начала скажу, что тебе придётся признать: она неразделимо связана с нашим Валичжэнем, с тяжёлой жизнью нашей семьи Суй. Вот, перечитываю раз за разом и думаю — откуда мы пришли? И куда нам идти? В важные моменты жизни постоянно обращаюсь к ней.
Цзяньсу с некоторым изумлением глянул на лежащий в ящике свёрток. Он вдруг вспомнил, что много лет назад видел его в комнате брата. В душе поднялась горечь при мысли о том, что кроме Баопу никто в мире не может так увлечённо изыскивать в какой-то маленькой книжонке подтверждения судьбы своей семьи. Он тихонько задвинул ящик вместо брата и вышел из комнаты.
Когда он вернулся к себе, уже светало. Он сел за стол, остановил взгляд на густо исписанных цифрами листах. Сна не было ни в одном глазу. И тут электрическая лампа над головой ярко вспыхнула! Цзяньсу сначала замер, потом быстро отступил на шаг. От яркого света резало глаза, но он не отводил их. И быстро пришёл в себя: это же заработал установленный Ли Чжичаном генератор! В голове загудело, он словно увидел фабрику всю в фонарях, электрическую воздуходувку, со всхлипами подающую воздух для горящего в печи угля, электродвигатель, приводящий в движение бесчисленные колёсики… В конце концов он не смог спокойно усидеть на месте. Вспомнив серьёзный разговор с Ли Чжичаном на бетонной платформе в ночь праздника Середины осени, он решил немедленно пойти к дядюшке: только Суй Бучжао и мог остановить людей Ли Чжичана. С волнующимся сердцем Цзяньсу вылетел из каморки.
На улицах и переулках на столбах тоже горели фонари. Электрические огни светились в окнах во всём городке. Войдя в комнатушку дядюшки, Цзяньсу увидел самого дядюшку, который, не двигаясь, смотрел на электрическую лампу. И обернулся, только когда Цзяньсу позвал его. Цзяньсу без околичностей стал излагать цель своего прихода:
— Унял бы ты Чжичана, нельзя допустить, чтобы он поспешил установить на фабрике Додо электродвигатель и передаточные механизмы.
Серые глазки Суй Бучжао забегали, он поднял голову и покачал ею:
— Говорил я с ним… Насколько мне известно, никакого эффекта это не дало. Остановить эти дела не может никто. Надо тебе по этому поводу с самим Чжичаном встречаться!
Цзяньсу умолк и, подавленный, присел на край кана. Увидев краем глаза увязанное верёвкой одеяло, а на нём пару тапок на матерчатой подошве, он удивлённо взглянул на дядюшку.
— Собрал вот поклажу в дорогу, — сообщил тот. — В провинциальный центр хочу отправиться, глянуть на тот старый корабль. С тех пор, как его увезли, никто из валичжэньских его не видывал. Всё идёт он мне на ум в последнее время, во сне вижу, как сижу вместе с дядюшкой Чжэн Хэ у левого борта. Решил, вот, глянуть на него…
Цзяньсу услышал глубокий вздох и подумал про себя, что ничего не поделаешь, никому не совладать с этим стариком из рода Суй.
Цзяньсу часто просыпался. Ночи казались длинными и скучными. Когда было не заснуть, он принимался пересчитывать ту огромную сумму. Время от времени вспоминал отца: возможно, они оба подсчитывают одно и то же, раз отец не досчитал до конца, значит, сыну продолжать. Отчасти это напоминало старые жернова у реки: крутятся поколение за поколением, а как жёлоб истрётся, зовут мастера, чтобы выдолбил снова, и опять пошёл вращаться… Однажды поздно ночью Цзяньсу сидел, мучительно опершись на стол, когда в дверь постучали. Он спешно спрятал бумаги и перо. Дверь открылась, и перед ним предстала Даси. Она взволнованно уставилась на него, неловко потирая руками плотно обтягивавшие штанины.
— Ты чего пришла? — негромко спросил Цзяньсу. Даси закрыла за собой дверь, голос её дрожал:
— Я, я пришла сказать… сказать тебе об одном деле.
— О каком ещё деле? — немного нервно и обеспокоенно вопросил Цзяньсу, в голосе его сквозило раздражение. От волнения Даси качнулась назад:
— Это из-за меня у «Крутого» Додо «чан пропал».
— Да ты что? Правда? — воскликнул Цзяньсу, шагнув вперёд. Даси покраснела как кумач, зажала Цзяньсу рот и сказала ему на ухо:
— Правда. В то утро я видела, и мне всё стало ясно. Я поняла, что помешала тебе сделать это. А я люблю тебя на сто миллионов и должна была помочь… Никто об этом так и не узнал…
Ошеломлённый Цзяньсу вплотную посмотрел на Даси и заметил, какие у неё длинные ресницы. Крепко сжав её в объятиях, он стал целовать её, приговаривая:
— A-а, милая Даси, моя славная Даси, а-а!.. — В мозгу вдруг мелькнуло сказанное тогда братом на старой мельничке: «…Я уже записал этот должок на счёт семьи Суй!» — и невольно подумалось: «А ведь верно, если выяснять, чей это должок, его, конечно, нужно записать на счёт семьи Суй, ведь Даси действовала за меня…» Неуёмно дрожа, он отнёс Даси на кан, прилёг и стал покрывать её бешеными поцелуями, целовать большие светлые глаза.
Глава 9
Весь Валичжэнь ярко светился огнями фонарей. Жителям это очень нравилось, и на Ли Чжичана стали смотреть по-другому. Раньше, видя этого паренька с электромонтажными инструментами на поясе, они посмеивались и подмигивали друг другу. Некоторые вздыхали: «Так он же из семьи Ли!» — эту недосказанность все понимали: из семьи Ли такие и выходят. За много лет этот род стал синонимом для не таких, как все, чудаков, людей малопонятных, достоинства и пороки которых трудно оценить. Далеко за примерами ходить не надо — за последние несколько десятилетий из семьи Ли вышли старый монах Ли Сюаньтун, Ли Цишэн, который налаживал механические устройства для капиталиста, а теперь вот Ли Чжичан. В те дни, когда устанавливались электролампы, Ли Чжичан с покрытым пылью лицом и длинными волосами носился туда-сюда по городку, и на носу у него всегда висела капля пота. Нередко вместе с ним можно было видеть техника Ли из изыскательской партии и старого бродягу Суй Бучжао из семьи Суй. Говаривали, чтобы снискать расположение Суй Ханьчжан, Ли Чжичан установил в её комнате сразу две лампы; даже смотреть бегали, но по возвращении подтверждали, что это лишь сплетни. Но то, что Ли Чжичан не установил лампу страдающему психическим расстройством отцу, оказалось правдой, люди видели, как расстроенный Ли Цишэн выходил на улицу и, указывая на придорожные фонари, ругал сына… Глядя на хлопотавшего Ли Чжичана, местные жители невольно сравнивали его с тем, каким когда-то был его отец. Ли Цишэн в то время улизнул из механического цеха капиталиста и изо всех сил старался затушевать этот позорный период в своей биографии. Чтобы выполнить задания сельскохозяйственного кооператива, он, бывало, по многу дней не возвращался домой. Его благоверная слёзно жаловалась племяннику Ли Юймину, что из их семьи такие чудаки и выходят, и женщина, выходящая замуж в этот дом, должна понимать, что её ждёт жизнь соломенной вдовы. Вон, тесть Ли Сюаньтун сбежал в горы в поисках покоя, муж Ли Цишэн родился не в те времена, иначе, кто его знает, тоже, может быть, подался в монахи (да и нынче — разве он, считай, не ушёл из дома?), вот и живёт она как вдова, а Ли Чжичан как сирота. Ли Юймину оставалось лишь посочувствовать… Время тогда было какое-то одержимое, и у жителей городка те годы до сих пор свежи в памяти.
По сообщениям в газетах, число сельскохозяйственно-производственных кооперативов высшей ступени[37] по всей стране уже достигло огромной цифры — более четырёхсот восьмидесяти восьми тысяч. Один такой кооператив объединял в среднем двести шесть крестьянских хозяйств, по стране более ста миллионов пятисот двадцати восьми тысяч, или восемьдесят три процента. Таким членом кооператива стал вернувшийся в том году из Дунбэя Ли Цишэн. Он налаживал машины у капиталиста, поэтому для удобства валичжэньские стали величать «капиталистом» и его. Это, конечно, отражало старый недостаток жителей городка: они не допытывались истинной сути встречаемых явлений. Вскоре после его возвращения государство предоставило всем сельскохозяйственным кооперативам страны миллион сорок тысяч двухлемешных двухколёсных плугов, один из них получил сельскохозяйственный кооператив улицы Гаодин. В этот плуг, конечно, сразу запрягли пару лошадей и повезли в поле. Лошади тронулись, колёса закрутились. На плуге имелось несколько грубых рукояток, но никто не осмелился их поворачивать. Плуг со скрипом шёл вперёд, привлекая множество людей. Но все заметили его существенный недостаток: он не входил в землю. Разочарованный народ вспомнил о повидавшем мир шкипере Суй Бучжао, и послали за ним. Оценив ситуацию своими круглыми серыми глазками, тот указал на рукоятки:
— Это же рули. — И принялся крутить их. Все присутствовавшие услышали щелчок, колёса перестали крутиться и лемехи глубоко зарылись в землю. Обе лошади встали на дыбы и горестно заржали. Тут старейшина улицы Гаодин, Четвёртый Барин Чжао Бин поспешно шагнул вперёд и прикрикнул на лошадей, а городской голова Чжоу Цзыфу сердито оттолкнул Суй Бучжао. Ли Цишэн недаром имел дело с большими машинами, он подошёл к этому «пахотному агрегату» и стал без колебаний орудовать рукоятками, одновременно покрикивая на скотину. Колёса закрутились, как и раньше, а лемехи пошли выворачивать блестящие пласты земли. Раздался хор возгласов одобрения, а Чжоу Цзыфу возбуждённо ткнул Ли Цишэна кулаком в грудь:
— Знает «капиталист», что к чему!
Так вскоре после возвращения Ли Цишэн завоевал доверие всех земляков, составив разительный контраст с Суй Бучжао. Плуг пошёл дальше, толпа двинулась за ним, и на полосе остались стоять двое. Они пристально вглядывались друг в друга. Первый шаг навстречу сделал Суй Бучжао. Взяв Ли Цишэна за руку, он сказал: