Чжао Бин переводил блестящие чёрные глаза с одного на другого по стоящим на пустыре. Подождав немного, он продолжил:
— Нет таких! Значит, мне, Чжао Бину быть во главе! А если я во главе, все должны знать, что у меня не пройдёт: кто будет Валичжэню доставлять неприятности, тому несдобровать!
Народ слушал, не сводя глаз с Чжао Бина и стараясь не дышать… Можно было распускать собрание, но тут прибежала жена Ли Цишэна и схватила Чжао Бина за рукав:
— Быстрее, быстрее иди…
— Если есть, что сказать, говори, даже если небо обрушится, я, твой Четвёртый Барин, подопру его головой! — воскликнул Чжао Бин.
Тогда заплаканная женщина запричитала:
— Мой-то днём вернулся домой весь в грязи, спрашиваю его — молчит. Повздорил с кем-то, думаю. Кто ж знал, что за ним придут ополченцы и уведут, я выспрашиваю, в чём дело, так никто и слушать не хочет. Как стемнело, бить его стали в кутузке, сначала кричал, а потом и криков стало не слышно. Я к городскому голове, мол, отпусти его, а тот говорит — не моё дело. Я распознала ополченцев, во главе у них кто-то из местных военных… Четвёртый Барин, они моего благоверного на балку подвесили, скорее выручайте! Только вы один и можете спасти его…
— Мать твою этак! — крякнул Чжао Бин, скидывая куртку. Как раз в этот момент в панике прибежал человек, он тяжело дышал, так что плечи ходуном ходили.
— Четвёртый, Четвёртый Барин! — выдохнул он. — Давай быстро домой — с четвёртой матушкой не… нехорошо…
Услышав это, жена Ли Цишэна перестала причитать и, потеряв надежду, уставилась на Чжао Бина. Все присутствующие тут же встали с бледными лицами.
Широкие ладони Чжао Бина дрожали, и он проговорил, стиснув зубы:
— От неба беда и от людей беда, беда не приходит одна, как говорится, на лёд ещё и иней выпал, может, это Валичжэню судьба такая. — Подняв голову к небу, он со слезой воззвал к жене, называя её детским именем: — Хуань Эр, если уходишь, уходи одна, мы столько прожили вместе, уж прости меня! Дела семейные и общественные не совместишь, тут на улице Гаодин человека на балке подвесили, всё минуты решают… — И зашагал прочь, таща за руку жену Ли Цишэна.
У всех увлажнились глаза, раздались крики, а что кто кричал — не разберёшь. Пламя свечей переменилось на синий, мигнуло пару раз и погасло.
В тот вечер Четвёртый Барин Чжао Бин всю спину замарал кровью Ли Цишэна — он притащил его домой на закорках. Хуань Эр умерла, крепко сжав в руках старую шляпу Чжао Бина. Он хотел вынуть её, но руки вцепились в шляпу намертво.
Кто в Валичжэне из живых мог забыть этот день?
Прошло немного времени, и случилась попытка разобрать крепостную стену. Тут жители городка выплеснули давно сдерживаемое негодование, и это получило одобрение Четвёртого Барина Чжао Бина. Его одолел тяжкий недуг, и он не мог лично встать на защиту достоинства всего городка, но дал чёткие указания командиру ополченцев Чжао Додо сломать ногу предводителю разрушителей стены, что и было сделано. Чжао Бин в это время сидел дома и лечился, авторитет его оставался за воротами, но быстро рос, как душистый лук весной. Он лежал себе молча на кане, а всё важное, что происходило на улице Гаодин, ему докладывал через окно Чжао Додо. На этот раз Чжао Бин болел долго, раньше такого не бывало. Урождённая Ван каждый день ходила ставить ему банки. По её словам, ему даже ненадолго не становилось лучше, он переживал об умершей Хуань Эр: она была у него уже второй женой. Обе умерли меньше чем через два года после свадьбы, первая оставила ребёнка, мальчика. И та, и другая сначала год желтела лицом, на второй год бледнела и худела, пока не переставала вставать с постели.
Вскоре после того, как Чжао Бин занемог, пришёл Го Юнь. Старому врачевателю в тот год было за сорок, но он с детства хлебнул невзгод и давно уже постиг дао. Он несколько часов подряд провёл у Четвёртого Барина, доискиваясь, в чём дело. Через пару дней Го Юнь сообщил Чжао Бин причину преждевременной смерти двух его жён:
— Есть на свете такие лихие люди, как ты. При нечастом совокуплении с ними можно надолго заболеть, а при регулярном и умереть. Такие лиходеи встречаются в высшей степени редко…
При этих словах Четвёртый Барин переменился в лице и, ухватив врача, заявил, что ему нужен рецепт. Го Юнь сказал, что рецепта у него нет, и спокойно вышел из комнаты. Чжао Бин и верил, и не верил, несколько дней провёл в замешательстве. Выздоровев, он вспомнил слова Го Юня, казалось, он слышал их во сне. На следующий год он женился ещё раз, у него родился сын, а через год осенью жена скончалась. Вот тогда Чжао Бин перестал сомневаться и уверовал в диагноз врача. А в душе поклялся никогда больше не жениться.
Когда Четвёртый Барин заболел, весь городок пребывал в печали. Опасались, что ситуация требует немедленных действий, в те времена события развивались очень быстро, в газетах постоянно публиковались всё новые большие цифры. И теперь эти цифры вертелись не только вокруг продовольствия, а гнались ещё и за производством стали и некоторыми научными открытиями. Тот же старый кооператор Ван Дагуй, теперь уже большой специалист по применению нового вида кормовой смеси, полученной в результате многократных экспериментов, изобрёл пять видов новых сельскохозяйственных инструментов. В провинции за один вечер заявили о своём образовании пять тысяч восемьсот сорок шесть крестьянских научно-новаторских групп, которые планировали ежемесячно разрабатывать и внедрять по шесть научных изобретений каждая. Во всей провинции в будущем году будет четыре миллиона сто двадцать тысяч девятьсот двенадцать новых революционных изобретений, которые распространят по всей стране. Но это были ещё только планы — в великую эпоху возможности превосходить запланированное в общем составляют более девяноста процентов. «Главнокомандующий по сталелитейному производству проводит инструктаж!» — С таким криком пробежал кто-то по главной улице Вали. Другой забрался на деревянную раму и стал сообщать огромные цифры. В июле по всей провинции число работающих на всю мощь бессемеровских конвертеров, доменных печей, сталеплавильных тигелей, самых разных домен должно достичь шести миллионов ста восьмидесяти четырёх тысяч трёхсот. В одной деревне из кирпича — высокопрочного синего, а также необожжённого, с использованием сухой земли и угольной пыли — соорудили тридцать шесть плавильных печей и за трое суток выплавили семь с половиной тонн стали. Была ещё печь для обжига кирпича, которую переделали для выплавки стали и получили тридцать девять тонн.
Поход за большую сталь принёс и небывалый расцвет литературы и искусства. Пожилая женщина раздувала мехи плавильной печи и декламировала стихи — за ночь она сочинила пятьдесят с лишним стихотворений. В одной деревне было всего трое грамотных, но эти трое записывали стихи, сочинённые во всей деревне, целый мешок собрали — вскоре парторганизация пошлёт их с нарочным в провинциальный центр. С достижениями сегодняшнего дня люди один за другим начинали понимать, что великий поэт Ли Бо не представляет собой ничего особенного. Этих огромных цифр было столько, что Чжоу Цзыфу не мог заниматься этим целыми днями. Волей-неволей приходилось навещать больного Чжао Бина, обсуждать с ним текущие дела. Сравнительно единодушно они пришли к следующему выводу: кроме урождённой Ван, во всём Валичжэне народу не хватало воображения, это было ясно давно, поэтому по части сочинительства стихов оставалось лишь признать своё поражение. А вот по выплавке стали и научным изобретениям нужно было принимать срочные меры. Было решено немедля организовать научную группу, и первым делом для этого пригласили Ли Цишэна.
Едва избежав смерти, тот ходил грязный и растрёпанный. Он утратил веру во всё, помня лишь, что он проклятый реакционер. В тот раз с него сорвали одежду и подвесили, завязали чёрной тряпкой глаза и стали охаживать дубинкой с криками «До смерти забьём, шпион собачий!» Он молил о пощаде, рыдал, но всё без толку. Под его душераздирающие вопли ему прижигали сигаретой «хозяйство». До сих пор всё тело в шрамах. Они с женой не переставали возмущаться шрамами на этой штуковине. И когда Четвёртый Барин с Чжоу Цзыфу позвали его вступить в научную группу, он, конечно, вспомнил все эти унижения. И молчал. В конце концов вспылила жена: «Какой же ты неблагодарный! Четвёртый Барин тебе жизнь спас, самолично к тебе пришёл, и то тебя не уломать! Опять забываешься…» При этих словах Ли Цишэн вдруг вскинул голову, глянул на Четвёртого Барина, встал и пошёл на выход. Так он и вступил в научную группу.
Первым заданием для начавшей деятельность группы научных открытий было изготовление плавильных тигелей. В уже известные материалы — высокопрочный синий и необожжённый кирпич, сухую землю и угольную пыль — Ли Цишэн попробовал добавить толчёный фарфор. В результате качество печей стало выше, срок службы вырос в два раза, а температура, по сравнению с обычными, повысилась на шестьсот с лишним градусов. Ли Цишэн рекомендовал для вступления в группу Суй Бучжао и Суй Баопу. Суй Бучжао во всём повиновался указаниям Ли Цишэна и отвечал лишь за футеровку; Суй Баопу, как интроверта по натуре, лучше всего было использовать для приготовления толчёного фарфора. За какой-то месяц научная группа изготовила четыреста с лишним тигелей. Чжао Бин и Чжоу Цзыфу лично призвали валичжэньцев приносить чашки, кувшины и другую посуду из фарфора. Когда всё это кончилось, Чжоу Цзыфу вновь обратился к жителям с просьбой ходить, глядя под ноги, и собирать валяющиеся фарфоровые осколки. Проверили на этот счёт и дно колодцев. Стоило на дороге чему-то блеснуть под солнцем, как туда, думая, что это осколок фарфора, устремлялись бегом. Ещё долго потом малолетние дети ходили, не поднимая головы, в поисках этих осколков. И уже по прошествии многих лет, встречая того, кто не мог ходить подняв голову и выпятив грудь, говорили, что это, должно быть, валичжэньский.
Первую тысячу тигелей установили под крепостными стенами, в поле и в переулках. Всё вокруг застилали клубы дыма. Женщины день и ночь орудовали мехами, заглушая даже журчание реки. В переплавку пошёл весь имевшийся в городке металл, в том числе рукоятки с плугов — считалось, что их можно заменить деревянными. Чжоу Цзыфу ходил с ополченцами по дворам, проверяя, есть ли что металлическое, они снимали и утаскивали медные кольца с платяных шкафов и замки-застёжки. Чугунные котлы выдирали и, нахлобучив на голову, уносили к месту переплавки; готовить еду стали в