глиняной посуде. В конце концов ничего металлического не осталось, и ситуация сложилась невесёлая. Однажды Четвёртый Барин Чжао Бин при всём честном народе расстегнулся и оторвал пряжку ремня. К вечеру принесли целых восемь тысяч двести с лишним блях с поясных ремней (стальных, медных, алюминиевых). Сверкающая медная бляха на широком ремне из бычьей кожи была и у Чжоу Цзыфу. После долгих колебаний её снял и он. Это стало глубоким откровением для Чжао Додо. Теперь, встречая кого-то — особенно это касалось молодых женщин, — он первым делом раздвигал полы одежды и лез смотреть. А потом из-за этой пряжки теряли девственность. Таких было немало, только говорить об этом стыдились. Впоследствии у гулявших по улице сметливых девиц между полами одежды мелькал пояс из цветастой ткани в подтверждение того, что свой пояс с застёжкой они давно уже заменили на другой. И даже через пару десятилетий в Валичжэне можно было встретить девиц с торчащим из складок одежды кончиком ткани. Видать, упредительные меры того времени незаметно превратились в традицию.
Важные революционные изобретения Ли Цишэна стали результатом его внутреннего спокойствия и понимания. Он вдруг куда-то исчез. А через три дня из его скромной комнатки вынесли большую печь. В ней сразу признали печь для переплавки меди, которая когда-то принадлежала старому оловянных дел мастеру. Из бросовой вещи Ли Цишэн сотворил целое сокровище: в днище этой печки он устроил небольшой плавильный тигель. Над ним пристроился ещё один тигель такого же размера, а сверху ещё один. В дне последнего, отличавшегося по размеру, было проделано смотровое отверстие. Городской голова Чжоу Цзыфу и Четвёртый Барин Чжао Бин стояли в сторонке и вопросительно посматривали на Ли Цишэна. Взволнованно размахивая руками, Ли Цишэн объяснил:
— Эта штука может производить закалённую сталь, нержавейку. Выдаёт одну плавку в час.
Присутствующие смотрели на него с огромным уважением. Чжоу Цзыфу подошёл к нему и долго тряс руку, а после поздравления ещё и прокомментировал:
— Ты продемонстрировал профессиональное умение, добрыми делами исправил прежние ошибки, это очень хорошо! Если твоё изобретение будет использовано и дальше, заслуги непременно перевесят провинности, и ты станешь новым человеком.
Ли Цишэн встал и, чеканя слова, произнёс:
— Не беспокойся, городской голова, не волнуйся, Четвёртый Барин, старшее и младшее поколение городка тому свидетели — я, Ли Цишэн, даю клятву, что стану новым человеком!
Он заперся у себя в комнатушке и продолжал работать. Вскоре провинциальная газета на первой полосе сообщила о важном изобретении Ли Цишэна, назвав его печь первой по мощности во всей провинции. Только вот из-за сомнительной репутации изобретателя не назвали даже его имени, упомянули лишь «научно-изобретательскую группу Валичжэня». Куда больше внимания газета уделила представлению Чжао Бина, отметив, что он «ещё раз проявил чудеса в руководстве массами». Ли Цишэн повесил эту газету у себя в комнатушке и с головой ушёл в изобретательство. Больше всего его раздражало, когда за окном звала жена. Он сосредоточился на инновациях и давно отошёл от всего мирского. Однажды за полночь Ли Цишэн впустил её, и она ласкала его до рассвета, из-за чего мыслить он стал медленнее и потом долго раскаивался в этом.
В другой раз жена стала колотить в дверь с таким твердолобым упрямством, что это заставило его насторожиться. Спросив через окно, в чём дело, он узнал, что коммунизм уже почти наступил: на улице Гаодин устроили большую столовую, самому теперь готовить не надо, и денег тратить тоже. Это было событие мирового масштаба, поэтому Ли Цишэн открыл дверь и вместе с женой пошёл в столовую. Народу уже было пруд пруди, на только что сооружённой плите в чжан длиной стоял Чжоу Цзыфу и пытался держать речь. Призывая народ угомониться, городской голова бил в ладоши, взывал: «Товарищи! Товарищи!» — но гвалт продолжался, и Ли Цишэн так ничего и не разобрал. Он лишь обратил внимание на женщин в белых шапочках, которые, покачиваясь, носили маленькими ведёрками воду. В голове у него зародилась идея, и он уже места себе не находил. Не без труда он разыскал в толпе Суй Бучжао и попросил натаскать к себе домой стеблей подсолнуха.
— Сколько надо? — спросил Суй Бучжао.
— Чем больше, тем лучше, — бросил Ли Цишэн и убежал.
С помощью проволоки с крючками он терпеливо выпотрошил сто с лишним стеблей. В дверь снова забарабанила жена.
— Выходи быстрее смотреть, — взволнованно крикнула она. — Весь городок уже собрался!
— Что опять стряслось?
— Ирригаторы старинный корабль откопали, гнилой весь, один остов остался! А наверху пушка…
Ли Цишэн хмыкнул, уселся на пол и больше не обращал на неё внимания. Жена побежала одна… Суй Бучжао несколько дней не появлялся. Только потом Ли Цишэн узнал, что тот отправился в провинциальный центр, чтобы от имени всего городка доставить новость о найденном корабле. А сам он в это время выскоблил стебли подсолнуха добела, обмотал паклей и покрыл тунговым маслом. Соединил их вместе, провёл с улицы внутрь столовой. К приподнятому баку на улице в назначенное время подъезжала водовозка и добавляла воды. Теперь в стеблях всегда была свежая вода — когда нужно, тогда и бери. Добавление водопровода стало ещё одним важным результатом революционного обновления. Как и при недавнем открытии столовой, в день окончания его монтажа народу собралось — яблоку негде упасть. Ли Цишэн показывал как он работает: трясущимися руками вытащил пробковую затычку, и с журчанием потекла вода. Все зааплодировали. Чжоу Цзыфу не аплодировал — он, как и в прошлый раз, взял Ли Цишэна за руку и потряс её. Некоторые смотрели на это с завистью: ведь Ли Цишэн с головой ушёл в новаторство не только ради того, чтобы ему руку пожали?
— Помнишь, что я говорил в прошлый раз? — улыбнулся городской голова. Ли Цишэн без остановки кивал:
— Всё помню.
— Ты точно станешь новым человеком! — торжественно заявил Чжоу Цзыфу.
Вскоре о том, что в Валичжэне сделано важное изобретение, написали в провинциальной, уездной и городской газетах. Общие столовые распространялись по всей стране, поэтому это изобретение особенно привлекало внимание. После многократного рассмотрения вопроса горком принял решение провести на месте старого храма всеобщее собрание. Это собрание было особенное и торжественное, и, если честно, его вместе с некоторыми изобретениями Ли Цишэна нужно было бы внести в историю городка. Его созвали специально для прославления крестьянина-изобретателя. Ранним утром все потянулись туда, где когда-то стоял старый храм, а когда рассвело, там было уже оживлённо. Красное полотнище обозначало место проведения собрания. Под ним стоял столик белого дерева, на который в позапрошлом году Четвёртый Барин ставил фаянсовую чашку с чаем. Но далеко не все присутствовавшие сидели лицом к президиуму, большинство неспешно перемещались на открытом пространстве. Потом подошли женщины с детьми. Все постарались одеться в новое, у некоторых девиц из складок одежды виднелись разноцветные ленты. Ополченцы под водительством Чжао Додо поддерживали порядок, деловито шныряли с потными физиономиями, передёргивая затворы. В конечном счёте мало кто сидел — большинство бродило вокруг, задевая друг друга плечами. Чжоу Цзыфу с Четвёртым Барином сидели за столиком, а Ли Цишэн рядом с ними сбоку. Городской голова озирался в растерянности.
— Народ принял собрание для объявления благодарности за храмовый праздник, — усмехнулся Четвёртый Барин Чжао Бин. Городской голова даже в лице переменился, и Четвёртый Барин похлопал его по плечу: — Не переживай, сейчас собрание начнётся, и всё пойдёт как надо.
Только тогда Чжоу Цзыфу успокоился. Тут оба заметили урождённую Ван с её домашними сластями и глиняными тиграми и невольно вздрогнули. Все повалили покупать сласти. Кто-то хлопнул по глиняному тигру, и вокруг разнёсся знакомый гул. Это был звук из далёкого, уже другого времени, и глаза валичжэньских затуманились. Чжоу Цзыфу терпеливо подождал ещё немного, потом встал и крикнул:
— Начинаем собрание!
Но услышали его далеко не все. Чжао Бин вставать не стал, он прочистил горло и рявкнул, как большой колокол:
— Начинаем собрание!
Теперь, похоже, услышали все, повернулись и те, кто уже набил рот сластями. Другие, с глиняными тиграми в руках, крепко зажимали им рты.
Собрание официально открылось. Чжоу Цзыфу стал читать по бумажке, и читал целый час. Потом раскрыл провинциальную газету со статьёй о Валичжэне. Это была та самая газета с огромными красными цифрами, и все как один невольно втянули в себя холодный воздух. Некоторым во время чтения привиделось, как в колодце переворачивается мокрый до нитки труп того старика. Еле дочитав эти две страницы, голова скомандовал ополченцам: «Начинайте!» Один ополченец поднял Ли Цишэна, просунув ему руки под мышки, двое других развернули ярко-красную безрукавку. У красной безрукавки противоположный смысл по сравнению с чёрной[42], и это впечатляло. Надевший её Ли Цишэн зарделся, глаза вдохновенно засияли. Весь дрожа, он сел, но снова встал, словно сидеть было неприлично. Отвесил поклон городскому голове и Четвёртому Барину, а также всем присутствующим.
— Я-то сам, я сам из класса капиталистов… — запинаясь, начал он.
— Теперь ты геро-ой!.. — нетерпеливо перебил Чжоу Цзыфу.
То, как он произнёс это слово, показалось всем особенно забавным, и раздался громкий смех. Потом было награждение цветами. Большой бумажный цветок, похожий на голову подсолнуха, ополченец прикрепил Ли Цишэну на грудь справа. Этот момент дался Ли Цишэну труднее всего, тело наклонилось вперёд, губы задёргались, руки сжались в кулаки с обеих сторон у груди. Чжоу Цзыфу посмотрел на него, переглянулся с Четвёртым Барином и торопливо выкрикнул:
— Собрание закончено!
Это Ли Цишэн услышал совершенно чётко, и все видели, как он подпрыгнул и стрелой помчался в сторону своей одинокой хибарки.