у в восемь тысяч юаней в год секретарю (неясно, мужчине или женщине), и один поэт, узнав об этом, три дня не спал, размышляя, что лучше — писать стихи или податься в секретари? В результате из-за своей нерешительности он эту возможность упустил и переживал так, что даже заболел. Один крестьянин изобрёл новый электросварочный аппарат, вышел с ним на международный рынок и получил более четырёхсот восьмидесяти девяти тысяч юаней прибыли. Валичжэньские старики невольно вспоминали время больших цифр своей молодости. Те времена уже вошли в историю городка. Но в ней не говорилось о том, что происходило после появления этих больших цифр, упоминалось лишь «стихийное бедствие». Но все понимали, что кроется за этими словами. Поэтому старики больших цифр страшились. Они помнили, как в городок вошла толпа людей, кричавших лозунги и тащивших бумажные транспаранты, и как вблизи стали ясно видны написанные на бумаге большие цифры — они выделялись, потому что все были красного цвета. Старики решительно воспротивились движению этих демонстрантов, стали всеми силами сопротивляться, и те в конце концов повернули в другую сторону. Но на сей раз большие цифры вошли в Валичжэнь со страниц газет, по радио и на словах, и под крепостными стенами их не остановишь. Нередко большие цифры связывали с Чжао Додо, люди понимали, что остановить их уже не удастся, лучше уж смиренно ждать, чем это закончится. Делали лишь то, что могли, например, настрого запретили дочерям ходить в секретарши. Ничего особенно интересного и нового не происходило. Старики так же ходили в «Балийский универмаг» выпить охлаждённого вина, а старые жернова у реки неторопливо вращались.
Лишь один Цзяньсу молча и непреклонно осуществлял свои планы. Время от времени по ночам болел правый глаз, словно уколотый чем-то. Он тёр глаза, производя глубокой ночью расчёты по фабрике. Кисть в руке ощущалась увесисто, как тесак. Он раскладывал крупные цифры на бумаге, а потом тесаком разрубал на цифры помельче. Этот план он решил довести до конца. Продумывал трижды каждый шаг и раз за разом подбадривал себя: ты непременно победишь. Бесчисленное количество раз всматривался он в эти большие цифры и взволнованно поглаживал их рукой. Из них необходимо было ещё вычесть командировочные расходы, издержки на подарки при оформлении заказов на перевозку и самые разные представительские расходы; а последними — налоги властям по договору подряда, производственные затраты, затраты на сырьё, различные потери в пределах разумного. Во всём объёме подсчётов эта часть была самой сложной и потребовала большого напряжения сил. В чём-то предоставивший информацию бухгалтер не разбирался, а кое в чём нарочно напускал туману. По большей части Цзяньсу опирался на выводы, сделанные на основе собственного опыта, потом возвращался к разговорам с бухгалтером и сравнивал. Возможно, цифры, к которым он пришёл наощупь, были более верными, чем указанные в отчётности. Командировочные расходы основаны на системе материального обеспечения, каждый назначенный агентом по сбыту ежегодно получал тысячу восемьсот юаней, семь человек за год и месяц потратили тринадцать тысяч шестьсот пятьдесят юаней. Если добавить выделяемые фабрикой четыре тысячи четыреста юаней маневренного фонда, всего на командировки тратится восемнадцать тысяч пятьдесят юаней. На подарки идут в основном «Маотай», сигареты «555», трепанги, мелкие креветки. Шестьдесят с лишним бутылок «Маотай» — контрафакт, добытый с помощью Пузатого Ханя, часть денег сэкономлена, а потрачено одиннадцать тысяч с лишним юаней. Сигарет «555» использовано более восьмисот семидесяти блоков на общую сумму двадцать шесть тысяч сто девяносто с лишним юаней; стоимость трепангов и мелких креветок постоянно меняется, использовано около девяноста с лишним цзиней каждого на общую сумму более двенадцати тысяч юаней. Кроме того, два цветных телевизора, шесть магнитофонов — всего на пять тысяч пятьсот юаней. Общая сумма подарков составила около пятидесяти четырёх тысяч шестисот тридцати юаней.
Цзяньсу смотрел на огромную сумму расходов, и на лбу у него выступал пот. Он понимал, что потратить эту огромную сумму было необходимо; что в будущем, когда он сам будет управлять фабрикой, возможно, придётся намного превысить эту цифру — при том, что с её дальнейшим увеличением будет расти и общая сумма доходов. Возможно, это тоже будет одним из странных вопросов, в которых никогда не разобраться последующим поколениям. Горько усмехнувшись, он закурил. Теперь нужно посчитать представительские расходы: вот уж настоящая головоломка. При этом он в первую очередь вспомнил про банкет на праздник середины осени, когда все напились так, что дым коромыслом стоял. Еду готовили для местных, поэтому всё было на удивление экономно и низкокачественно. Чжао Додо изобразил богача, который не забывает о земляках, и пригласил их попировать якобы на широкую ногу, а на самом деле нисколько не потратился. На банкетах фабрики были столы нескольких категорий: у самой высшей на столе стояла бутылка «Маотай», две бутылки фэньянской или особой лучжоуской, пара бутылок красного виноградного чжанъюйского, десять бутылок пива «Циндао». На столе должны были быть трепанги, морские ушки, красный пагр и т. п. Красный пагр по двадцать пять юаней за цзинь, за одну рыбину весом четыре-пять цзиней отдавали сотню юаней. Таким образом, на один такой стол с едой и выпивкой уходило триста пятьдесят юаней, и за ним принимали лишь важных руководителей или коммерсантов, имевших отношение к продажам лапши в других регионах, и компанию им мог составить один Четвёртый Барин. На стол рангом пониже ставили бутылку водки «Сифэн», бутылку одной из местных водок, пару бутылок белого виноградного вина и десять бутылок пива «Баотуцюань». Подавали тигровые креветки, черепаховый суп, древесные грибы и морского леща. На такой стол в среднем уходило двести тридцать юаней, и за ним сидели гости из уезда. Едой, как всегда, распоряжался Четвёртый Барин, «Крутой» Додо был распорядителем в компании со старостой Луань Чуньцзи и партсекретарем Ли Юймином. Опять же на некоторых банкетах столы ломились от яств, белое и красное вино пили вволю, по желанию гостей с подачей каждого блюда выпивал по рюмочке и шеф-повар Пузатый Хань. На таких присутствовал лишь Чжао Додо или бухгалтер. Последнему редко удавалось продержаться все застолье, он всякий раз напивался вдрызг, и расчёт у него потом получался путаный. Тут на вино и еду уходило примерно по сто тридцать юаней. Чуть более чем за год было проведено шесть банкетов самого высокого ранга, на которых присутствовал Четвёртый Барин, одиннадцать с присутствием старосты Луаня и партсекретаря Ли, а обычных застолий около двадцати. Всего на представительские расходы было потрачено больше семи тысяч четырёхсот девяноста юаней. С некоторым удивлением глядя на эти цифры, Цзяньсу чувствовал, что это не так уж много. Подведя под этими цифрами черту, он бросил взгляд на испещрённую цифрами записную книжку в синей обложке и вышел из дома.
Звёзды на небе, словно глубоко взволнованные глаза. Подставки под коровий горох — кусок беспросветной темени под слабым звёздным светом. Цзяньсу непроизвольно подошёл к ним, будто хотел дождаться чего-то. Ничего он, конечно, не дождался. Чего никогда не забыть, так это как он держал в руках тоненькое тщедушное тельце. Никогда не забыть, потому что это было в первый раз. Он знал, что будет вспоминать её до самой смерти, вспоминать каждую подробность. В эту осеннюю ночь Цзяньсу даже смутно представил себе её красивые маленькие трусики с красножелтым узором. Неуклюжей и сильной рукой он ласкает её, она дрожит и сжимается, скрестив руки на груди. Эта милая смугляночка словно привнесла в его каморку цвет земли, вольные запахи разнотравья. Он отряхнул листья гороха, и холодные капли воды с них закатились в глаза. Где сейчас эта девчушка? Спит в такое время ночи, крепко прижав к себе ребёнка или мужа? Знает ли она, что мужчина, который впервые возжелал её, стоит сейчас, измождённый расчётами, у подставки для гороха и думает о ней? Она стала матерью, стала носить просторные одежды, стала маленькой матерью. Цзяньсу поглаживал рукой грудь, ощущая, как бьётся его беспокойное сильное сердце.
В каморку возвращаться не хотелось, он неторопливо расхаживал по двору. Двинулся наощупь по чёрной пещере проулка, незаметно добрался до «Балийского универмага» и присел на каменные ступени в безграничной грусти. Универмаг создал он, но интерес к нему совсем пропал. Его абсолютно не волновали поступления товаров и их продажи, он не интересовался отчётностью — всем заправляла урождённая Ван. Она ежемесячно зачитывала ему несколько счетов, как песню пела, а он слушал и не воспринимал. Всей душой он был на фабрике. Из головы не шёл тот большой счёт. Не забыть было и острый тесак Чжао Додо, который во сне не однажды взлетал и опускался на горло своего владельца. Руки Цзяньсу то чесались, то беспокойно сплетались. Сидя на каменных ступенях, он невольно прислушивался к доносившимся с фабрики ударам ковша. Перед глазами предстала пухленькая Даси, раскрасневшимися руками промывающая лапшу в чане с холодной водой. И Наонао, тело которой естественно следовало за движениями рук, она чрезвычайно проворно вертелась, что было очень похоже на движения диско. Цзяньсу беспокойно встал, походил перед дверью магазина, потом снова сел. Подумал, достал ключи, отомкнул магазин и направился к чану с вином.
Он попивал прохладное вино, сидя на большом глиняном тигре. В помещении царил неясный полумрак, за окном понемногу светало, и внутри становилось теплее. Он прихлёбывал вино, уставившись за дверь. Вспомнился вечер, когда они пили вместе с дядюшкой. Стояла такая же тишина, как сегодня, весь Валичжэнь спал… Донеслись неясные шаги, и Цзяньсу отставил чарку. За дверью мелькнула чья-то тень, и он выскочил на улицу. Выбежав, он разглядел, что это Наонао, и окликнул её. Она остановилась, увидела Цзяньсу и, растягивая слова, проговорила:
— Чего надо?
Сделав шаг вперёд, Цзяньсу неловко произнёс:
— Заходи, вина выпьем!