ругом ещё издалека. Старый чудак прикусил губу и медленно поднял заступ над головой. Вытянув длинную шею, Суй Бучжао уставился на заступ по-петушиному. Старый чудак качнул заступом пару раз и с силой воткнул в землю, вырвав целый ком. «Тоже мне мятежник!» — выругался он.
Суй Бучжао вошёл в городок, старый чудак следовал за ним как хвостик. Он считал, что этот человек должен принести что-то невероятное, как при его возвращении из морских странствий. Ему казалось неправильным, что небеса своевременно не прибрали его, хотя возможностей было немало.
На улице Суй Бучжао быстро окружили, стали расспрашивать. Со смехом и неразборчивым воплем он запрыгнул на небольшое возвышение и стал рассказывать:
— Вы даже не представляете, где сейчас выставлен старый корабль, в каком он теперь виде! Это же сокровище! Вы бы видели огромное помещение, где он стоит в главном городе провинции, сгнившие и отвалившиеся доски закреплены в первоначальном виде, он внушительно установлен на крашеных железных подставках и со всех сторон окружён цепью в палец толщиной, чтобы никто к нему не пробрался. На белой деревянной табличке чёрной ароматной тушью большими иероглифами сообщается, когда, где и при каких обстоятельствах он откопан, его настоящее название, к какой он относится эпохе и так далее. Он выставлен на обозрение уже больше двадцати лет, и поток людей не уменьшается. Больше всего он нравится иностранцам, один бородач всё пытался сфотографировать его, но ему не позволил специальный охранник. После перевозки в город корабль бесчисленное количество раз подвергался специальной обработке. Сегодня от него уже не несёт гнилью, как когда его откопали, теперь это приятный запах.
Народ, больше изумлённый, чем обрадованный, застыв смотрел на Суй Бучжао. Тот тыкал в толпу пальцем:
— Старый корабль выставлен в провинциальном центре, посмотреть на него приходят даже иностранцы. А из родных мест никто так и не удосужился приехать. Уже двадцать с лишним лет охранники докладывают, что среди ночи раздаются приглушённые рыдания: это он о родине вспоминает. Чтобы за двадцать с лишним лет и никто не пришёл, куда это годится? Встал я перед кораблём на колени, отбил земной поклон. Уговорил охранников разрешить мне погладить его — за двадцать лет первый раз до него кто-то дотронулся. Едва мои пальцы коснулись его, он задрожал. Глажу, а он дрожит, я и разрыдался. «Не принимай близко к сердцу, — говорю, — народ в Валичжэне неверный и непочтительный, есть такое дело; к тому же за двадцать с лишним лет у них и свободного времени не было. Сначала новаторством и сталеварением занимались, потом был голод: не дойдёшь в такую даль; а как стало еды хватать, появились хунвейбины, на стенах вокруг города установили пулемёты…» Говорил я всё это плача, а за мной лили слёзы и те, кто пришёл посмотреть на старый корабль. Даже иностранцы плакали. Слёзы у них зелёные. «Дела прошлые пусть останутся в прошлом, — говорил я, — нынче валичжэньские вздохнули посвободнее, вернём тебя на родину. Дядюшки Чжэн Хэ уже нет, я, старый солдат, за тобой присмотрю, а помру — Чжичан меня заменит». Охранники заявили, что этого недостаточно. Я заплакал и ушёл.
В толпе то и дело ахали от удивления. Слёзы иностранцев, стенания старого корабля по ночам — всё это заставляло чесать в затылке. Те, что помоложе, долго молчали, и, наконец, раздался такой вопрос:
— А ещё чего новенького в городе?
Печаль Суй Бучжао тут же как рукой сняло:
— Есть новенькое, а как же. Молодёжь — парни и девушки — ходят в штанах из грубой ткани. На домах разноцветные огни горят, войдёшь — мужчины, женщины отплясывают, не прижимаясь друг к другу. За пару мао можно порнушку посмотреть, куда круче, чем в «заморских райках». В маленьких кинотеатриках показывают в основном фильмы ушу — уровень мастерства очень высокий. Бывает, парню не одолеть девицу, а девице не взять верх над чудным старикашкой. А бывает, вместо драки выходит голый мужик…
Толпа расхохоталась. В это время рядом кто-то громко отхаркнулся и сплюнул. Все повернулись посмотреть, кто это, и увидели старого чудака, который пронзал Суй Бучжао взглядом, полным ненависти. Стоявший в толпе Цзяньсу подошёл к дядюшке и снял у него со спины поклажу. Его больше всего интересовали городские новости, и он торопился увести дядюшку домой. Народ понемногу разошёлся, а старый чудак так и не сводил глаз с них двоих, на заступе у него подрагивали отблески зари.
Ли Чжичан не пошёл навестить Суй Бучжао. Он в это время не хотел показываться на людях с измождённым от жара любви лицом. Вскоре после отъезда Суй Бучжао снова проявилась душевная болезнь Ли Цишэна. Чжичан поспешил обратиться к врачу, получить лекарства, вымотался так, что оказался на пределе физических и духовных сил. Отец вроде бы спокойно лежал на кане, но кожа у него на лице провисла. Когда Ли Чжичан ухаживал за отцом, чтобы восстановить его здоровье, ему было не до Ханьчжан; но стоило чуть освободиться, как пламя страсти вновь охватило его, и ему оставалось лишь уходить на старую мельничку к Баопу. Баопу тоже был не в силах помочь, он лишь указывал на передаточные колёса и заговаривал о механизации всей фабрики. Так что к непогашенному пламени любви добавилось ещё одно. Всю ночь напролёт Ли Чжичан наблюдал, как в небесах вращаются золотистые колёсики, и их подкручивают прекрасные и бледные маленькие пальчики Ханьчжан; к тому, которое вращалось медленнее, она и тянула пальчик. Всего за несколько дней часть волос у него выпала, остальные больше не блестели; глаза торчали из-за выступивших скул, как колокольчики. Баопу раз за разом вразумлял его, но без толку. Все разговоры сводились к Ханьчжан. Ли Чжичан утверждал, что Ханьчжан ждёт его, он чувствует это сердцем. Он будет неизменно ждать и дальше. Баопу был немало удивлён, он полагал, что сестра дала этому малому из семьи Ли обещание или намёк, и неоднократно спрашивал об этом. Но ничего такого не было, абсолютно ничего. Баопу разочарованно вздыхал. Стоило подумать о брачных делах сестры, как на сердце опускалась тяжесть. Самому-то ему хватало сил выдерживать все насылаемые несчастья, пугало лишь то, что с несчастьем придётся столкнуться самой младшей из семьи Суй. Уже не один десяток лет злой рок следовал по пятам за семьёй, и никак было от него не избавиться. Как-то Ли Чжичан пришёл и дрожащим голосом поведал свой сон. Ему приснилась красивая статная девушка, которая была заключена в заброшенной мельничке, похожей на старинную крепость. Она долгие годы не видела солнечного света, и румянца на щеках у неё оставалось с каждым днём всё меньше. Влажная земля, где она сидела, поросла мхом, постепенно поросли мхом и её колени. Подглядывая через щёлку в двери, он чувствовал, что эта девушка и знакома и незнакома. Взгляд холодный, остановившийся, он уже собрался уходить, когда она посмотрела на него. Этот мимолётный взгляд и позволил ему разглядеть, кто это, и с его губ сорвался крик: «Ханьчжан!» И тут же всё заволокло белой дымкой, забрезжил рассвет.
Дослушав, Баопу надолго задумался. Потом спросил:
— Проснувшись, ты сразу пошёл к Ханьчжан, верно?
— Я звал её, — кивнул Ли Чжичан, — она не отзывалась. Хотел стекло кулаком высадить…
С тревогой глядя на него, Баопу молчал. Он вспомнил ту дождливую ночь, когда молнией повалило большое дерево, вспомнил крепко обнимавшие его горячие руки Сяо Куй и почувствовал, как запылала шея.
— Нельзя так, нельзя… — пробормотал он. — Это же сон!
— А как быть? — нервно потирал ладони Ли Чжичан. — Так впустую и страдать? Мне этого не вынести, ни дня не вынести…
— Нет, — покачал головой Баопу, — тебе нужно как можно быстрее спроектировать свои передаточные колёса. Тебя ждёт столько важных дел! Отправляйся и найди техника Ли из изыскательской партии. Ты же говорил «не могу останавливаться», а раз сказал, не надо выбрасывать этого из головы.
Выслушав, Ли Чжичан снова не выдержал:
— Это не я хочу остановиться, я думаю об этих колёсах денно и нощно! Меня заставляют остановиться!
— Кто заставляет? — прервал его Баопу.
Губы Ли Чжичана тряслись, когда он выкрикнул:
— Семья Суй!
Вскочив, Баопу застыл, не веря своим ушам. А Ли Чжичан поведал, что говорил Суй Цзяньсу на бетонном помосте сушилки вечером в праздник середины осени, как ушёл от прямого ответа Суй Бучжао.
— Я сразу понял, что стараюсь для «Крутого» Додо, — заявил Ли Чжичан, схватившись за голову. — Но члены семьи Суй так добры ко мне, я должен к ним прислушиваться. Понимаешь, если я перестану заниматься этими колёсами, не знаю, как и жить дальше, только и молюсь, чтобы фабрика быстрее сменила хозяина и им стал человек из семьи Суй. Так вот и молюсь.
С равнодушным видом Суй Баопу повернулся и разгрёб деревянной ложкой скопление фасоли. Уселся на табуретку, свернул самокрутку и закурил:
— Не стоит так делать. Тебе надо понять, что производство лапши не может принадлежать Чжао Додо, как не может быть собственностью семьи Суй. Надо быть подальновиднее, ты же много знаешь. Но помнить нужно одно: с передаточными колёсами останавливаться нельзя….
Ничего не выражающий взгляд Ли Чжичана задержался на ещё одном члене семьи Суй. Размышляя над его словами, он вышел из старой мельнички и решил, что нужно опять пойти к Суй Бучжао и снова послушать, что скажет он. Заглянув в окно каморки старика, он увидел, что тот держит в руках ту самую старинную книгу по кораблевождению — «Канон, путь в морях указующий» — и читает вслух: «…у корпуса тянется цепочка из четырёх рифов в форме бычьего хвоста, лучше пройди не над ними, а между ними». Ли Чжичан хотел было окликнуть его, но не стал этого делать, а встал у окна и стал слушать, наполовину ничего не понимая.
После серьёзного случая с «пропавшим чаном» Чжао Додо часто просыпался среди ночи, хватаясь за тесак на подоконнике. За ночь он несколько раз делал обход производства, внимательно оглядывая всё вокруг. А стоило вспомнить об установке оборудования для линии по производству лапши, и вовсе терял покой. От оборудования зависело и создание компании по производству и сбыту лапши, и большие объёмы производства. Он понимал, что ключевая фигура в этом — «брехун», но терпеть не мог этого человека; обратился к Ли Чжичану, но тот ушёл от ответа. Однажды собрался с ду