Высушенную лапшу загружали в широченные узлы и целой маленькой горой складывали на сушилке. Возницы подъезжавших одна за другой повозок покрикивали девушкам, мол, грузите. Цзяньсу подъехал к самой дальней куче узлов, но не остановился, а щёлкнул кнутом и умело пустил повозку вокруг рам. Звенел колокольчик, раздавался свист Цзяньсу. Повозка стрелой неслась мимо девушек, которые испуганно отскакивали в сторону. Все, кроме Наонао, которая, ничуть не испугавшись, выбежала перед повозкой и стала жестикулировать и кричать: «Останови, останови!» Повозка приостановилась, Наонао одним прыжком забралась на неё и велела: «Гони!» Кнут щёлкнул, словно выстрел, и повозка понеслась. В конце концов она остановилась около узлов в дальнем углу сушилки, и оба стали кидать их на повозку. Цзяньсу высоченный, особенно ноги кажутся долговязыми, поэтому, когда он вместе с Наонао брался за узел, ему приходилось сгибаться в три погибели. «Гляди, как бы я тебя вместе с узлом на повозку не закинул!» — усмехнулся он. «Свисти, свисти!» — хмыкнула Наонао. Цзяньсу озорно откинул со лба волосы, вдруг заграбастал длинными ручищами Наонао и тюк с лапшой, и — бух! — все уже в кузове. «Ух, и сильнющий же ты!» — радостно воскликнула Наонао, лёжа на телеге. «Посильнее У Суна[12], негодяй этакий…» Наблюдавшие за ними со стороны женщины даже в ладоши захлопали. А одна женщина постарше заявила: «Вот ведь милуются, любо-дорого взглянуть, ни дать ни взять — молодожёны!» Девушки радостно запрыгали. Встав на повозке, Наонао глянула по сторонам, потом ступила на высокий борт и, ткнув пальцем в говорившую, выругалась: «Понимала бы что, мать твою!»
На сушилку с ежедневным обходом заглянул Чжао Додо. Увидев, что работницы хлопают в ладоши и смеются, он рассердился, и они тут же притихли. Он направился к повозке Цзяньсу и, подойдя поближе, мрачно уставился на обоих.
— Что смотришь, Додо? Я тебя не боюсь ни капельки — сказала Наонао. «Крутой» Додо молча усмехнулся, сверкнув зубом:
— Ты меня не боишься, да. Это я тебя побаиваюсь. Пришёл вот сообщить — с завтрашнего дня ты переходишь в производственный цех. Там зарплата выше.
— Да хоть и туда, тоже не страшно! — скривила рот Наонао.
Чжао Додо не сводил с неё глаз, когда она решительно спрыгнула с повозки и, прищурившись, переводила дух. С шеи у неё скатилась блестящая капелька пота. С другого края сушилки донёсся шум, Чжао Додо повернул голову в ту сторону и увидел толпу ребятишек с корзинами, которые с криками нагоняли орудующую граблями Ханьчжан. «Эге!» — крякнул он и направился туда.
Ладошки детей с поразительным проворством рылись в песке. Они и зарывались в него, и вынимались, полные песка, и сталкивались в песке, а если лапши между ними не обнаруживалось, быстро расходились. Дети больше ничего не видели — только участок песка перед собой. И когда они услышали возглас Ханьчжан и подняли головы, на ладошки им уже наступила большущая нога. Она была такая широкая, что смогла придавить сразу несколько ладошек. Ребятишки глянули снизу вверх на эту ногу, увидели, что это Чжао Додо, и расхныкались. «Воришки этакие!» — честил их тот, проверяя каждую корзинку. «Дядюшка Додо…» — пролепетала рядом Сяо Куй. Тот на неё даже не взглянул, наклонился и схватил за ухо её сына. Малыш Лэйлэй взвыл, выпустил корзинку, и она покатилась на землю. Нога поднялась, и некоторые ладошки быстро отдёрнулись. Она размахнулась — от этого удара корзинка Малыша Лэйлэй отлетела в сторону. Мелкие, как портновские иголки, обломки лапши рассыпались по песку. Дети, замерев, смотрели на это, а Сяо Куй сползла на землю.
Над сушилкой повисла тишина, нигде не было слышно ни звука. Чуть помедлив, Ханьчжан положила грабли и направилась к Малышу Лэйлэй, чтобы помочь ему собрать просыпанную лапшу. Не сводивший с неё глаз Чжао Додо вдруг рыкнул: «Стой!» Ханьчжан замерла, где стояла. Теперь уже расплакались все дети. Вдалеке работницы помогали возницам нагружать повозки, оттуда то и дело слышалось лошадиное ржание. К звону колокольчиков примешивались мужские голоса, бранившие скотину. Суй Цзяньсу, искоса поглядывавший на Чжао Додо, подошёл поближе. Он встал рядом с Ханьчжан, закурил трубку и недвижно уставился на Чжао Додо.
— А ты чего заявился? — озлобился тот. Суй Цзяньсу спокойно выпустил струйку дыма и промолчал. У Чжао Додо аж горло перехватило от злости, и он глухо выдавил:
— Ну?
Ханьчжан негромко воскликнула:
— Второй брат! — Суй Цзяньсу по-прежнему молчал. Он неторопливо докурил трубку, потом стал выбивать её… Чжао Додо перевёл взгляд с лица Цзяньсу на стоявших вокруг, оглядел всех и направился к детям:
— А вы что разорались, мелкота? — крикнул он. — Лучше не злите меня, не то разделаюсь с вами! — И, повернувшись, зашагал прочь.
— Второй брат! — потянув Цзяньсу за полу, тихо проговорила Ханьчжан. — Что с тобой? Что случилось?
— Ничего, — хмыкнул Суй Цзяньсу. — Но скажу тебе, что впредь с членами семьи Суй будут обращаться более вежливо.
Ханьчжан промолчала. Подняв голову, она смотрела на старые мельнички на берегу. Над речными отмелями поднималась вечерняя дымка, и утопающие в ней мельнички заставляли погрузиться в беспокойное молчание.
Притихли старые мельнички, но, если прислушаться, издаваемые ими звуки, похожие на далёкие громовые раскаты, плыли по пустынным берегам, плыли по сумеречной осенней мгле. Старые жернова неторопливо вращались, терпеливо перемалывая время. Они будто всё больше лишали людей покоя, а возможно, бесили с утра до вечера местную молодёжь.
Ли Чжичан, молодой отпрыск семьи Ли, давно мечтал научиться вращать жернова с помощью машин. Обычно не очень-то разговорчивый, он вынашивал свои мечты в душе. Поведал он о них одному Суй Бучжао, и тот тоже загорелся этой идеей.
— Что-то в этом есть принципиальное! — восхищённо вздохнул старик.
В свободное время Ли Чжичан читал учебники математики и физики, молча заучивая наизусть некоторые формулы и «принципы». На слух Суй Бучжао запомнить их не мог, но «принципы» были ему очень по душе, и он толковал их по-своему. Он предложил Ли Чжичану рассказать о планах по переоборудованию мельнички технику изыскательской партии, тоже по фамилии Ли. Тот выслушал и заявил:
— Можно сделать. Запросто.
Все трое объединили усилия и работали над проектом с большим интересом. В конце концов, всё было готово, оставалось лишь изготовить и установить механизмы. И тут до них вдруг дошло: ведь это возможно лишь с согласия Чжао Додо! Тогда Суй Бучжао отправился поговорить с ним. Тот долго молчал, а потом сказал:
— Сначала установим оборудование на одной мельничке. Надо посмотреть.
Воодушевлённые Ли Чжичан и Суй Бучжао вместе с техником Ли, который тоже пребывал в приподнятом настроении, спешно принялись за работу. Если чего-то не хватало, обращались в городскую мастерскую по производству металлической утвари, а счёт выписывали в долг фабрики. Последним потребовался двигатель, и Чжао Додо передал им самый негодный дизель для водяного насоса. Теперь возник вопрос: на какую мельничку устанавливать всё это? Суй Бучжао первым делом подумал о той, где работал его племянник. Баопу, похоже, очень обрадовался. Он прикрикнул и отвязал быка, чтобы Ли Чжичан вывел его из мельнички. Монтаж начался. Несколько дней подряд продолжалась бурная деятельность, за которой наблюдала целая толпа местных жителей. Суй Бучжао носился туда-сюда то со смазкой или с гаечным ключом, то покрикивая зевакам, чтобы отошли. Наконец дизель заурчал, вращаясь то быстрее, то медленнее, нарушив спокойное вращение старой мельнички, рокот которой стал громче, словно приблизились отдалённые раскаты грома. Ещё там установили конвейер, и замоченная фасоль тотчас же стала бесперебойно поступать в чёрный глазок жернова. Сок с журчанием заструился по отводной канавке и отремонтированному подземному току в отстойник. Все поняли: эпоха подачи фасоли деревянным совком навсегда закончилась. Но всё равно нужно было, чтобы за мельничкой кто-то следил и вовремя разравнивал фасоль на ленте конвейера. Так что Баопу по-прежнему сидел на своём месте.
Но наслаждаться покоем, как прежде, ему уже не пришлось. Из городка без конца приходили зеваки поглазеть на работу механизированной мельнички, и уходить им не хотелось. Все хором восторгались, и лишь один старый чудак по имени Ши Дисинь не считал это правильным. Он был против всего нового и необычного, да и на Суй Бучжао давно имел зуб. Всё, что было связано с этим человеком, было для него особенно невыносимо. Посмотрев на грохочущую машину, он яростно плюнул на неё и ушёл, даже не оглянувшись. Нередко наведывались работницы из производственного цеха, приходила и посмеивающаяся Наонао с леденцом во рту. С её появлением двигатель грохотал не так сильно — всё вокруг наполнялось её криками. Наонао с удовольствием крыла всё бранными словами, бранила и мельничку, но та ничего не могла ответить; доставалось и людям, но те лишь поглядывали на неё и улыбались. Она носилась повсюду, всё трогала, а порой могла ни с того ни сего и пнуть что-нибудь. Один раз она сунулась потрогать ленту конвейера — рванувшийся к Наонао стрелой Баопу обхватил её, оттащил в сторону, а потом оттолкнул, словно обжегшись. Она глянула на него, словно в первый раз видела и пронзительно взвизгнула: «Ах ты, детина краснорожая… Ух!» — и, обернувшись на него в последний раз, вылетела из мельнички. Все вокруг расхохотались. А Баопу как ни в чём не бывало молча уселся на свою табуретку.
Со временем людей стало приходить всё меньше. Однажды Баопу сидел один и смотрел через маленькое окошко на улицу. И тут он увидел далеко на отмели вдову Сяо Куй и её низкорослого сына с корзинкой в руке, они стояли и смотрели в его сторону. До него смутно донеслось, как ребёнок спрашивает у матери: «…что такое двигатель?» Это его вдруг тронуло, он метнулся к окошку и заорал во всю глотку: «Эй, парнишка, иди сюда, посмотри, вот он здесь, двигатель!» Но ответа не последовало.
Возвращаясь из поездок, Суй Цзяньсу часто заезжал на мельничку, чтобы посидеть со старшим братом. Возможно, из-за привычки носиться в повозке по равнинным просторам он никак не мог понять, как мужчина в расцвете сил может так молча сидеть там, словно старик? Разговаривать старший брат не хотел, будто всё, происходившее за окном, не представ