полнил бланк, внёс необходимые пять юаней и стал ждать. После трёх выступающих он взобрался на помост, обвёл сверкающим взглядом толпу и стал один за другим задавать вопросы с целыми нагромождениями новых слов, стараясь сразу применить все неологизмы, встреченные им до и после приезда в город, и повторив их тысячу двести раз. В запале он выдал ещё более новые слова, которые ещё не употреблялись, но, возможно, будут употребляться. Когда закончились выделенные для выступления двадцать минут, он сошёл с помоста тоже весь мокрый от пота. Результаты подсчитывали люди с калькуляторами, и один огласил успех Цзяньсу как бесспорного лидера: за двадцать минут он использовал более двух тысяч ста новых слов, в том числе одно слово «информация» было зафиксировано шестьсот с лишним раз.
Толпа взорвалась аплодисментами. Цзяньсу спокойно принял триста юаней, перевязанные красной шёлковой ленточкой, и, совершенно измотанный, побрёл назад в магазин.
Там его поджидала Чжоу Яньянь. Он вошёл и застыл. Триста юаней упали на пол.
Крепко обнявшись при всех, они принялись целоваться. Девчонки-продавщицы спрятались за вазой с розами, а хозяин с хозяйкой никак не могли отвести горящих взглядов от лежащей на полу пачки денег.
Глава 21
После проведения аукциона на подряд Валичжэнь покоя не знал. Сначала его нарушал Чжао Додо, который купил автомобиль и носился на нём по улицам и переулкам, как боров на коротких ножках, отчего народ и дивился, и тревожился. Потом появилась «должностное лицо» — её Чжао Додо пригласил из Хэси, и эта необычно наряженная девица тоже не давала народу покоя. И, наконец, потерянный изыскательской партией свинцовый цилиндр. Говорили, в нём содержится крохотная частица так называемого «радия», радиоактивного вещества, необходимого для партии в их работе. Чтобы найти его, изыскатели известили общественную безопасность, а также обратились к местным властям с просьбой расклеить объявления с разъяснением, что цилиндр таит в себе смертельную опасность, что у ничего не подозревающего человека, который захочет сделать из цилиндра балансировку для колеса, может развиться злокачественная болезнь, или это может сказаться на последующих поколениях рождением уродов. На эту тему на общегородском собрании выступали и секретарь уездного парткома, и секретарь городского парткома Лу Цзиньдянь, которые призвали подобравшего свинцовый цилиндр непременно сообщить об этом. Говоря о цилиндре, техник Ли из изыскательской партии сказал больше: опускать его в колодец, закапывать в землю, прятать в копне сена бесполезно. Он в течение долгого времени будет оказывать воздействие на Валичжэнь, местные жители будут страдать необъяснимыми болезнями, в последующих поколениях будут рождаться уроды и так далее. Объявления расклеили, собрание провели, но цилиндр исчез бесследно. Над городком нависли мрачные тучи, все без конца жаловались на судьбу и тяжело вздыхали. Возможно, больше всех это повлияло на Ли Чжичана. Он пережил долгий период топтания на месте и наконец приступил к проектированию передаточных колёс. Золотые колёсики, которые до того крутились у него в голове, теперь легли на бумагу, сначала стали гладкими деревянными и в конце концов чёрными, из чугуна. Весь этот процесс проходил с помощью техника Ли и Суй Бучжао, а после случая со свинцовым цилиндром ещё более сложная работа по установке временно приостановилась. Не имеющие возможности участвовать в работе с колёсами Суй Бучжао и техник Ли целыми днями разыскивали пропажу; Суй Бучжао ругал подобравшего цилиндр на все корки. Как раз в это время занемог Ли Цишэн, и Ли Чжичан, всё бросив, стал ухаживать за отцом.
Суй Баопу по-прежнему присматривал за мельничкой «Балийской компании по производству и продаже лапши». В последнее время, помимо тех же беспокойств, что и у остальных жителей городка, он всё время переживал за уехавшего в город Цзяньсу. Тот вскоре после отъезда прислал коротенькое письмо, в котором написал, что всё хорошо, что разделается с делами и вернётся, и призывал близких заботиться о здоровье. Но проходил месяц за месяцем, писем не было, не появился и сам Цзяньсу. Перед отъездом брата Баопу неоднократно наставлял его: случись что, ни в коем случае не надо лезть на рожон, и тот кивал. Вспоминая сейчас об этом, Баопу боялся, что брат ему зубы заговаривал. Фабрика лапши хоть и расширила своё именование, но на мельничке всё было по-старому, по-прежнему всё было и в производственном цехе. Разница заключалась лишь в том, что у Чжао Додо теперь был автомобиль, на фабрику приезжало больше гостей и банкеты следовали один за другим. Пустырь рядом со старым корпусом можно было использовать для расширения производства, и Чжао Додо взял в банке ещё один кредит на несколько сотен тысяч юаней. Водителя для машины он у кого-то занял, а потом нанял на более длительный срок с более высокой зарплатой. В свободную минуту он предлагал водителю учить его вождению, говоря, что «крупный промышленник» не может не уметь водить машину. Однажды машина нарезала круги на месте старого храма, и проходившего мимо Суй Баопу окликнули. Чжао Додо пригласил его в машину, заявив, что хотел бы сам покатать старшего барчука, и что даже пусть он водит ещё неважно и машина может перевернуться, он будет счастлив погибнуть вместе с ним. Машина крутилась и подпрыгивала на широкой площадке, водитель, на котором лица не было, громко кричал, что делать. Стиснув зубы, Чжао Додо вцепился одной рукой в руль, а другой в рычаг управления. Он громко завопил, когда машина понеслась к полуразрушенной стене, у Суй Баопу даже голова закружилась. Чжао Додо вдруг вытянул ноги, машина скакнула и с визгом остановилась. До стены оставалось метра два. Чжао нервно хохотнул:
— Будешь плохо себя вести — конец тебе! — У него выступили крупные капли пота, и он обратился к Баопу, который спокойно смотрел на полуразрушенную стену. — Ты всё же ведёшь себя получше, ага.
Всякий раз около полуночи в производственном цехе появлялись куски примесного крахмала. Баопу знал, что в прошлый раз группа по проверке смотрела на всё сквозь пальцы, и теперь Чжао Додо занимался подмешиванием совершенно беззастенчиво. У Баопу болела душа, он действительно боялся, что репутация лапши «Байлун» на международном рынке упадёт и финал будет печальным. Так он промучился много вечеров подряд и наконец не выдержал и пришёл к секретарю городского парткома Лу Цзиньдяню. Тот пожал ему руку и заявил, что видит его в своём кабинете, наверное, впервые.
— Может, потому что я из семьи Суй, я особенно опасаюсь, что в руках людей этого поколения от валичжэньской лапши ничего не останется, — сказал Баопу. — И пришёл к тебе не потому, что немного осмелел, а потому что очень боюсь этого.
Выслушав его, Лу Цзиньдянь побледнел. Он долго смотрел куда-то вдаль, а потом сказал:
— Мы в горкоме неоднократно предупреждали Чжао Додо, но всё бесполезно. Кто-то поддерживает его наверху. Когда приезжал уездный партсекретарь Ма, мы ему доложили, и он сказал, что в этом деле идти на компромисс никак нельзя. На каком бы уровне его ни поддерживали — городском или провинциальном — всё равно нельзя! Это связано с нашей международной репутацией! Он велел нам как можно быстрее составить дело. — Тут Лу Цзиньдянь ударил кулаком по столу и выругался. — Должно быть, кое-кто ослеп, мать его! Ну и что, если это начальник уезда? Или заместитель начальника провинциального отдела? Я что, побоюсь? Пока я член компартии, буду бороться с этими сукиными детьми! И не верю, что нет таких, кто продолжит борьбу с ними…
Остающееся время Суй Баопу в основном тратил на подсчёты, без устали щёлкая костяшками красных счётов. Он всё больше понимал, как прав младший брат: слишком поздно он взялся за это дело. Больше всего он боялся услышать доносящиеся издалека звуки флейты Бо Сы. В такие моменты он вставал из-за стола, выходил во двор и долго всматривался вдаль. Теперь флейта пела с нескрываемой радостью, если прислушаться, можно было различить в этих звуках что-то непотребное. Как ему хотелось подбежать и сломать эту волшебную флейту! По ней он мог судить, что Сяо Куй день ото дня худеет, что у неё появились чёрные крути под ввалившимися глазами, что Малыш Лэйлэй носится босиком, и одежда у него — одно тряпьё. В такие ночи он был не в состоянии что-то делать, не мог и уснуть. К утру первым делом хотелось взглянуть на Сяо Куй и Малыша Лэйлэй. Он бродил по тем местам, где можно было встретить их, но в конце концов потерял всякую надежду. Прошло неизвестно сколько дней, и он наконец увидел Сяо Куй, которая вела Малыша Лэйлэй за руку: всё, как он и предполагал — она пожелтела и исхудала, волосы длинные и неприбранные, Малыш Лэйлэй вроде стал ещё меньше, взгляд потух. Они шли купить сластей, у входа в магазин встретили Баопу и, покосившись, отошли в сторону.
— Можно я взгляну на Лэйлэй? — попросил он.
— Его папа ждёт дома, — бросила она.
— Как вы оба похудели!
Но Сяо Куй с холодной усмешкой потянула сына за руку, и они ушли.
Явившийся к Баопу Суй Бучжао тут же заговорил о поисках свинцового цилиндра, мол, уже столько времени прошло, похоже, всё это безнадёжно. И нужно знать, что в нём на самом деле, ведь сколько потребуется терпения, чтобы ждать десять-двадцать лет, пока у кого-то родится урод — до этого никому из семьи Суй не дожить. И он стал просить племянника припомнить, у кого недавно родился ребёнок, чтобы глянуть на него. Исчерпав тему свинцового цилиндра, Суй Бучжао заговорил о болезни своего старого приятеля Ли Цишэна.
— Ли Цишэн, похоже, никуда не годится, — вздохнул он. — Го Юнь его осматривал, тоже считает, что всё бесполезно. Снова это его сумасшествие. Только раньше он запрыгивал на кан и раздирал циновку, а теперь может лишь перекатываться по нему. Я понимаю, его жизненные силы почти иссякли, ну, как догорающий огарок свечи. Когда безумный человек не может даже вести себя как безумный, значит, это край. Всё, последний герой Валичжэня покидает нас…
Поговорив о Ли Цишэне, Суй Бучжао расхотел говорить о чём-то ещё. Но когда Баопу упомянул про Цзяньсу, вновь загорелся.