Многие получили ранения в этой схватке. Краснощёкий ослеп и на улицах Валичжэня больше не появлялся. Вести о нём дошли значительно позже, через десяток лет. Говорили, что все эти годы он терпел унижения и усердно учился, став большим талантом. Из-за слепоты у него вырос интеллект, он целыми днями декламировал вслух, мог за день написать множество поэм и стал знаменитым на всю страну слепым поэтом.
Когда толпа перед воротами разошлась, вышел Четвёртый Барин Чжао Бин. Он постоял, молча глядя на разбросанные обломки дубинок, выдранные волосы и следы крови. С измождённым лицом он выглядел значительно старше своих лет. Чжао Додо окликнул его, но Чжао Бин не ответил. Откуда-то издалека донёсся гомон, и Чжао Додо спешно скрылся. Через некоторое время он вернулся и сообщил: «Ничего особенного. Та учительница из начальной школы повесилась…»
Глава 24
Эти изумительные перемены не вошли в историю городка, но остались незабываемыми для тех, кто их пережил. За короткий срок в пятьдесят дней власть в городке переходила из рук в руки раз двадцать. Первым власть в Валичжэне захватил «Корпус Цзинганшань», потом «Непобедимый боевой отряд», а после этого — «Боевой отряд „Бурные три потока“», «Революционное главное командование» и другие. Захватить власть значило занять усадьбу, где располагался горком, и установить перед воротами знамя организации. Потом пошли разговоры, что занимать помещение без толку, это ещё не значит захватить власть. Главное — овладеть всеми бухгалтерскими книгами, документами, именными списками, всем, что называется архивами. Когда имеешь всё это, власть действительно у тебя в руках. Но вскоре было сделано новое умозаключение, а именно, что «захватить» значит захватить символ власти — горкомовскую круглую печать. Последнее заставило организации, которые захватывали власть первыми, глубоко раскаяться: оказывается, это была одна видимость. Те, кто непосредственно занимался этим, поняли, в чём дело, но большинство оставались в неведении. Люди спрашивали друг у друга: «Что такое власть?» Кто-то отвечал: «Это горком». — «А что это — горком?» — спрашивали другие. После долгого молчания следовал ответ: «А это такая штуковина круглая». И руками очерчивался большой круг. Но никто этой штуковины в глаза не видел. Занявшие помещение раз за разом допрашивали с пристрастием бывших работников горкома, чтобы те сказали, где, в конце концов, «горком» этот спрятан? После долгих поисков глава одной организации насилу нашёл эту штуковину. Это была настоящая власть. Сжимая её в руках, он носился по коридорам, не отдыхая даже ночью. Дня через три в глазах у него потемнело, изо рта пошла пена, и он свалился на землю. Печать в тот же день попала в руки его заместителя. Учитывая опыт предыдущего держателя печати, заместитель редко выходил на улицу и даже спал с ней. Спустя неделю власть по-прежнему была у него в руках, но на десятый день заместитель подумал: раз он такой единственный в городке, как он ещё может жить с такой некрасивой женой? Поэтому он написал от руки бумагу о разводе, приложил печать и в тот же день развёлся. Проснувшись на следующий день, он обнаружил, что печать исчезла. Все перепугались и стали искать повсюду. Часовой впоследствии признался, что вроде бы видел мелькнувшую на стене чёрную тень.
Кто мелькнул чёрной тенью? Видимо, это навсегда останется загадкой.
Яснее ясного было то, что горкома нет, нет и власти. Даже пару десятков лет спустя люди без конца вздыхали, вспоминая об этом: мол, то, что этот заместитель не удержал в руках власть — ерунда, главное, что потерян горком. Разве можно было так радоваться разводу, чтобы потерять голову, остаться без печати и навеки опозорить своё имя?
Пока власть в городке переходила из рук в руки, кое-кто давно следил за улицей Гаодин. О том, что реальная власть в руках Четвёртого Барина, знали все. После случая с румяным парнем немногие осмелились бы окружить тот маленький дворик. Когда горкома не стало, стало ясно, что власть всё больше сосредоточивается на улице Гаодин. Вопрос был в том, кто осмелится вырвать её из широких лапищ Четвёртого Барина. Кто-то лишь говорил, но было немало и таких, кто горел желанием действовать. В ходе длительной борьбы ненависть к «Непобедимому боевому отряду» росла, и наконец создалась обстановка, когда «Корпус Цзинганшань» и ещё несколько организаций объединились. После совещания в течение трёх дней и ночей они пришли к новому соглашению, приняв решение атаковать улицу Гаодин, этот последний реакционный оплот, и вырвать власть у тех, кто поддерживает каппутистов. Искусному художнику велели нарисовать подробную военную карту улицы Гаодин и повесили на стену. Неизвестно, сколько сигарет выкурили предводители отрядов, всю ночь простояв перед картой и составляя стратегические планы, споря до хрипоты о том, сколько сил нужно расположить в начале улицы и где поставить сторожевые посты. Среди них был один, прочитавший пару положений из «Военного искусства» Сунь-цзы. Он то и дело вставлял «Сунь-цзы сказал» и, в конце концов, так рассердил остальных, что его послали к такой-то матушке с его «чёртовым внучком»[91]. Несколько руководителей пришли-таки к единому решению, абсолютно противоположному стратегии Сунь-цзы. Совещание продлилось два дня. На третий день небо плотно затянуло тучами, подул холодный ветер, люди стали появляться на улицах со странным выражением на лицах. Опытные люди постарше, один за другим, загоняли своих детей домой и закрывали ворота на задвижки. По улицам болтался лишь Суй Бучжао, ковыляя и спотыкаясь, который пытался заговаривать с представителями различных группировок. Кто-то пригрозил ему, мол, погибнешь под копытами коней, но он лишь хохотал в ответ: «Два сражающихся войска гонцов не трогают». А когда над ним смеялись, мол, какой он гонец, заявил: «А может, меня послал дядюшка Чжэн Хэ! Нынче наш большой корабль стоит у пристани и по приказу дядюшки может пальнуть из пушек. Старый корабль, что откопали, видели? Так вот, этот поболе будет! Поберегитесь, хе-хе…» И, заплетаясь ногами, побрёл дальше, оставляя за собой запах вина. Народ не переставал поражаться: нынче винокурни не работают, где он только вино берёт?
Когда диспозиция была завершена, у ворот Четвёртого Барина группа за группой стали появляться люди с дубинками. Часть бойцов Чжао Додо осталась во дворе, и теперь они опирались о стену с винтовками в руках. Другая часть окружила пришедших с четырёх сторон и взяла их в плотное кольцо. Ещё одним кольцом их окружили бойцы объединённой группировки. А тех, в свою очередь, — люди Чжао Додо. Так они и стояли, злобно поглядывая друг на друга, но никто не начинал первым. После всех этих окружений многие уже не понимали, где свои, где чужие, с ненавистью оглядывались по сторонам, пока взгляд не падал на своего же, и получали порцию грязной брани. К полудню животы стало подводить от голода, кто-то крикнул:
— Раньше начнём, раньше закончим!
На стену вскарабкался Чжао Додо в одних коротких штанах, поднял винтовку и выстрелил вверх:
— Пуля — дура, не разбирается.
Услышав выстрел, толпа заволновалась, поднялся беспорядочный галдёж. Из задних рядов донёсся крик:
— Вперёд, в атаку, впе… — Крик резко оборвался, видимо, кричавший получил удар кулаком в лицо. Тут раздался звонкий девичий голос:
— Боевые революционные друзья! Если Чжао Бин не сдаётся, уничтожим его! — Девушка взмахнула рукой, и тут же в толпе зазвучали лозунги. Тыкая в неё издалека пальцем, Чжао Додо обрушил на неё поток непристойной брани, а потом спустил штаны со словами:
— Иди сюда, я знаю, в каком месте у тебя болит!
Толпа грохнула смехом, но его заглушили выкрики «Расстрелять хулигана!» Все смешались, людской поток напирал вперёд с наводящими ужас воплями. Чжао Додо пальнул вверх ещё раз. В это время, скрипнув, отворились ворота.
На ступеньках появилась большая фигура Четвёртого Барина Чжао Бина.
Все мгновенно умолкли.
Чжао Бин кашлянул и начал:
— Уважаемые земляки, извините, что вышел к вам с запозданием… Мне всё известно о перепалках, которые сейчас идут в Валичжэне. Что касается праздных разговоров обо мне, Чжао Бине, я считаю, не нужно оправдываться, всё встанет на места само собой. А сейчас хочу сказать вот что: я человек обычный, откуда у меня способности управлять важными делами улицы Гаодин? Похоже, мой многолетний тяжкий труд стал препятствием на вашем пути. И то, что вы пришли захватить власть, точно отвечает моим замыслам. Я давно хотел снять шапку чиновника и зажить бедной и честной жизнью. И сегодня сказано — сделано, возвращаю власть народу, так что забирайте!
Он отвернул край одежды, оторвал привязанную к поясу кожаную петлю и снял тёмно-красную деревянную печать. Высоко поднял её над правым плечом, крепко сжав двумя руками, и с благоговейным выражением на лице воскликнул:
— Покинув мои руки, она в них больше не вернётся, так что смотрите, дорогие земляки!
Он сделал полшага назад, руки тоже отвёл назад, размахнулся и резко бросил перед собой. Печать мелькнула в воздухе.
Чжао Додо издал отчаянный вопль, но получил суровую зуботычину от Чжао Бина.
Многие шарахнулись от печати там, где она упала на землю. В тот же миг другие рванулись поднимать её. Схвативший печать высоко поднял её над головой, другие встали на его защиту, и все вместе они удалились. Чжао Додо хотел послать своих людей в погоню, но Четвёртый Барин криком остановил его.
Во дворе усадьбы семьи Суй уже несколько месяцев или стоял страшный галдёж, или повисала полная тишина. Организации бунтовщиков приходили шуметь постоянно, их требования повторялись, все протыкали землю стальными щупами. Семья Суй раньше славилась, и ни одна уважающая себя организация не могла обойти этот двор. Братьев и сестру выстраивали в шеренгу, и вожаки выговаривали им, тыкая в них указательным пальцем. Особенно им нравилось тыкать Ханьчжан и, косясь на неё, приговаривать: «Ух, крошка!» Один раз Суй Баопу отвёл этот палец от сестры и тут же получил