Баопу пересел на квадратную табуретку рядом с каном и закурил.
Глядя на потолок, Цзяньсу продолжал:
— Я много думал, когда был в больнице. Поначалу ко мне приходили, а потом, увидев, что дело плохо, перестали. Эта Чжоу Яньянь тоже перестала приходить. Зато никто не мешал размышлять о том, что было. О собрании по аренде, о наших с тобой спорах всю ночь, особенно о нашей последней ссоре. Думал о матери и отце, о том, как отец умер, о том, как прожил свою жизнь дядюшка. У меня появились сомнения насчёт самого себя. «Каким должно быть это поколение семьи Суй?» — думал я. Возможно, ты действительно прав, брат! Может, все в нашей семье должны быть такими, как ты. И мне не нужно было сражаться с Чжао Додо, не нужно было уезжать в город… Я думал и думал, до головной боли. Наверное, судьба у семьи Суй такая — она обречена на бесконечные страдания.
Ты ведь не знаешь, брат, я многое скрывал от тебя. Торговля в городе поначалу шла хорошо, но потом меня обманула одна компания, а после этого коммерсант из Уси. Магазин потерпел большие убытки, их пришлось возмещать мне вместе с хозяином. Когда я лежал в больнице, я заключил с ним договор, по которому в залог включается и магазин в Валичжэне. Всё это я от тебя скрывал. Ты пока не удивляйся, сейчас удивишься ещё больше. Помнишь, как мы с тобой поссорились, когда я вернулся из города? В тот вечер я лежал на кане и плакал горькими слезами, я понял, что ты решил принять компанию по производству лапши в её теперешнем жутком состоянии, и разозлился до крайности. Потому что урождённая Ван передала мне слова Четвёртого Барина Чжао Вина о том, что он хочет помочь мне занять место Чжао Додо. Я был доволен тем, что на этот раз всё складывается, и никак не ожидал, что вдруг вперёд выступишь ты. Как я возненавидел тебя! Какой лютой ненавистью! Тогда я впервые понял, что, оказывается, мой настоящий противник не Чжао Додо, а ты, мой собственный брат!
Баопу вскочил, уставившись на Цзяньсу, словно не узнавая, и громко вопросил:
— Что ты сказал? Что ты только что сказал?
Будто не слыша, Цзяньсу взволнованно продолжал:
— Тогда я плакал на глазах у тебя, а ты не понимал, из-за чего я плачу. А я плакал потому, что правитель небесный мучает меня так и эдак, и вот в конце концов послал мне такого противника. В город я вернулся озлобленный и полный ненависти. И ты думаешь, я успокоился? Нет, сегодня я выскажу тебе всё: поразмышляв в городе, я решил, что буду бороться за фабрику, неважно, в чьи руки она попадёт, но обязательно будет носить имя Суй. Потому что ты неоднократно говорил, что так не будет! Я собрал все силы, через урождённую Ван снёсся с Четвёртым Барином, чтобы победить в этой схватке, чтобы нанести тебе поражение и завладеть компанией!.. Видишь, брат, до чего я запутался, собрался войти в сговор с семьёй Чжао, чтобы противостоять тебе. Я думал так ещё за несколько дней до того, как попасть в больницу. Теперь можешь изругать меня, избить до смерти, я и не подумаю ударить в ответ, потому что я замыслил дурное. Но правитель небесный всё видит, он в этот критический момент осудил меня на смерть, наслал неизлечимую болезнь. Битва не состоится, я наказан небом, и мне прощены все прегрешения перед тобой, Даси и всеми остальными. Но я счёл, что перед смертью нужно сказать тебе всё это, чтобы ты знал, что в семье Суй может оказаться человек до такой степени скверный!..
От жара пот лился с него градом, откинувшись на одеяло, он тяжело дышал. У Баопу от переживаний покатились слёзы, он присел рядом с Цзяньсу, погладил его по голове, уложил его голову обратно на подушку. И пробормотал, будто говоря сам с собой:
— Я понял, я всё прекрасно слышал. Да, так, видишь ли, такое тоже может быть. Цзяньсу, Цзяньсу… — Руки Баопу дрожали, дальше он говорить не смог. Глаза его блестели в ночи, он долго-долго смотрел в окно. Потом повернулся к Цзяньсу и тряхнул его за плечи: — Когда ты уехал в город, я тоже много думал, сегодня я тоже хочу всё рассказать тебе! Своими словами ты меня страшно удивил, заставил переживать, но теперь я ничуть не виню тебя. Хочу поведать о своих думах и делах в это время. Ты ещё не знаешь. Когда в городок прибыла группа проверки и компания должна была вскоре развалиться, я вдруг осознал, что совершил непростительную ошибку! Ведь теперь убытки понесёт не одна эта компания, а весь Валичжэнь. Люди вложили столько своих сбережений, они не перенесут таких страданий — а я в это время сидел у себя на мельничке, как мертвец! Раньше я попрекал тебя, винил тебя, стиснув зубы, противился твоему отъезду в город, а теперь вижу, что мне не хватает именно твоего боевого духа. Ты можешь возразить, что разорился в городе подчистую, ну и что, скажу я, тебе нужно лишь стремиться дальше, ты ещё разбогатеешь! Не смогут же тебя всё время обманывать! В душе я завидую твоей отваге, твоей смелости, твоей предприимчивости, стремлению всё преодолеть! Как раз этого всего мне и не хватает! А что же ты? Что ты только что сказал? Ведь это отрицание всего этого! Я уже не говорю о том, как ты заставил меня переживать! Отрицать ты должен лишь свою чрезмерную жадность! Я слишком полагался на свою доброту и справедливость, и что в результате? Ведь вкладчики внесли свои деньги, заработанные кровью и потом! Государство предоставило Чжао Додо кредитов на несколько сотен тысяч, а больше миллиона — это деньги несчастных инвесторов. У меня сердце разрывается, когда я вижу, как плачут среди них мужчины, как рыдают старухи! А если бы в тот день я стоял рядом с тобой на сцене и боролся за аренду, возможно, нам и удалось бы нанести поражение Чжао Додо. Какой я после этого добрый и справедливый? Раз за разом я проклинал себя, проклинал свои колебания, свою трусость, проклинал все старые недостатки, доставшиеся по наследству от семьи Суй. Я упустил прекрасную возможность, оказался недостойным старшим братом. Я критиковал себя и раньше, но беда в том, что эта критика не превращалась в реальность.
Это и хорошо и плохо, что наша последняя схватка не состоялась. Вот было бы славно, если бы ты разбил меня в пух и прах! Тогда я жалел бы всю оставшуюся жизнь! Но, попади компания в твои руки, рано или поздно бедствия снова обрушились бы на городок, и мне пришлось бы подняться с земли, вытереть кровь и пойти на тебя с кулаками, чтобы одолеть. Жаль, что этот жестокий бой не состоялся, он дал бы возможность набраться мужества. Ты обязательно окрепнешь, давай, приходи в силу! И если увидишь, что твой брат снова ни на что не годен, уж наладь ему кулаком по голове!
Цзяньсу уже не плакал, а возбуждённо смотрел на брата. И наконец сказал:
— Нет, когда я окрепну, я с тобой драться не стану.
Баопу покачал головой и устало присел на табуретку.
Помолчав, он заговорил снова:
— Я всё ещё занимаюсь теми подсчётами, они, чем дальше, тем больше запутаны, и конца им не видно. А в оставшееся время читаю ту тоненькую книжицу. Когда ты уехал в город, у меня на душе было особенно тяжело, особенно неспокойно. Я возвращался мыслями к Валичжэню и семье Суй, думал об их прошлом и настоящем. Никогда мне так сильно, как теперь, не хотелось стать крепче, стать сильнее, и никогда я так не сомневался в себе. Боюсь, с самого начала я так и не разобрался в этой книжонке, потому что, наконец, понял: она написана больше ста лет назад, и всё, что происходит в Валичжэне, гораздо сложнее. Но и пройти мимо этой книжки нельзя, она неразделимо связана с людьми семьи Суй. Но как читать её члену семьи Суй, если знаешь, что за сто с лишним лет в Валичжэне произошло столько событий? Ответа у меня нет. В этом-то и трудность. А ещё одна книжка, которую я часто почитываю — это «Вопросы к небу», Го Юнь дал. Она вообще несколько тысячелетий назад написана. Сколько изменений случилось за это время в Валичжэне! Какая связь может быть между двумя этими книжками? Как эту связь найти? Пройти мимо одной книжки нельзя, а можно ли пройти мимо этой? Например, разве могут жители Валичжэня похерить эти сто семьдесят с лишним вопросов? Если эту книжонку нельзя обойти вниманием, то можем ли мы поступать так в отношении других книг, которые не прочли теперь, но обязательно прочтём в будущем? Не будет ли считаться невниманием, если члены семьи Суй лишь запомнят эти сто семьдесят с лишним вопросов из этой книги? Можно ли будет так сказать, если они будут читать лишь пожелтевшие от времени книги, а книги с белыми страницами читать не будут? И к каким последствиям может привести такое невнимание? И если такие последствия можно разглядеть, кто сможет указать на них? Верным ли будет сказать, что «события в Валичжэне гораздо сложнее, чем описанное в книгах, и нет такой, в которой рассказывалось бы обо всём»? А вот ещё огромный дядюшкин фолиант «Канон, путь в морях указующий», не мы ли всей семьёй намеренно пренебрегали им в течение десятилетий? Если так, то каковы могут быть последствия? Почему эта книга для него дороже жизни? Есть ли связь между книгой, которой несколько тысяч лет, и этим каноном? Как нам определить эту связь? Обе эти книги с пожелтевшими страницами, но, с другой стороны, если мы станем читать лишь книги с белыми страницами, может, это тоже пренебрежение, только другого сорта? И каковы последствия подобного пренебрежения? Ещё нужно сказать об упомянутых мной толстых фолиантах: все ли эти толстые книги одинаково важны? Есть ли между ними связь? Одни просты и понятны, другие запутанны и сложны, какие читать, чтобы не разочароваться? Не слишком ли много слушали жители Валичжэня простого и понятного, что их умственные возможности ослабли? Не наскучат ли сегодняшним валичжэньцам сто семьдесят с лишним вопросов, которые на одном дыхании выпаливает автор книги, написанной пару тысячелетий назад? А если наскучат, как заставить их слушать дальше? И если задавать больше вопросов, не будет ли это отвращение результатом длительного невнимания к такому?.. Я без конца спрашивал себя, задавал один вопрос за другим, но ни на один не мог найти ответа. Разум устал мыслить, но ясности не прибавилось. Я сразу вспомнил пр