о такое множество книг, и всё благодаря этой книжонке, что рядом со мной. Именно благодаря ей я понемногу становился крепче и осмеливался задавать вопросы себе.
Цзяньсу был поражён. Он не сводил глаз с разошедшегося брата. Тут Баопу встал: он вдруг понял, что говорит слишком долго и надо дать брату отдохнуть. Потирая руки, он подошёл к брату, чтобы поправить одеяло, дал несколько наставлений и направился к выходу. Он был уже на пороге, когда Цзяньсу вдруг окликнул его. Баопу замер.
Цзяньсу приподнялся к нему и стал теребить за рукав:
— Ты сегодня расскажешь мне об этом?
— О чём?
— О том, как умерла моя мать!
Баопу замер. Он покачал головой и выдавил:
— Ты всё знаешь, всё знаешь… Она отравилась.
Цзяньсу встал и холодно проговорил:
— Ты всегда скрывал от меня что-то. Я знаю, со смертью матери всё было не так просто, потому что, заговаривая о ней, ты всегда менялся в лице. Я тебя не заставляю, но ведь у меня неизлечимая болезнь! Это моя последняя просьба, и ты не можешь не согласиться! Сегодня вечером, сейчас, расскажи мне, я слушаю!
В мозгу Баопу снова возникла пылающая усадьба, огненные шары, скатывающиеся с кровли… Чжао Додо, раздирающий ножницами платье Хуэйцзы, её тело в кровавых полосах… Чжао Додо, который изрыгает проклятия и мочится… Он стиснул зубы, подбородок у него дрожал:
— Хорошо, я расскажу, расскажу всё.
Братья расстались лишь после полуночи. Баопу вернулся к себе, но заснуть не мог.
Ещё только рассвело, когда Баопу услышал стук в окно и, открыв его, увидел Го Юня. На старике лица не было, и он сразу спросил, не вернулся ли Цзяньсу домой. Баопу покачал головой.
— Плохо дело, — сказал старик. — Его нигде нет.
Голова Баопу загудела, он вдруг вспомнил, что ночью всё рассказал Цзяньсу! Он лихорадочно оделся и, таща старика за руку, поспешил к конторе Чжао Додо.
Дверь в контору была распахнута, но никого не было.
В это время издалека донеслись крики изумления. Баопу что-то почувствовал и помчался туда один.
Народу на улице попадалось всё больше, все бежали в сторону горкома. На пустыре перед зданием горкома народу было уже целое море, в нос бил запах гари. Баопу стал протискиваться вперёд и где-то на полпути увидел груду чего-то чёрного и курившийся над всем этим дымок. Разглядев рядом с этой грудой скорченный обуглившийся труп, он от испуга попятился. Кто-то указал на мертвеца: «Чжао Додо» — и тогда до Баопу дошло, что чёрные обломки — всё, что осталось от его машины. Люди ахали, расспрашивали друг друга, и Баопу наконец понял, в чём дело. Оказывается, Чжао Додо напился и, вихляя во все стороны, покатил к горкому, где ему позарез был нужен Лу Цзиньдянь. Из горкома кто-то вышел, чтобы остановить его, Чжао Додо решил, что это Лу Цзиньдянь и есть, дал газу и въехал в толстую каменную стену… Баопу вздохнул с облегчением.
В толпе вдруг послышались крики, и Баопу узнал голос Цзяньсу. Он стал проталкиваться через толпу, крича: «Дайте ему пройти, пусть он подойдёт поближе и посмотрит!»
Дрожа всем телом, Цзяньсу чуть ли не ползком продрался через плотную людскую стену.
Подхватив его, Баопу поднёс его к дымящемуся трупу Чжао Додо, чтобы он увидел все своими глазами. На поясе Цзяньсу он нащупал что-то твёрдое и вытащил, чтобы взглянуть. Это был ржавый тесак.
Глава 26
Примерно за месяц до формирования компании Ли Чжичан пообещал Чжао Додо начать установку передаточных колёс. Но на самом деле работа продвигалась крайне медленно. Отчасти из-за вмешательства Суй Цзяньсу, были и другие причины. Когда была изготовлена первая партия колёс, установке помешала история со свинцовым цилиндром, а потом смерть его отца. Он сидел один в старом отцовском кабинете, где тот провёл большую половину жизни, разбирал его вещи, вдыхая оставшийся после него запах. В это время в Валичжэне произошёл целый ряд важных событий. Тревоги по поводу свинцового цилиндра заставили техника Ли забыть про споры о «звёздных войнах». Изыскательская партия обнаружила подземную реку и раскрыла тайну медленного исчезновения Луцинхэ. В «Балийском универмаге» обновился выбор товаров, Суй Цзяньсу вернулся в городок с красивой девушкой. После второго приезда комиссии по проверке Чжао Додо в отчаянии разбил машину и сгорел вместе с ней. После этого компания по производству лапши перешла в руки Суй Баопу. Казалось, всё происходило непредсказуемо, но соответствовало здравому смыслу. С того дня, когда владельцем фабрики стал Чжао Додо, жители городка пребывали в постоянном страхе и только сейчас смогли вздохнуть с облегчением. Одни времена прошли, наступали другие. Сидя в старом кабинете, Ли Чжичан с волнением вспоминал красивые глаза Ханьчжан. Именно в этот момент к нему пришли Суй Баопу с дядюшкой Суй Бучжао и техник Ли. Суй Бучжао первым делом заявил:
— Десять с лишним лет назад я топором рубил дверь, чтобы вызволить тебя.
Остальные были озадачены, а Ли Чжичан сильно смутился.
— Давай-ка, начинай устанавливать передаточные колёса! — сказал Суй Баопу.
— И так уже столько откладывали, — добавил техник Ли. — Знамо дело, всё не так просто.
Удивлённо вытаращив глаза, Ли Чжичан оглядел гостей, а потом сказал:
— Пойдём.
И повёл всех троих в дом. Там был сделанный им первый комплект передаточных колёс.
Выдвинув свою кандидатуру на пост управляющего компании, Суй Баопу навсегда покинул старую мельничку у реки. Валичжэнь, похоже, не видел более подходящего человека на эту должность, чем Суй Баопу. На собрание на месте бывшего храма собрались обитатели улицы Гаодин и более половины жителей посёлка. Многие поднимались на возвышение с красными конвертами с деньгами в руках, чтобы сделать вклад в компанию и помочь продолжить остановленное расширение производства. Но Баопу ни фэня не принял. Он понимал, что у людей это последнее. Взяв красный конверт у одного старика, он повертел его в руках, посмотрел, какие там мелкие купюры, а сумма составляет двадцать с небольшим юаней, и сунул тому деньги обратно. Глаза его увлажнились. Он предложил старику оставить эти деньги себе и выпить на них вина, а фабрика, прежде чем начать расширение производства, должна на это заработать. Собрание получилось невесёлым, но Баопу в душе исполнился силы. Он вернулся в цех, зная, что дел ещё предстоит переделать множество. Глянув на собранные на затылке волосы Наонао и Даси, он решил первым делом отказаться от «футбольной» системы управления. Они распустили волосы и стали выглядеть гораздо симпатичнее. Баопу встретился взглядом с Наонао, сердце забилось, взгляды обоих были одинаково пылкими. Потом он направился дальше, сходил к отстойнику, побывал на участке сушки и, наконец, зашёл в дурно пахнущую «контору управляющего». В просторной комнате у Чжао Додо имелась пара больших кресел, письменный стол, телефон, палка для чесания спины, был сложен большой кан и средних размеров кухонная плита. Чтобы выкинуть кан и плиту, Баопу потратил всю вторую половину дня. Спустились сумерки, он зажёг свет и уселся на корточки передохнуть с запорошенным пылью лицом. В это время пришёл Суй Бучжао с бутылкой водки. Дядюшка остался очень недоволен тем, что Баопу убрал плиту. Хлебнув из горлышка и вытерев губы, старик сообщил, что серьёзно заболел Ши Дисинь.
— Мы с этим старым чудаком всю жизнь в контрах, — сказал он. — Упрямец, всю жизнь один, ни разу не был близок с женщиной.
Баопу вспомнил, что уже много дней не видел старого чудака, не знал, что тот заболел. Поинтересовался, кто за ним ухаживает, был ли он у врача, и Суй Бучжао сказал, что за ним ходит кто-то из родственников из Хэси. Про врачей он сказал так:
— Приходила к нему врачиха из городской клиники укол сделать, так он ей иглу сломал. А потом был Го Юнь, делал иглоукалывание, с ним вёл себя скромно. Эх, не протянет он долго… Я про себя страшно переживаю. Ли Цишэн вон умер, этот старый чудак тоже не жилец. Все люди нашего поколения, скоро их совсем в Валичжэне не останется. А следующие поколения, — тут он стал загибать пальцы: — Даху из семьи Суй погиб, Чжаолу из семьи Ли тоже нет на белом свете, а ведь пацаны совсем — бриться ещё не начали. — Здесь он умолк, и Баопу понял, что старик подумал о племяннике Цзяньсу. Сердце заныло, он стиснул зубы и встал.
Они цепочкой двинулись домой, пара сгорбившихся силуэтов, теряющихся в ночи. За их спинами из ярко освещённого цеха донёсся крик. Это кричал человек со стальным ковшом. На него отозвались молодые люди, которые размешивали липкую смесь. Началась ночная смена.
Когда Цзяньсу перебрался к Го Юню, Ханьчжан ежедневно приходила посидеть с братом. На деньги, вырученные от плетения соломенных жгутов, она покупала Цзяньсу консервы, фрукты и пирожные. Цзяньсу ел только то, что разрешал Го Юнь, который следил за тем, что приносила Ханьчжан, и позволял давать только свежие фрукты. По его мнению, консервы и пирожные были уже несвежими. Каждый раз Ханьчжан приносила кое-что и для него. Оставшееся ей приходилось относить назад и отдавать старшему брату. Тот всё возвращал ей, и она относила это дядюшке, который оставался доволен: «Вот малышка Чжанчжан, какая почтительная стала. Под вино всё идёт за милую душу». Вернувшись с работы на участке просушки, Ханьчжан принималась за плетение жгутов. Однажды, обнаружив, что жгут становится всё тоньше, она стала искать, в чём причина, и поняла, что затягивает слишком сильно. И порезала ножницами испорченный жгут. Лезвия этих ножниц были наточены до блеска, она точила их на оселке несколько раз в день. С Четвёртым Барином она уже не виделась очень долго. Однажды, когда она точила ножницы, рука её дрогнула, и Ханьчжан их уронила. Ножницы задели ногу, острое лезвие без труда прорезало почти прозрачную кожу. Она испуганно смотрела, как кровь стекает под коленку и дальше вниз, но перевязала ногу платком, лишь когда лужица на циновке стала размером с пятифэневую монету. «А если не перевязывать, она так и будет течь?» — мелькнула мысль. Закатала штанину, рукав и стала осматривать белую, как снег, кожу и голубые кровеносные сосуды. По ночам, когда ею овладевал сон, она нередко видела огромную отсвечивающую красным фигуру, стоящую неподалёку, пышущую жаром, с подрагивающей плотью. Хваталась за ножницы, но никак не могла взять их. При этом всегда просыпалась и сидела с бешено бьющимся сердцем. Она помнила слова Четвёртого Барина: он у