Я заверил мужчину, что до старика ему еще жить и жить, и наконец вышел за дверь.
Стоя на улице, вдохнул прохладный вечерний воздух. Улица была тихой, лишь где-то вдали слышались голоса и стук копыт по мостовой.
Я посмотрел на кошель у себя на поясе и невесело улыбнулся. После рассказа Роя о деньгах как-то не думалось. Хотя эти монеты могут многое изменить, если я правильно ими распоряжусь. И «правильно» — не значит «отдать половину долга целителю». Ему-то как раз и нужно отдавать все и разом, чтобы окончательно закрыть вопрос со своим полурабством.
Город уже давно утонул в сумерках. Лампы в трущобах зажигали только у некоторых лавок и домов, и на моем пути этих ламп не было. Узкие улочки, по которым я топал, петляли между старыми домами и бросали мне под ноги лужи и ямы. Ветер лениво шевелил листву, а где-то вдали раздавались глухие шаги одинокого прохожего.
Я шагал медленно, осторожно. Кошель, вес которого в этом районе могли оценить беглым взглядом, закинул в короб. Куртку снял и швырнул в один из переулков — не стоит матери видеть порезы и отсутствующий рукав.
Слова травника не давали мне покоя. Оказывается, людей с системой много, а я-то считал себя особенным.
Что он там еще говорил? О силе, которая скрыта в артефактах. Травник упоминал что-то о глиняной табличке? Черт, а ведь я видел раньше одну глиняную табличку — когда впервые пришел в себя в этом мире, именно ее держала в руках мать. Тогда я не обратил на это внимание — мало ли, что носят с собой в руках местные, но теперь всё начало складываться. Получается, именно ей я обязан системой. А может, и новой жизнью в этом теле?
Откуда такая табличка у матери? Она знала, что делает артефакт?
Дом был уже близко. Из окна на кухне пробивался тусклый свет лучины. Мать еще не спала.
Я толкнул дверь и вошёл внутрь, поставив короб у двери.
Она сидела на табуретке за столом: маленькая уставшая женщина.
— Ты… — голос матери дрогнул, глаза распахнулись. — О духи… Ты вернулся!
Она вскочила с места так резко, что опрокинула табуретку. Через мгновение её руки обвили меня. Мама прижалась ко мне так крепко, будто боялась, что я снова исчезну.
— Два дня! Два дня! — её голос дрожал. — Я думала, что с тобой что-то… думала, что ты уже…
Я молчал, чувствуя, как её плечи содрогаются от беззвучных рыданий. Тонкие пальцы дрожали, когда она провела ими по моим волосам.
— Все хорошо, — тихо сказал я, обнимая её в ответ. — Ну же, чего ты? Я тут, ничего страшного не случилось. Посидел в пещере лишние сутки, слегка простыл, проголодался…
Она отстранилась чуть-чуть, чтобы посмотреть мне в лицо. Её глаза были влажными.
— Проголодался? — перепросила она, оглядывая меня с головы до ног. — Выглядишь измождённым!
Желудок заурчал. Мать быстро вытерла глаза дрожащей ладонью и, не отпуская меня, потянула к столу.
— Садись, садись! Я сейчас дам тебе каши. Господи, да ты похудел за эти пару дней…
Я послушно сел за стол. Мама уже хлопотала у плиты.
— Лепешки будешь? Конечно будешь! Достань с полки сам. Нарезать тебе лук?
Через минуту передо мной уже стояла глубокая миска с кашей.
— Надо к соседям сходить, взять яиц.
— Не надо, мам. Каши и лепешек будет достаточно.
— Я сама решу, чего будет достаточно! — строго сказала она и исчезла за дверью, чтобы спустя пять минут вернуться.
Я молча съел кашу, выпил сырые яйца и даже заварил настой, взятый у травника.
Когда с едой было покончено, я вытащил из кармана две серебряные монеты и положил их на стол перед мамой.
— Это на еду, — сказал я спокойно. — Будем в следующий раз на рынке — купим мяса, копченостей, сладостей. Всё, что тебе захочется.
Мать замерла, глядя на монеты. Её лицо выразило смесь удивления и беспокойства.
— Нет… — замотала она головой, отодвигая монеты обратно ко мне. — Ты сам их заработал, вот сам и трать.
— Мама… — я посмотрел на неё мягко, но твёрдо. — Послушай меня. У меня всё хорошо. Деньги у нас теперь будут всегда. А ты заслуживаешь лучшего. Ты шестнадцать лет экономила на всём ради меня, мечтала, чтобы твой сын перестал быть обузой и стал самостоятельным. Теперь моя очередь заботиться о тебе.
Она покачала головой, но я положил руку поверх ее ладони.
— Ты моя семья, мама. Ты — та, кому я дважды обязан жизнью. Позволь мне позаботиться о тебе.
Её глаза снова наполнились слезами, а у меня защемило сердце.
— Ты действительно вырос, — прошептала она растроганно. — Стал совсем взрослым.
Я улыбнулся и осторожно пододвинул монеты обратно к ней.
— А завтра с тобой за новыми вещами сходим, — сказал я чуть громче. — Купим тебе гребень, красивое платье. Всё, что захочешь.
Мать улыбнулась через слёзы. На этот раз ничего не ответила, но снова обняла меня крепко-крепко. Мы сидели там не меньше минуты, пока я собирался с мыслями.
— Мне нужно тебя кое-что спросить, — отстранился я.
— О чём? — спросила мама мягко.
— О той глиняной табличке. Помнишь, ты держала её в руках тогда, когда я очнулся у целителя?
Она замерла. Её пальцы едва заметно дрогнули.
— Почему ты спрашиваешь? — осторожно спросила она.
— Травник рассказал мне о таких артефактах. После той ночи я поменялся, и только сейчас узнал, почему. Скажи, ты использовала артефакт на мне?
Мать долго молчала. Тишина в комнате стала почти осязаемой, прежде чем она вздохнула и спросила:
— Я рассказывала тебе, что случилось между твоим дедом и нашей семьей?
— Нет.
Она старалась избегать этой темы. От матери Китт знал, что отец был, но погиб то ли на дуэли, то ли в драке. Уже расспрашивая взрослых и собирая ходящие по городу слухи, Китт нарисовал более конкретную историю: мать до того, как родила Китта, жила в Золотом квартале. Оттуда ее умение писать и очень хорошо считать.
После убийства отца убийца позаботился о том, чтобы забрать все ее имущество. А еще в Золотом квартале у меня есть дед, но я даже его имени не знаю — не горит желанием общаться со мной и с дочкой. И я не знаю, почему.
Чувствую, сейчас история расцветет новыми красками.
— Твой отец зарабатывал поиском древних артефактов, и у него получалось довольно неплохо. Настолько неплохо, что лучше бы он занялся другой профессией. Это и привело к конфликту между Пирием, твоим дедушкой, и Броном. Для остального города и знати причина ссоры была такой: Пирий презирал Брона за его происхождение и недолюбливал его авантюрную профессию. Он считал, что союз меня и такого человека, как Брон, унижает всю семью. Они долго ругались, постоянно спорили, пока их ссора не приняла неприличный размах: убийство Брона на дуэли и отречение от меня и внуков — это способ «очистить» честь рода.
— А это не так?
— Есть и второй вариант. На самом деле твой дедушка жаден до денег и власти, и очень стар: ему уже девяносто три года. Когда Брон принес домой артефакт Императора, с помощью которого я пыталась излечить тебя, Пирий об этом узнал. Твой дедушка думал, что артефакт может отдалить его старость. Он хотел вынудить Брона продать ему табличку, но Брон не соглашался. Так дошло до дуэли, во время которой все пошло не по плану: вместо того, чтобы припугнуть Брона и показать, что вся его сила ничего не стоит, твоего отца убили. Я сказала, что перед самой дуэлью Брон успел использовать артефакт, но не успел набраться сил. Твой дедушка, видимо, в это не поверил: с помощью связей он забрал все наше имущество, пообещав вернуть все, если я принесу ему артефакт. У меня остались две припрятанных вещи: глиняная табличка и жемчужное ожерелье, с которым можно было голыми ногами ходить по углям, трогать расплавленный металл и не ощущать жара. На ожерелье я купила этот дом и пару лет растила тебя и брата. Брон взял с меня обещание передать артефакт Императора наиболее достойному сыну, но я все не могла выбрать более достойного из вас.
Слова про «не могла выбрать более достойного» в этой ситуации прозвучали уничижительно. Зная характер Саммера и нахлебнический образ жизни Китта… н-да.
Получается, она до последнего не выбирала, и если бы не та драка, которая отправила Китта на местные небеса, он мог ничего не получить. Но я находился при смерти, а у мамы был бы артефакт, который едва ли из мертвых не возвращает. Понятное дело, что она не думала насчет обещаний и не оценивала, кто из нас лучше.
А еще я заметил, что мама не произносит слово «отец» в отношении деда.
— А сколько в том, что я жив, заслуги целителя?
— Не знаю, — пожала плечами мать. — Но знаю одно — если бы после того, как тебя избили, ты встал на ноги без целителя, тебя бы заметили. А так тебе осталось жить тихо и скрывать свои способности. Иначе к тебе начнут присматриваться такие люди, против которых ты ничего и никогда сделать не сможешь.
— Но почему ты мне ничего не сказала?
— Не была уверена, что артефакт Императора сработал. Когда поняла, что ты поменялся, хотела предупредить, чтобы вел себя осмотрительно, но ты и без этого никому ничего не рассказывал.
Как по мне, стоило сообщить. Я бы вел себя гораздо осторожнее.
После этого мы еще посидели, поговорили. Мама пыталась выспросить, что же произошло со мной на горе, но я пожимал плечами. Сидел в пещере, жег дрова в костре. Всё.
Разошлись по комнатушкам. Я сел на кровать, пытаясь поудобнее устроиться на жестковатом ложе.
Итак, время разобраться с навыком.
Я знаю, что могу красть память, но для скелета такого варианта не было. Я не смог заглянуть в его память, не смог выбрать, что именно мне забрать. Видимо, память скелета была куцей и обрывочной, на разумного он тянул с напрягом, поэтому мне предложили три варианта, причем навыков среди них не было — скелет до них не дотягивал. Все, что он мог — пользоваться копьем, быстро бегать по снегу и искать живых. Больше в пустой черепушке ничего не было.
Могу ли я договориться с каким-нибудь мечником и украсть память о его приеме (даже не навык, урежем осетра). Мечник за одну тренировку сделает пару сотен повторений, и даже не заметит, что забыл одно?